Сборник " " - Александр Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Позвольте уточнить, коммодор. Не со всякими».
«Верно, не со всякими. Но с этой – быстрее. Утихни. Я только что просчитал твои возможности по этой задаче».
«Заранее согласен с вашей оценкой, коммодор».
«Не успеешь к маневру».
«Вам виднее. Однако позволю себе обратить ваше внимание на то обстоятельство, что на новом курсе мы, по-видимому, наткнемся на метеорный рой».
«Зацепим по касательной. Если, конечно, не хотим свалиться на эту планету. Боишься?»
«Как вам сказать, коммодор. Пожалуй, да».
«Поищи в своих блоках какую-нибудь древнюю молитву. Говорят, помогает».
«Мгновение, коммодор. Нашел. Застольная подойдет?»
«Подойдет. Займи ею себя и экипаж, если хочешь».
«Слушаюсь. Включаюсь в общую связь… Господи, Отче наш, иже еси на альфе Си… прошу прощения, тут центаврийский диалект, даю перевод… да будет вкусно нам мясо… тут непереводимо, чье мясо… под знаменем Косого Креста, да упокоится в нас рыба… опять непереводимо… из глубин бездонных и всякая тварь, какой Ты нас одариваешь, да не причинят ущерба никакой Твоей мыслящей твари ни отходы наши низменные, ни тюбик, в Пространство выброшенный…»
«Э! Э! Ты что? Я тебя просил читать это мне? Просил, я тебя спрашиваю?!»
«Никак нет, коммодор. Виноват».
«Превосходительство. Мне надоела твоя фамильярность».
«Так точно, ваше превосходительство. Виноват».
«То-то же».
«Осмелюсь доложить, ваше превосходительство. До встречи с метеорным роем осталось ровно четыре секунды. Позволите оповестить экипаж?»
«Суетишься. Оповестишь через полторы секунды, за секунду до начала маневра. Глухаря Й-Фрона – персональным акустическим сигналом, без этих твоих шуточек с микроразрядником. Ты меня понял?»
«Так точно, ваше превосходительство».
«Вольно, рядовой. Разрешаю расстегнуть ремень и облокотиться на соседа. Ха-ха. Это шутка. Почему не смеешься?»
«Смеюсь, ваше превосходительство. Ох-ха-ха-а-а!… Ха-кха-ха-а… хрр! Прикажете продолжать, ваше превосходительство?»
«Хватит, бестолочь».
Когда прозвучал сигнал оповещения, Й-Фрон находился там, где его застала команда пристегнуться, – в рабочем отсеке Нбонга-2А-Мбонга, поместившись в свободном кресле. Особых перегрузок не предвиделось, гравиполе внутри лидер-корвета держалось стабильно, но в связи с предполагающимися маневрами корабля можно было ожидать нескомпенсированных толчков и тряски, о чем корабль и сообщил Й-Фрону, насмешливо присовокупив, что из одного его знакомого с ограниченной ценностью, если только он не сообразит пристегнуться получше, тряска выпустит наружу всю его никчемную душу, против чего он, лидер-корвет «Основа Основ», нисколько не возражал бы. Пререкаться Фрон не стал – в его положении пререкаться не было резона, – он просто-напросто прикрепил себя к креслу и стал отсчитывать мгновения до маневра. Могучая туша Нбонг-2А-Мбонга, главного чистильщика, занимала половину отсека. Нбонгу не было нужды сломя голову кидаться в противоперегрузочное кресло – он находился в нем постоянно. Фрон не раз размышлял о том, был ли Нбонг способен покинуть это специальное, вшестеро шире и массивней обычного кресло, если бы возникла такая необходимость, и приходил к выводу, что вряд ли. Даже если Нбонг-2А-Мбонг сумел бы встать, что само по себе казалось невероятным, он ни за что не смог бы без помощи корабля выйти из отсека. Ограниченно ценные из наземных вспомогательных служб поговаривали, что при постройке «Основы Основ» этот отсек создавался специально вокруг Нбонга, после чего вместе с ним был вживлен в надлежащее ему место корабля, но прямо спросить об этом Нбонга было немыслимо, и Фрон не знал, верить ли трепу. Одно было бесспорно: Нбонг-2А-Мбонг безвылазно находился в своем тесном отсеке, жил здесь и работал, ел и извергал, по-видимому совершенно не страдая от заточения в четырех стенах. Понятие клаустрофобии было ему неведомо.
Собственно, их было двое – два универсальных специалиста I класса, прекрасно дополнявших друг друга, два чистильщика планет, два сиамских близнеца, один из которых рос и развивался внутри другого, и двойка в полученном при аттестации имени подчеркивала именно это обстоятельство. Для Нбонга существовал отсек и мир вовне, воспринимаемый через телепатемы корабля и экипажа. Для Мбонга, скромным комочком скорчившегося в громадном чреве своего брата, внешний мир выглядел несколько усложненной абстракцией, иногда наблюдаемой чужим зрением и не очень привлекательной на вид. Он не стремился наружу. Ради забавы Мбонг даже научился разговаривать губами брата – ему нравилось проявлять самостоятельность, не покидая отведенного ему природой и судьбой места. В свое время он отказался от операции по разделению, и брат не настаивал.
Если бы Нбонг спал, а Мбонг, напротив, бодрствовал, Й-Фрон рискнул бы задать вопрос с надеждой получить ответ – слывя на весь космофлот отчаянным либералом, Мбонг иногда снисходил до разговоров с ограниченно ценным подсобным рабочим, вдобавок раздражающе глухим к телепатемам. Только лишь спросить, куда на этот раз летим и зачем… и пусть бы корабль мешал разговору, по обыкновению вставляя ядовитые реплики, пусть бы недовольно побулькивал Хтиан из своего бассейна, пусть бы наконец коммодор прервал беседу кратким приказанием… пусть… Но Мбонг спал, и до его пробуждения оставалось четырнадцать часов с лишним. Мбонг спал по двадцать часов в сутки.
Сейчас Нбонг был недоволен: какого черта этот глухарь торчит в его персональном отсеке? Корабль, должно быть совершенно с ним согласный, принял его мысли как руководство к действию. Й-Фрон не ушибся – он был настороже и не удивился внезапному исчезновению кресла. Острое чувство обиды, вспыхнувшее было в нем, развеялось так же быстро, как появилось. Какой смысл обижаться? Ограниченно ценный Й-Фрон лежал на полу отсека и ждал. Ничего другого ему не оставалось. Телепатический окрик коммодора возымел свое действие: за четверть секунды до начала маневра корабль вновь вырастил кресло – жесткое и неудобное, но с этим можно было мириться.
Само собой, он не успел. И, уж конечно, корабль опять не был виноват в его медлительности, так что жаловаться коммодору вряд ли имело смысл. Пол выскользнул из-под подошв, Й-Фрона грохнуло о стену так, что он света невзвидел, затем толкнуло в другую сторону, сбило с ног, размазало по полу и навалило сверху свинцовых кирпичей, затем подбросило вверх, и тут наконец кресло поймало его в объятия. К счастью, обошлось без сюрпризов, кресло было как кресло. Без шипов. Он даже успел отдышаться, прежде чем корабль опять начало крутить и швырять. Похоже, лидер-корвет был занят чем-то достаточно важным, чтобы отвлекаться на такую мелочь, как Й-Фрон.
Можно было отдохнуть.
Фрон закрыл глаза. Он любил такие моменты и ценил их по достоинству. Его работа начнется немного позже, когда «Основа Основ» выйдет на стабильную орбиту. Кому-то, как всегда, надо выполнять черную работу – ему или Дин-Джонгу – скорее всего все-таки ему, и он соглашался в душе, что это правильно, – но не прямо сейчас, а позже… какое это чудесное слово – ПОЗЖЕ! Как только корабль покончит с маневрами, можно будет расслабиться, разнежиться в жестком кресле, лелея робкую надежду, что о нем на время забыли, и, пока о нем вновь не вспомнят, наслаждаться тишиной и покоем.
Быть может, по завершении работы ему позволят выспаться.
Быть может.
Конечно, при условии, что работа будет образцовой.
Он будет стараться.
Его превосходительство коммодор Ульв-ди-Улан, глава экспедиции очистки и сменный Первый командир лидер-корвета «Основа Основ», имел необычайно маленькую голову. Холмы и долины игрушечного личика рвались вперед атакующим клином – за исключением подбородка, увязшего в шее, – вялые уши были сдвинуты к вискам, а впереди скул и носа в авангарде атаки выступали глаза – два неподвижных ртутно-блестящих полушария, словно бы выпертых наружу чудовищным давлением, когда игра наследственных генов стиснула череп коммодора, выдавив из него содержимое. Количества мозгового вещества в черепной коробке Ульв-ди-Улана не хватило бы даже для собаки. И тем не менее коммодор Ульв-ди-Улан считался – и заслуженно! – одним из наиболее надежных работников Дальнего Внеземелья, имея прекрасный аттестат и незапятнанный послужной список. Еще он имел каску особой конструкции, располагавшуюся на затылке сразу за капитанской фуражкой; индивидуальный полетный кодекс, написанный для него после всестороннего обследования, когда он был еще желторотым юнцом, специальным параграфом категорически исключал возможность снять каску даже в душе. Как всегда, кодекс подчеркивал очевидное, очень напоминая инструкцию о прямохождении: утвердите себя прямо и совершайте ряд последовательных падений, предупреждаемых выставлением попеременно левой и правой ноги… И без всякого кодекса Ульв-ди-Улан ни за какие блага не пожелал бы расстаться с каской даже на секунду: каска мягко поддерживала и оберегала кожистый мешок на затылке коммодора, заключающий в себе существенную часть полушарий головного мозга. И какого мозга! Владея способностью не впадать по пустякам в ненужную гордыню, Ульв-ди-Улан знал, что умеет решать навигационные задачи лучше и быстрее самого совершенного земного корабля.
