Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

— Мало? — ошалел Виталик. — Ты как та баба. Ее уже трахают, она о цене договаривается. Переверни сотку. Нет зеленых вкраплений по белому полю на краях купюры. Американцы небрежные, краской заляпано все. Здесь как из-под ксерокса. Короче, статья за фальшивомонетничество тянет на пятнадцать лет, по моему. Со скидкой на писательских тараканов в голове — лет на десять. А вторая группа у тебя, или первая — им без разницы. На Богатяновской, говорят, вообще обрубки торчат. С первой и со второй чеченской.

Я стоял как вкопанный, не в силах засунуть фальшивку в карман. Примерно такая история приключилась с Хохлом. Года полтора назад Боря банковал в центре людного прохода рынка. Быстро выдвинулся на передовые позиции, перестав замечать не только коллег по работе, но и ментов — непосредственных хозяев. Его предупредили. Не понял. Гайки начали закручивать. Снова осечка. В один из дней с ментами подошли двое, похожие на сотрудников уголовного розыска из областного управления. Один указал на Борю, пояснил, что тот продал фальшивую сотню долларов. Хохла закрыли в камере предварительного заключения в тюрьме на Богатяновке. В «Вечернем Ростове» вышло сообщение о том, что задержан крупный валютчик. Изъяты Звезды Героев Советского Союза, Социалистического Труда, ордена Ленина, другие редкие награды, цены на которые исчислялись не тысячами долларов. Около сотни царских золотых червонцев, пятерок. Полгода среди валютчиков одних разговоров было, что дело потянет не на пять лет со скидками на «позолоченную ручку». Прогнозы оказались пустыми. Похудевший, заморенный, Хохол вскоре объявился. Попытался влезть на рынок. Но, поезд ушел.

Зябко передернув плечами, я впихнул сотку в карман. Мимо прошли Гена с Татарином. Поздоровались. Я машинально ответил. Кивнув Красномырдину, надумал уходить, когда тот остановил сообщением:

— Ничего не слышал?

— Что случилось?

— Беню, молодого пацана, что за Чипом стоит, в обед взяли на гоп — стоп. Вошел в ларек перелопатить деньги. Только открыл барсетку, как в бок что-то воткнулось. Хотел обернуться, через плечо голос, мол, давай бабки и расходимся. Беня локтем оттолкнул, ему по башке рукояткой от Макарова. Отдал, куда деваться. Приказали, чтобы не выходил из палатки, иначе пуля обеспечена. Беня дожидаться не стал, выскочил сразу. Тут патруль. Менты по рации базар перекрыли.

— Отмороженный? — негромко спросил я.

— Из Таганрога. Начал гнать, что пришел за долгом, а Беня его впервые в глаза увидел. Менты отоварили по почкам. Раскололся. Восемнадцать лет, еще в армию не ходил.

— Молодеет криминал, — дернул я щекой. — А ты задерживаешься. Не подъехал?

Красномырдин махнул рукой. Дойдя до поворота к главным воротам, я вытащил фальшивую сотку, порвав на части, выбросил в мусорный бак. Покосился на отделение милиции. Никого. Можно преревести дыхание и ехать домой расслабляться. До завтрашнего решающего дня.

Не успел зайти за порог квартиры, зазвонил телефон. Тревожилась любовница Людмила — везло мне на это имя. Предложил приехать самой. Пока она добиралась, съел тарелку сготовленного лично борща, поджарил пару кусочков вареной колбасы с яйцом. Любовница признавала только секс, за который расплачивался приличным столом с натуральными соками, пирожными, фруктами, рыночной ветчиной и модным йогуртом. За это получал бархатную кожу, матовые шары грудей с розовыми сосками, тонкую талию, округлую попочку, чувственные губы, вытворявшие немыслимое. Родная Людмила с сыном, наверное, забыла ко мне дорогу. Как потихоньку начал осознавать, прилипали женщины, не желающие обременять себя работой с домашними заботами. Но я радовался и таким редким приходам, лишь бы Данька ощущал мужскую поддержку.

— Как отношения с рыночной мафией? — сбрасывая модные туфли, поинтересовалась любовница. До меня она двадцать лет обслуживала начальника строительной организации, старше ее лет на тридцать, заимев при этом сожителя, грузина — студента, на двадцать лет моложе ее. Сочетание старого и молодого любовников, наверное, в сумме давало паритет. — Не испортились? Я за тебя переживаю.

— Чувствую, — я провел сорокалетнюю, могущую дать сто очков двадцатилетней, женщину за уставленный стол. — А как у тебя? Пердун не достает? Гоги Мачаидзе не наезжает? В Грузии сейчас голодно.

— Когда ты перестанешь подначивать? — запихивая кусок ветчины в рот, промычала любовница. — Не Мачаидзе, это во первых. Во вторых, я отшила его сама. В третьих, Пердун позванивает. Я сто раз могла стать его законной женой. Машина, дача в черте города, многокомнатная в «дворянском гнезде». Это у тебя первый этаж, от сырости стены осыпаются.

Здесь ты права. Как трубы потекут — а текут они всегда — и подвал отсыреет, так по полу ползают слизняки. Наступишь на жирненького — такая мерзость.

Любовница поперхнулась, метнула уничтожающий взгляд. Проглотив кусок яблока отдышалась, принялась за еду снова. Я не торопил. Когда у нее и у меня в желудке улеглось, высказал заветное предложение, после которого мир на время переставал существовать:

— Так. Пора работать.

И все заняло привычные, и все равно по разному яркие, места.

Гардероб у Людмилы шикарный. Был случай, когда за понравившуюся вещь не пожалела сшитой своими руками шубы из натурального меха. А шить она умела. Еще стригла породистых собак. Если бы не начавшая прогрессировать похожая на шизофрению болезнь, проведенное в ее обществе время считалось бы не потерянным. Нырнув под одеяло первым, я почувствовал себя королем. У какого мужчины не зашевелится, если рядом с носом начнут стягивать с бедер, с выпирающего лобка тонкие трусики, несколько минут назад лежавшие на витрине стильного комка. Если сама женская фигурка, выскочив за витринное стекло, решила добровольно прыгнуть в продавленную многими предшественницами кровать с потертой простыней и комковатыми подушками в разноцветных наволочках.

К двенадцати дня я был на рынке. Бригадира на месте не оказалось. Ребята послали на автостоянку напротив высоченной колокольни с крестом на маковке и церковным двором вокруг. В огороженном участке соборной площади сверкал деталями навороченный джип «Чероки». Бригадир не появлялся и здесь. Я вернулся. Все знали, на валютный рынок затесался писатель, банкует не первый месяц, не отстегивая ни копья. И жаба проявляла себя в полный рост. Я старался держаться независимо. У них своя психология, основанная на принципе выживания диких племен:

«Только мне и все сразу!»

Видно было как Борис-широколицый бывший мент — не хуже счетной машинки мусолил пачку пятисотенных купюр. Клиент уже скинул баксы, теперь барашком на заклании ждал расчета. Гена рассматривал серебряного «кайзера» — массивную цепочку особого плетения. Он влился в ряды валютчиков с полгода назад, ради быстрой наживы продав квартиру. До этого занимался рыбой. Но и громадный «ЗиЛ» с бочкой пошел с молотка для одной цели. Рядом разворачивался Пасюк, чуть поодаль Татарин обменивал солидную пачку немецких дойчмарок двум бородатым кавказцам. Стопроцентные боевики. Границы с гордым народом открыты настежь. Пострелял русских парней, приехал отдохнуть в Россию. Набрался сил, получил немало удовольствий на русских «мягких», безотказных бабах, пограбил русских, накупил у русских оружия, поехал перерезать горла русским парням снова. Где в мире еще такая страна идиотов? Только в Израиле. Но там за убитого еврея на тот свет отправляют минимум двадцать хэсболлаховцев. Еще израильтяне сравнивают с землей их логова, чтобы боевики зачинались, как в волчьей стае, под лунным небом на каменистой почве со звериным рычанием и жаркими каплями слюны с вывернутых губ. Тогда и боевик родится стоящий..

На конце ряда ларьков с деревянным настилом у фундамента пахали Свинья, Бес и Армян. Сухопарый Бес отирался на рынке со времен ваучеров. Армян был русским, кличку получил за схожесть с этой нацией. Возле стояли настоящие армяне — отец с сыном и их другом — беженцы из Азербайджана. Сдавать баксы я чаще бегал к ним, потому что давали самую высокую цену. То, что обзывали работающим на черных предателем, не щекотало нервы Давайте больше, тогда буду бегать к вам. Поодаль топтался Спринтер, заместитель Призрака.

В этот момент широкой и тяжелой ладонью придавили правое плечо. Сзади улыбался бригадир валютчиков. Готовое лопнуть, лоснящееся лицо, квадратная фигура на толстых, по деревенски раскоряченных, ногах. Темные пристальные глаза. Весь набор, с недавнего времени исчезнувшего, авторитетного рэкетира с излишним весом от по русски используемых шальных денег.

— Сдаваться пришел, — подмигнул Призрак. — Ну, пойдем.

Взяв под руку, бригадир повел меня вдоль длинного ряда валютчиков, не уставая повторять одну и ту же фразу:

— Это писатель. Он пришел сдаваться сам.

Валютчики снова реагировали по разному. Кто отворачивался, другие открыто улыбались. Бандера поднял вверх большой палец. С приехавшим на заработки из нищей Украины в наш Ростов ярым националистом мы до ожесточения спорили, с чего доблестный город Киев стал называться «матерью городов русских». Я доказывал, мол, в столице Руси Великом Новгороде князь Рюрик собрал войско, посадил его на струги, негромко взял город и сделал его — Отца хохлов — Матерью городов русских. Князь мужчина, племена родственные, земли общие. Вообще, заткнулся бы ты с Киевом, которого Батый сломал за пару дней. А городок русичей Козельск за семь недель взять не смог. Во вторых, кто освободил столицу Украины от татаро — монгольского ига? Правильно, и московские полки тоже. Освобождали хохлов не раз от других басурманов — шведов, литовцев, поляков, французов, немцев. А Крым пропитан русской кровью насквозь.