Механическая пьеса для неоконченного пианино - Анатолий Логинов

'Вы, что принимаете меня за полного идиота? Почему скрываются факты, почему показания пленных доложены не полностью? Надеетесь, что Я ничего не узнаю?' - кричал Гитлер. Кейтель успел заметить промелькнувшую на губах Гиммлера усмешку. Понятно, этот хитрец уже успел все доложить фюреру. Внезапно наступила тишина, слышно было только, как под кем-то поскрипывает стул.

Гитлер, спокойный, словно ничего не случилось, продолжил:

'Необходимо срочно установить связь с англичанами и американцами. Пусть выдвигают свои требования, пусть торгуются. Я согласен пойти даже на переговоры с еврейскими плутократами, лишь бы создать единый фронт против большевистской угрозы. Потому что из всего что тут наплели нам военные следует только одно - долго одни мы против большевиков не устоим. А затем они разберутся и с остальными...

Риббентроп, вам все ясно? Срочно ищите контакты! Впрочем, пусть кроме вас этим займутся и люди Гиммлера. Обещайте все что угодно, потом разберемся...

Да, и пригласите ко мне после совещания японского посла.'

Затем пошло обсуждение текущих военных вопросов - какие части куда перебросить, что можно снять с оккупированных территорий в Европе, какие требуются изменения в планах выпуска вооружений..

Совещание, к большой радости присутствующих, закончилось на вполне спокойной, деловой волне.

И только Канарис не мог этому радоваться, так как Гиммлер, ловко воспользовавшись словами Гитлера, немедленно приказал его арестовать. И теперь на Принц Альбрехт Штрассе дюжие следователи выбивали у него признание в шпионаже и подрывной работе на пользу мирового еврейства, жидомасонских большевиков, а заодно и английской разведки.

В госпитале было неплохо, только вот долго побыть на одном месте не удалось. Из-за опасности прорыва большевиков госпиталь эвакуировали под Варшаву. Бруно, хотя последствия контузии еще сказывались, от чего он несколько раз даже терял сознание, пытался вернуться в строй. Но главный врач госпиталя доказал ему как дважды два, что в нынешнем его состоянии в бою он будет скорее обузой. Пришлось Винцеру погрузиться вместе с другими ранеными в эшелон и под свист паровоза отправиться на запад, в то время как его боевые товарищи продолжали биться на востоке с накатывающимися ордами азиатских большевиков. Госпитальный состав шел медленно, часто останавливаясь на полустанках, пропуская эшелоны войск с запада и пережидая восстановление путей после русских бомбежек. Частенько станции, на которых он останавливался, напоминали руины - здесь побывали русские бомбардировщики, уже прозванные немцами 'Фляйшер ' [3]. Именно такие бомбили и его роту. По госпиталю ходили о них различные слухи. Поговаривали, что двигатели на них без винтов, что вооружены они какими-то суперпушками, а главное несут огромную бомбовую нагрузку и практически неуязвимы как для истребителей, так и для зениток. Говорили, что за сбитый такой самолета обещано 3000 марок, которые пока так никто и не получил.

Еще более страшные слухи ходили о новых русских танках. Подбить их удавалось только из 'ахт-ахт' [4] или тяжелых пушек. Причем русские воевали весьма хитро, действуя обычно из засад, применяя контратаки накоротке и передвигаясь на больших скоростях. При этом они умудрялись вести точный огонь на ходу. Лежавший в одном купе с Бруно раненный офицер-танкист Гюнтер Кюбель уверял, что пушки этих танков калибром не менее 8,8 см и, по-видимому, стабилизированы. Он рассказывал, что немецкие конструкторы тоже пытались создать такие приборы, но пока ничего путного не получается.

Последствия контузии уже почти исчезли, а вялое передвижение поезда до того надоело Бруно, что он уговорил начальника госпиталя выписать его. Получив документы и распрощавшись с Кюбелем, Винцер вышел на станции.

И опять судьба хранила его, потому что прибывший в Варшаву госпитальный поезд попал под грандиозную ночную бомбежку. Русские тяжелые бомбардировщики подошли к Варшаве на недосягаемой для истребителей и зениток высоте в 12 000 м и сбросили фугасные и зажигательные бомбы, стремясь разрушить Варшавский железнодорожный узел. Согласно подсчетам экспертов их было не менее 600 и прилетали они несколькими волнами. Сброшенные бомбы разлетелись на большой площади, но в основном накрыли районы маневрирования поездов и на путях воцарился огненный филиал ада. Несколько эшелонов с боеприпасами и горючим, вагоны с солдатами и лошадьми, паровозы и пристанционные постройки - огонь не пощадил ничего.

Но пока обер-лейтенант Винцер еще не мог ничего знать о будущем и с легкой душой простившись с госпиталем, отправился на поиски своей 12-й пехотной дивизии.

На всякий ультиматум воздушный флот сумеет дать ответ...

Март/июнь 1953/41 года.

Старший лейтенант Петр Логичев любил летать, но хорошо выспаться любил не меньше. Именно поэтому он был страшно зол, когда в полтретьего утра его разбудило что-то непонятное. Неужели опять что-то сотворил хозяин квартиры?...

Но до Петра быстро дошло, что вокруг, если не считать шепота за стенкой, где спали хозяева, все тихо и обыденно. Он уже собирался уснуть снова, когда расслышал отдаленный рев сирены. Дом, в котором Петр снимал комнату, стоял практически на окраине городка, недалеко от гарнизона и аэродрома, поэтому ночью, когда звуки разносятся далеко, тревожные гудки сирены слышались вполне отчетливо. Еще раз выругавшись, Петр вскочил с кровати, плеснул в ладони воды из кувшина на столе, ополоснул лицо. Умываться некогда, сирена гудит уже наверное больше минуты, а такой гудок означает, что тревога боевая. Боевая... Петр приостановился. Неужели опять война. Всего то восемь лет прошло с той, страшной и тяжелой, только начали жить по нормальному, и снова. Мысли приходили и уходили, а руки между тем продолжали делать привычную, вбитую несколько лет назад до автоматизма, работу - одеться, нацепить портупею, кобуру, пистолет проверить, тревожный чемоданчик в руку, фуражку на голову. Все, посыльного ждать некогда, пора бежать. В коридор из соседней комнатушки выглянули полуодетые испуганные хозяева.

'Что-то случилось Петр Петрович? Что-то сирена долго гудит, а перед ней что грохнуло' - спросил хозяин.

'Да что, вы обычная учебная тревога'- соврал Петр- 'Нас предупреждали'.

Хозяева, по лицам видно не убежденные, но слегка успокоенные, покивали, соглашаясь.

'Счастливо! Побежал'- сказал Петр, просачиваясь в дверь.

Он бежал к месту сбора, приветствуя знакомых летчиков и техников, бежавших в одном с ним направлении и на ходу пытавшихся разобраться, что случилось. Никто ничего не знал. Большинство, так же как и Петр, проснулись от непонятных ощущений за несколько минут до тревоги и теперь были готовы ко всему. Понятно, что империалисты никак не успокоятся, война в Корее полыхает вовсю, возрождается западногерманская армия, американцы грозят атомной бомбой. Но все это уже успело стать привычным и никак не верилось, что кровавая, но победоносная война ничему никого не научила.

Трясясь в битком набитом офицерами автобусе Петр вспоминал чью-то фразу о том, что история повторяется дважды - сначала как трагедия, а потом как фарс. На что надеется агрессор? Атомное оружие есть и у нас, наши сухопутные войска сильны и могут дойти до Ла-Манша. Надеются отсидеться за океаном? Нет уж, не получится. Рассказывают, у нас теперь появились и проходят испытания сверхдальние и сверхтяжелые бомбардировщики, ничуть не хуже их 'Миротворцев' Б-36.

Автобус подъехал к высотке, прервав размышления Петра. Вместе с другими летчиками он побежал переодеваться в летный комбинезон и получать кислородную маску.

Но, только оказавшись в кабине, Петр окончательно успокоился. Как всегда, стоило закрыть фонарь и подключиться к радиостанции, время замедлило свой бег. По полученным указаниям выходило, что через границу на высоте восемь...девять тысяч метров пытались пролететь винтовые бомбардировщики в сопровождении таких же истребителей. Теперь первые из них атакованы летчиками дежурного звена, несколько сбито, а первая эскадрилья должна добить наглого агрессора. Интересно, что бомбардировщики летят с очень малой скоростью, а их оборонительное вооружение составляют вроде бы только пулеметы. Ладно, взлетим, увидим...

В полку всего лишь треть летчиков имела достаточный налет для ночного боя и почти все они служили в первой эскадрилье. Именно поэтому командир полка, полковник Нестеренко, успевший хлебнуть боев конца Великой Отечественной, поднял в воздух только первую.

Заняв свое место в строю эскадрильи, Петр и его ведомый, лейтенант Звягинцев, услышали привычный голос 'бати', необычно злой и отрывистый. Командир, оставшийся на КП, передал, что сбит старший лейтенант Кулаков, самолет капитана Мисюркина поврежден и он был вынужден выброситься с парашютом.