Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Что произошло во дворце за время моего отсутствия? Никто внезапно не заболел? Шапюи намекал мне об отраве, а я высмеял его страхи, сочтя их очередным незатейливым маневром, цель которого — избавить Екатерину и Марию от участи политических изгнанниц. Не удивлюсь, если именно упорство Екатерины, желавшей самостоятельно готовить себе еду, до сих пор сохранило ей жизнь. Что там Анна говорила о сопернице? «Я смертельно ненавижу ее, так же как и она меня». Смертельная ненависть… Да, она не шутила.

Но ради чего понадобилось столько смертей? Неужели ведьма стремится уничтожить всех? Или только избранных?

Счастливые дни в Вулф-холле неизбежно подошли к концу, и мне пришлось вернуться в Лондон, в Гринвичский дворец, где находилась Анна. Я должен избавиться от нее, раз и навсегда лишить ее власти и сковать ее волю.

На обратном пути я с мучительной ясностью понял, насколько заражена влиянием Анны вся моя жизнь, включая множество самых невинных предметов. После побега в Вулф-холл я пребывал в таком потрясении и замешательстве, что ничего не видел вокруг. Теперь я слегка успокоился, и передо мной предстала полная картина.

Вдали показалась огромная круглая башня Виндзора. Там однажды осенью, в день, подобный нынешнему, я пожаловал Анне титул маркизы. Моя гордость, моя радость за нее откликнулись ныне насмешливым эхом призраков, обитавших среди этих древних камней.

Перед нами бежала свора борзых… Грейхаунд Анны, Уриан, однажды во время охоты загрыз корову. (Уриан, любимчик дьявола! Она даже собаку назвала сатанинским именем, а я в своей слепоте ничего не замечал.) Тогда я вознаградил понесшего урон фермера и, одурманенный любовью, счел это особой привилегией.

Скромный придорожный храм с Мадонной в желтом облачении напомнил мне о желтых цветах и платье Анны в тот злосчастный день в Хэмптон-корте.

Неужели прежнего не вернуть и отныне все, что я увижу — дворцы, церкви, сады, — вызовет воспоминания, которые будут жечь меня, точно раскаленные гвозди? Если бы окружающие меня вещи очистились от скверны, то я избавился бы от половины мучительной боли.

II

Вернулись мы тихо, и я не стал ничего сообщать гофмейстеру королевы. Единственный человек, которого мне захотелось увидеть, причем немедленно, был Кромвель. Затем я вызову Кранмера. Но сначала поговорю с Крамом.

Мы устроили совещание в его лондонском особняке. Он соседствовал с монастырем августинцев (ему вскоре суждено закрыться) и был расположен в удобной близости от Йорк-плейс. В отличие от владений Уолси дом Кромвеля выглядел скромным и непритязательным. Крам не давал пышных государственных приемов; смешно даже представить, что он пригласит на роскошный пир послов и влиятельных лордов. Однако его дом славился хорошей кухней, и редкие гости наслаждались изысканными блюдами и интересными для избранного круга разговорами… Так же бывало и у Мора.

Мор. Воспоминания о нем терзали душу. Я позволил им овладеть мной, надеясь, что постепенно их острота притупится. Иначе скорбь длилась бы вечно. Я все понимал, но приступы вины и печали истощали мои силы.

Мы сидели в уютной небольшой гостиной Кромвеля, окна которой выходили в обнесенный стенами сад. Три-четыре яблони еще гнулись под тяжестью плодов, хотя листва их успела пожелтеть. Груши и вишни уже обобрали дочиста.

— Нынче прекрасно уродились груши, — заметил Кромвель, в очередной раз улавливая мои невысказанные мысли. — Хороший теплый май способствовал бурному цветению, а последующие дожди крайне благотворно сказались на плодоношении.

Ливни и грозы хороши для груш, но губительны для ценных злаков. Бурное время не коснулось ничтожных, но унесло жизни Мора и Фишера.

— Отведайте-ка фруктовый эликсир, — предложил Кромвель, вручая мне маленький серебряный кубок с грушевым сидром.

Обменявшись пожеланиями здоровья, мы сделали по глотку. Вкус оказался мягким и тонким.

— Да, дожди пошли им на пользу.

Он отставил кубок и выжидательно взглянул на меня, прищурив темные проницательные глаза.

— Крам, последние две недели я охотился в западных краях.

Ему это наверняка известно — осведомители, конечно, добрались и до Вулф-холла, — но из вежливости мне следовало самому сообщить об этом.

— И добрая ли получилась охота? — с улыбкой спросил он.

— Более чем. Зайцы, олени, косули… каждый вечер мы до отвала наедались свежей дичью. Я успел забыть прелести охотничьей жизни. А вы, Крам, любите эту забаву?

— Да, предпочитаю соколиную охоту.

— Мне говорили, что у вас прекрасная коллекция ловчих птиц. Где же вы их содержите? Думаю, не в Лондоне.

— В Степни.

— Надо будет погонять ваших питомцев за добычей.

— С удовольствием.

Пауза. Вполне приятная, исполненная радужных надежд.

— Но сначала придется устроить травлю в дворцовых владениях. Нужно поймать одну птичку, взлетевшую слишком высоко. Напрасно ей позволили взмыть в небеса — следует подрезать птахе крылышки и вынудить спуститься на грешную землю.

Показалось ли мне, что его губы слегка дернулись, словно он подавил улыбку?

— Пожалуй, королева взлетела высоковато, — неторопливо, но смело предположил он.

— И если я допустил это, то в моей власти и оборвать ее полет. Крам, я хочу… нет, я должен избавиться от нее. Отныне она не жена мне…

Большего говорить не нужно; подробности слишком тяжелы. Краму достаточно знать о моем решении, причины объяснять я не стану.

— Вы хотите просто оборвать вашу связь или развестись? Каково ваше желание?

— Развестись. Прежде всего!

Крам приподнялся с кресла, и я кивнул ему, разрешая встать. Он прошелся по комнате, тихо ступая по прекрасному полированному паркету гостиной. Туда-сюда, взад-вперед. Приблизившись к окну, Кромвель коснулся пальцами большого глобуса, установленного на резные ножки, и крутанул его. Передо мной замелькали красочные очертания стран и морей.

Если в этом браке есть грех, доказывающий его недействительность, то мир сочтет, что вдовствующая принцесса оправдана и восстановлена в своих законных правах.

Екатерина… Здесь, в Лондоне, казалось, что она давно сгинула в тумане заболоченных низин. Разумеется, для меня эта женщина перестала существовать. Но для императора и Папы Англия была слишком далека, и они не видели большой разницы между Лондоном и Кимболтоном, полагая, что место заключения принцессы — просто замок в одном из графств.

— Вам придется вернуть Екатерину… — задумчиво произнес Крам, вновь крутанув глобус. — К сожалению, ваше величество, избыточное количество жен весьма обременительно.

Земной шар тихо поскрипывал на своей оси. Если прошлое всплывет на поверхность, подобно трехдневному трупу с речного дна?.. Нет, этого нельзя допустить. Но и с ведьминской натурой Анны смириться я не мог, ведь она вознамерилась убить меня.

— А что, если брак законен, но на королеве лежит грех? — прошептал я. — Если порок, скрытый роковой порок лишает ее права… — «принадлежности к человеческому роду», хотел я сказать, но не посмел — на королевский титул.

— Порок нравственного порядка? — оживляясь, спросил Крам.

В общем, продажу души дьяволу можно трактовать и так. Я кивнул.

— Воровство, лживость, притворство…

Казалось, он размышлял вслух, неодобрительно качая головой и отбрасывая каждый из пунктов как недостаточно веский.

— Ее называют великой блудницей, — тихо добавил я.

— Но сие может бросить тень и на ваше величество. — Его тон исполнился насмешливой самоуверенностью.

Опершись о подоконник, он выглянул в сад, где игривый ветер срывал с яблонь листья и они кружились, падая на землю. Отягощенные плодами ветви лишь величественно покачивались под его порывами.

— Нас такое решение не устроит, — продолжил он. — А вот отвратительный грех измены поражает лишь того, кто свернул с пути истинного, а не пострадавшего супруга.

— Да она нарушила все десять заповедей! — воскликнул я.

Тут Кромвель отбросил показное хладнокровие.

— Ваше величество! — потрясенно произнес он. — Невероятно… конечно же, вы не имеете в виду убийство. Королева никого не убивала!

«Нет, — мысленно возразил я. — На ее совести смерть Уолси, Уорхема, Фишера, моей сестры Марии, болезнь Перси… и до сих пор ее черная магия губит людей».

— Крам, разрушительная сила кроется в ее душе, — сказал я, не желая пока открывать все тайны.

— Так что же мы имеем? — удивленно спросил он, — Ведь по закону, по общему праву нашего королевства, осудить можно за преступные деяния, а не за мысли. Безусловно, вам, главе церкви Англии, ведомы высшие сферы бытия, где само намерение уже является тяжким грехом.

Видимо, он полагал, что благодаря ловкой лести возьмет верх в споре и разубедит меня.