Плот - Вадим Дарищев

Пламя сначала нехотя, затем быстрее и смелее охватывало плот-призрак. Вот вспыхнул шалаш, оба тела скрючились до неузнаваемости и зашевелились, словно силясь подняться...

Огонь делал свое дело быстро и надежно, а Джойс стоял, и ликование было на его осунувшемся лице: я убил тебя всетаки, я убил тебя. Вдохнул полной грудью воздух с запахом гари и, повернувшись, пошел от шипящих в воде головешек.

...Те две ночи, до этой, третьей, были цветочками, а теперь Джойс не мог даже сидеть спокойно. Он ревел, обливаясь потом, пытаясь сорвать с горла несуществующие пальцы, катался по полу, на который его ежеминутно рвало желчью. Солги испуганно жался по углам и решительно ничего не понимал. Потом Джойсу вдруг полегчало как-то неожиданно. Он полежал немного на заблеванном полу, проверяя свое исцеление, немного отдышался и встал на ноги. Чутьчуть пошатывает, но идти можно. Отпер заветный сундук, вытащил кожаный мешок и при свете свечи отобрал среди разномастного золота и серебра три маленькие, неизвестной чеканки монеты.

Дорогу до/ реки Джойс достаточно хорошо знал и для ночной поры. Вскоре он уже слышал шум воды и чувствовал на лице движение холодного воздуха. Вот и обрыв. Внизу, у галечной косы угадывается темный силуэт плота. Джойс со всего размаха швырнул монеты в него и услышал, как они, стуча, запрыгали по бревнам. Затем сел на большой валун и стал ждать рассвета. Он немного задремал, а когда очнулся - было уже совсем светло и никакого плота не было и в помине.

С тех пор Джойс стал спать спокойно, а еще через месяц завыли метели, и все переживания были покрыты белым и надежным покрывалом.

Хозяин с Солги продолжали охотиться и как могли коротали длинные зимние вечера. Как-то раз, ближе к вечеру после охоты, Джойс пошел сложить в поленницу дрова, которые он наколол накануне. Каково же было его удивление, когда он увидел аккуратно сложенные и подровненные поленья чего никогда не делал сам Джойс. Пришлось списать все на отказавшую память. Другой раз, когда Джойс преследовал вместе с Солги лося, он услышал за хрустом снега под лыжами какие-то всхлипы, мольбы, наконец явственно увидел перед собой лютые глаза собаки, клыки блеснули и крик оборвался.

От неожиданности охотник остановился. Видение прекратилось. Впереди далеко мелькал среди заиндевевших кустов Солги. Искрились под солнцем сугробы. Джойс снова побежал по снегу и услышал отразившееся в той ночной июльской чаще эхо детского крика.

Возвратившись в форт, охотник увидел, что его жилище тщательно убрано. Вымыт пол, до белизны выскоблен стол, подметена по углам паутина. Печь еще не остыла, а на плите стоял горячий ужин. Джойс посмотрел на Солги: пес преспокойно проследовал к своей подстилке. "Если бы какая-то живая душа побывала здесь, Солги отреагировал бы обязательно, - подумал Джойс, но тут же сам отмегил: - Если живая душа... А если неживая?"

И каждый раз, возвращаясь домой, Джойс находил нетронутыми волосинки, спички на двери - это показывало, что двери никто не открывал, но внутри по-прежнему ждал порядок и горячий ужин.

..В один из дней, ясный и по-зимнему звонкий, Джойс обнаружил в лесу странные следы. Это очевидно были следы человека, но уж очень маленькие, а в одном месге, где снег был не очень глубоким, явсгвенно угадывалась босая дегская ножка. "Ну, это уж слишком! В такую стужу..."

Солги рванулся по следу, хозяин за ним. Следы вели к реке, и когда до нее оставалось совсем немного, собака зашлась хриплым лаем и, не обращая внимания на команды хозяина, понеслась чго есть духу по гвердому насгу к обрыву. Солги пролетел по воздуху полтора десятка ярдов и точно угодил в словно для него приготовленную полынью.

Джойс подбежал, когда Солги уже волокло гечением под прозрачным льдом. Возврагившись в форг, Джойс впервые почувствовал себя осиротевшим. Как в забытьи он открыл дверь, вошел в жарко натопленную комнату. Все вокруг опять сверкало чистотой. На столе аккуратной стопочкой лежало свежее, пахнущее мятой белье, голубое махровое полотенце, стоял бритвенный стаканчик со взбитой мыльной пеной. Ничуть не удивляясь, Джойс разделся и стал в деревянное корыто. На плите в цинковом баке была приготовлена горячая вода.

Мылся Джойс с удовольствием, вытирался мягким чистым полотенцем, затем брился той самой опасной бритвой, которую когда-то спрятал от девочки с серыми глазами и забыл куда. Сбрив бороду и еще раз посмотрев в зеркало, Джойс с трудом поверил, что отражение принадлежит ему, так плохо он выглядел и так затравленно смотрели эти чужие глаза. А на голове были рога! Джойс схватился за голову - рога исчезли. Убрал руки - рога появились вновь!

Отойдя от зеркала, Джойс, будто чужими руками, стал убирать по местам полотенце, бритву, помазок. Затем вынес и выплеснул с крыльца мыльную воду. Медленно остывал июльский вечер и солнце плыло к горизонту. Джойс вернул-ся в дом, тщательно собрал тряпкой расплескавшуюся воду, а когда распрямился, то не был удивлен, увидев раскачивающуюся над столом петлю из новой пеньковой веревки.

Джойс покорно взобрался на стол и без колебаний просунул голову в петлю. Веревка пахла земляничным мылом, и, закрыв глаза, он вдруг ясно вспомнил каменный дом, цветник, запах гренок с кухни и голос матери:

- Джойси, сынок! Где ты?

Мама в розовом платье, такая молодая и красивая. Она протягивает к малышу руки:

- Ну, иди же к маме!

Мальчик радостно смеется и делает шаг к маме.

Джойс делает шаг со стола, и веревка рывком затягивается на его шее.

Девочка положила к стене форта последнюю охапку хвороста, и тот сразу задымился. Широко раскрыв глаза, она с интересом наблюдала, как огонь побежал во все стороны и взобрался на крышу. А когда пламя охватило все постройки, девочка повернулась и пошла прочь.

Она зашла в лес и негромко позвала:

- Маноло!

Из-за дерева показался маленький мальчик в лохмотьях.

- Я хочу домой, Лина!

Лина улыбнулась мальчику, взяла его за руку, и они пошли между деревьев в сторону медленно заходящего солнца.

На алом фоне заката фигурки детей стали едва различимы, когда горящие бревна форта обрушились, подняв тысячи гаснущих в небе искр.