Сионюга - Шломо Вульф

4.

Все это пронеслось в моей голове, как всегда включалось, если тот, с кем я в данный момент работаю, меня чем-то подавлял. Как эта очаровательная Бергер, не сказавшая пока ни слова по существу наших с ней государственных отношений.

Мы просто шагали по залитому солнцем декабрьскому городу, наслаждаясь легким морозом, ветерком с моря, восхищенными взглядами мужчин на двух стройных и элегантных женщин, обходящих ледяные проплешины по сухому асфальту Площади Борцов за власть Советов на Дальнем Востоке (вряд ли есть в мире другая площадь с таким длинным названием и с памятником, где центральная фигура не полководец какой, а юный трубач). Мы говорили об этом удивительном городе, его ауре, превращающей едва приехавшего новожила в своего. Сочетание здесь теплого моря с заснеженной тайгой, гор и бухточек с простором ясноглазых величественных заливов, грубых рыбаков и моряков с интеллектуалами из НИИ, старинного центра с высотными зданиями на сопках все это делало Владивосток родным для любого, кто прожил в нем хоть год-два своей жизни. Таня взахлеб рассказывала мне о том, как она выбрала город у океана своим убежищем от роковой любви, как сходила здесь с ума от ревности к счастливой ленинградской сопернице, как падала в обморок и оживала, как купалась в проруби и каталась на боте своих друзей Коли и Оли. Но не сказала ни слова о митинге, допросе, евреях, диссидентах. Если исключить, что она меня сходу расколола, то оставалось только предположить, что эта часть ее биографии просто не запомнилась, как события, не заслуживающие внимания. Я понимала, что рано или поздно наводящими вопросами выжму все из такой словоохотливой собеседницы, но с моим опытом не лезут в атаку до артподготовки. Со своей стороны, я охотно рассказала, что уже пятнадцать лет замужем, ращу близнецов, которым как раз по десять, что мой муж работает со мной же в пароходстве, только в службе заводов, что мы оба окончили Одесский институт инженеров морского флота. Она тут же перескочила на Одессу, на своего мужа-одессита, на двух своих девочек-погодков и приемного сына. С этим мы вошли в здание ЦУМа, где Таня, как ни странно, решила срочно приобрести купальник. "Вспомнить молодость и моржевать? - спросила я. - Так той станции "Динамо", где тебя пикантно фотографировали для "комсомольского прожектора", давно нет. Я вообще не уверена, что там есть "моржи". А если впрок, то уж у вас в Ленинграде выбор побольше."

"Выбор, - впервые заметила нечто по существу моя новая подруга, - в нашей юной прекрасной стране везде никакой, если не найдешь нужной фарци. Те с риском для своей свободы как-то провозят нам с тобой сделанные нормальными руками для людей женские вещи, а не все это!" И надо честно признаться, что на фоне всего этого ее слова были более, чем убедительными. Впрочем, я всю жизнь проработала с моряками дальнего плавания и с их слов знала, чем изобилие отличается от снабжения. Даже в маленькой Болгарии, единственной милой загранице, где мы побывали с мужем в турпоездке, было несравненно лучше с одеждой и обувью, чем в стране великодушных братушек. Мы дарили болгарам нефть, немцам - купленное в Канаде зерно и наш газ, бесчисленным придуркам, строящим социализм с национально оскаленной мордой - оружие. А потому у нас просто не было денег купить конструктору карандашную резинку в Японии, не говоря о человеческих лифчиках для самых красивых бюстов на планете... Все-то я знала, но не делала вывода, что только по этой причине следует срочно менять социальную систему. Так как счастье не в тряпках.

Между тем, Таня брезгливо перебирала три вида купальников, когда дошла наша очередь подойти к стойке. Единственное, чего в ЦУМе было в изобилии, так это покупателей. Толпа неохотно отлипала от практически пустого прилавка.

"Так для чего тебе все-таки купальник? - спросила я, когда мы вышли на оживленную главную улицу и двинулись в поисках столовой. - Если не срочно, я поговорю с нашими - купим в "Березке" за чеки." "Конечно, срочно. Послезавтра в рейс, а на "Святске" плавательный бассейн, - удивительно всерьез расстроилась она. - И как я не подумала об этом в Питере!" "У нас с тобой сходные фигуры. А я в Болгарии купила три штуки." "Бикини, надеюсь?" "Да." "И достаточно открытые?" "Верхняя часть даже без бретелек." "Тогда пора перекусить, белочка. Я, знаешь ли, в этом смысле жутко нетерпеливая. Как нам эта столовка?" "Нормальная..."

Столовая действительно была совершенно нормальная, с длинной очередью вдоль выставленных блюд, нервными раздатчицами и сплошь занятыми столами. Мы заняли лично за каким-то офицером, втянулись между барьером и салатами, стали двигать перед собой подносы.

"Говорят, у вас вообще жрать было нечего пока не подох бровеносец? небрежно спросила "сионюга", ставя на свой поднос сразу три разных закуски. - В Питере тоже было несладко, а провинция вообще перешла на ожидание перемен."

Такого я еще ни от кого не слышала! Вот тебе и профилактики... Запросто, сходу, незнакомой, да еще при всех. Офицер, во всяком случае, одобрительно хмыкнул, но благоразумно промолчал. А что могла бы возразить я, если тотчас вспомнила ноябрьскую километровую очередь за сливочным маслом около Универсама. Мы стояли всей семьей и отчаянно мерзли на морозном ветру, а в тусклом свете фонарей вокруг угрюмо и обреченно кучковалась толпа нахохленных людей. Мои мальчишки без конца носились и бузили, чтобы согреться. К концу второго часа стояния очередь вдруг зашевелилась. Это был зловещий признак того, что масло кончается. Так и оказалось - перед нами толпа стремительно редела, на окошке киоска хлопнула задвижка "Масла нет". Но свет внутри еще не погас, а потому оба моих сына с разных сторон заглянули внутрь таинственного строения, к которому все так долго стремились. "Четкий киоск, - глубокомысленно произнес Рома, а Сема серьезно кивнул: - Да... Классный." "Чтоб ему сдохнуть, - сказал в воротник какой-то старик, пока его жена стучала в фанерку и говорила в глухой барьер: "Женщина, а может сегодня все-таки еще подвезут?" Оттуда звучало что-то раздраженное.

На другой день вовсю заливались траурные мелодии. На Красной площади двое толстых полковников, в полном соответствии с действующим бардаком, нечаянно с грохотом уронили Леонида Ильича в могилу, а на третий день после этого знаменательного события мы с сыновьями за три раза стояния в короткой очереди к тому же киоску набрали впрок двадцать семь кусков масла, а его все подвозили. И все улыбались друг другу под рефрен нового имени "Андропов".

Анедрей Сергеевич сиял: "Вот теперь все будет хорошо. Органы не допустят безответственности! Юрий Владимирович - честнейший человек в нашей партии. Он разберется с теми, кого так поносили наши с вами подопечные." "Так может быть, - неосторожно сказала я, - они уже больше и не подопечные, коль скоро они, а не мы были правы?" И замерла от его сразу потяжелевшего взгляда. Эта метаморфоза лучше всего удалась актеру, игравшему гестаповца, принимавшего профессора Плейшнера в гремевшем тогда сериале. Как я гордилась, что хоть в какой-то мере Штирлиц, хотя образ провокатора Клауса...

Мне налили тарелку "борща со свинины", если считать последней щетинистые обрезки сала в мессиве красной от свеклы кислой капусты. Таня уже махала мне от освобождающегося столика, заваленного немытой посудой и объедками. Она сложила грязные тарелки на свой поднос, снесла их к окну в кухню, вернулась с липкой мокрой тряпкой, тщательно вытерла стол, сметая мусор прямо на пол, и торопливо придвинула к себе тарелку. И тут я вдруг заметила, что в моем борще среди оранжевых кружков жира плавает, трогательно сложив лапки, небольшой коричневый таракан. Когда я с ужасом показала его Тане, та, ни слова не говоря, поменялась со мной тарелками, вычерпнула погибшее животное, сбросила его из ложки на липкий пол и стала, как ни в чем не бывало, выхлебывать бульон-борщ, поднимая на меня сияющие голубые глаза. Мне осталось только тщательно обследовать свою порцию и с отвращением съесть ее. Котлета подозрительно пахла рыбой, хотя было по-русски написано, что она "с говядины". "Просто коров тут наверное кормят рыбой, - предположила Таня, когда я поделилась с ней моими дегустационныеми наблюдениями. - Вот в Голландии их кормят..." "Говядиной? - уже смеялась я. - Поэтому котлеты пахнут мясом? Давно из Голландии?" "Я-то нигде сроду не была, - весело откликнулась она. - Я же невыездная." "С чего это вдруг?" "Ты с Луны свалилась, белочка? Мы же, советские люди! У нас особенная гордость - на буржуев смотрим через фильтр нашего телевизора. А что касается меня лично, то с тех пор, как мне еще в 1973 поставили клистир за особую симпатию к вашей нации... Ты же еврейка? Да не смущайся ты так! Я ведь тоже не зря Бергер. У меня и любовник был такой еврей!.. Как вспомню, так прямо..." "Расскажешь?" "С огромным удовольствием. У меня, знаешь, натура прямо-таки патологически широкая. Меня хлебом не корми, дай только чем сокровенным поделиться. На свою голову..." "Что ты имеешь в виду?" - небрежно бросила я. "Что имею, то и введу," - отшутилась она.