Лейтенант Рэймидж - Дадли Поуп

Когда боцман ушел, Рэймидж снова посмотрел на «Баррас». У него создалось ощущение, что корабль переложил руль на несколько градусов влево, так что теперь их с «Сибиллой» курсы постепенно сходились. Ему показалось, что он видит, как матросы брасопят грот-марса-рей. Неужели они намерены подойти еще ближе?

«Сибилла» делает около четырех узлов, а снос составляет около четырех градусов. Корабль станет управляться лучше, если убрать паруса на корме, чтобы фор-марсель тащил ее вперед.

— Боцман! Грот-марсель и крюйсель на гитовы! Поднять шпринтовый парус!

При убранных на гроте и бизани парусах ветер не будет стремиться развернуть корму корабля, в то время как шпринтовый парус, поставленный под бушпритом, поможет фор-марселю, хотя при таком слабом ветре помощь окажется незначительной.

Пока боцман отдавал приказания матросам, к Рэймиджу подошел помощник плотника. При взгляде на него создавалось впечатление, что он был перемазан жиром даже сильнее, чем деревянные клинья, которые использовались для заделки пробоин в корпусе.

— Докладывайте.

— Более четырех футов воды в трюме, помпы не работают, около шести пробоин в надводной части, и три или более ниже ватерлинии — должно быть, получены, когда фрегат накренился, сэр.

— Отлично. Измерьте уровень воды в трюме снова и немедленно доложите мне.

Четыре фута воды. Математика всегда была у Рэймиджа слабым местом, и он пытался сконцентрироваться, помня о том, что вот-вот последует очередной бортовой залп «Барраса». Четыре фута воды… Так, осадка «Сибиллы» составляет почти пятнадцать футов, и каждые семь тонн груза, принятого на борт, увеличивают ее на один дюйм. Сколько будут составлять в тоннах те четыре фута переливающейся внизу воды? Какая разница, подумал он раздраженно, то, что действительно важно — это следующий рапорт помощника плотника.

— Боцман, отправьте несколько человек сбросить якоря. Скажите, пусть не высовываются, нам ни к чему лишние жертвы.

Нужно попробовать как-то облегчить судно, чтобы компенсировать поступление воды. Избавившись от якорей, он получит выигрыш почти в пять тонн — это заставит «Сибиллу» приподняться больше, чем на полдюйма. Смешная цифра, однако, людей требуется занять чем-нибудь: когда столько пушек выведено из строя, матросы просто слоняются по палубе без дела в ожидании распоряжений. Можно выиграть еще больше, если сбросить за борт разбитые пушки, но с таким малым количеством рабочих рук это займет слишком много времени.

Возвратился помощник плотника:

— Пять футов, сэр, и чем больше корабль оседает, тем больше пробоин оказывается под водой.

Помимо этого, подумал Рэймидж, чем глубже находится пробоина, тем сильнее давление воды…

— Вы можете заделать их?

— Большая часть слишком большие, сэр, к тому же у всех рваные края. Можно попробовать завести пластырь из паруса, если бы у нас была возможность остановить корабль…

— Когда вы производили последний замер?

— Не далее, как четверть часа назад, сэр.

Один фут за пятнадцать минут. Если считать, что семь тонн приходятся на один дюйм, то сколько на фут? Двенадцать раз по семь тонн — восемьдесят четыре, это означает, что за пятнадцать минут корабль принял восемьдесят четыре тонны воды. Сколько еще может он выдержать, прежде чем затонет или опрокинется? Одному Богу известно — об этом в руководствах по судовождению нет ни слова. Помощник плотника тоже ничего не скажет. Даже конструкторы корабля, если бы они вдруг оказались в пределах досягаемости. Что ж, принимайте решение, лейтенант Рэймидж.

— Помощник плотника, производите замеры в трюме каждые пять минут и докладывайте мне. Возьмите еще людей в помощь, чтобы заделывать пробоины — те, которые находятся в пределах двух футов от уровня воды на данный момент. Используйте койки, все, что угодно, чтобы замедлить поступление воды.

В силу привычки Рэймидж подошел к поручням, расположенным в передней части квартердека: с момента поступления на корабль он проводил здесь, будучи на вахте, большую часть времени. «Итак, что мы имеем на данный момент? — подумал он. „Баррас“ может делать все, что ему заблагорассудится: он — кот, мы — мышь. Мы не можем маневрировать, а он лег на сходящийся курс. Под каким углом? Вероятно, градусов двадцать. Когда встретятся два корабля?»

Опять проклятые расчеты, проворчал про себя Рэймидж. На момент изменения курса «Баррас» находился в восьмистах ярдах от них. Если принять восемьсот ярдов за один из катетов, курс «Барраса» за гипотенузу, то курс «Сибиллы» будет представлять собой второй катет. Вопрос: найти второй катет. Формула не приходила ему на ум, и он остановился на предположении, что если «Баррас» не изменит курс, корабли встретятся в точке, отстоящей от него примерно на милю. Фрегат делает чуть более трех узлов. Три мили за шестьдесят минут… Встреча произойдет через двадцать минут: к тому времени почти совсем стемнеет.

Снова вдоль борта «Барраса» замелькали красные всполохи, снова раздались громовые раскаты. С тех пор, как исчезла необходимость опасаться сопротивления, французы стреляли из орудий поочередно, скорее всего, каждую пушку тщательно наводил офицер. Однако ни одно из ядер не попало в корпус судна: треск раздираемых парусов свидетельствовал, что французы целят в рангоут.

Что бы он предпринял, если бы был капитаном «Барраса»? Добился бы, что «Сибилла» лишилась хода (почему они сейчас и бьют по рангоуту), потом за пять минут до наступления темноты подошел бы к фрегату, взял его на абордаж и с триумфом повел на буксире в Тулон.

Именно это капитан «Барраса» и собирается сделать, он все рассчитал, и знает, что последние несколько сот ярдов до пересечения курсов оба корабля будут так близко, что у него появится возможность предложить им сдаться. Он понимает, что они не в состоянии отразить абордаж.

Рэймидж подумал, что его собственному положению не позавидуешь: он командует судном, которое, как корабль-призрак, плывет без рулевого, а если точнее, то и вовсе без руля. Но это не имеет значения, так как не пройдет и полчаса, как ему предстоит капитулировать. Возможности к сопротивлению исчерпаны, и учитывая, что на корабле полно раненых, выбора у него нет. «А тебе, лейтенант Николас Рэймидж, — с горечью сказал он себе, — как сыну опозоренного десятого графа Блейзи, адмирала Белого флага, не стоит ожидать милосердия Адмиралтейства, если ты сдашь врагу королевский корабль, каковы бы ни были причины твоего поступка».

Грехи отца, точнее сказать, приписываемые ему грехи, падут и на его сына и всех потомков его до седьмого колена. Так гласит Библия.