Млечный путь Зайнаб. Зарра. Том 2 - Гаджимурад Гасанов

Вдруг у Хасана сердце больно кольнуло, кровь отлила от лица. Он удивленно посмотрел на дверь, словно его кто-то уколол и спешно покидает помещение.

«Не надо было клясться, – прошептал он, становясь мрачнее тучи. Кто по-настоящему силен, тот не клянется. А кто клянется, как это сделал я, тот нарушит клятву, как готов это сделать я».

И тут только до него дошло, что борьба за жизнь только начинается. Противник стоек, коварен и силен. И трудно ему придется выдерживать ее уколы, напитанные ядом. И вдруг его охватил такой страх, что он, шатаясь, подошел к постели, упал на нее прямо в одежде и заплакал. Он плакал так, чтобы не услышала жена, чтобы самому не слышать своего плача. Душа его больно кипела, кричала, разрывалась на части…

Прошло два дня с того мрачного разговора с женой. В очаге горел огонь, на треножнике в продымленном котле варилось мясо. У огня, скрестив ноги, по-азиатски сидел Хасан. Айханум, закутавшись в тавлинский тулуп, колдовала над котлом. Вечернее небо за окном было затянуто облаками. В доме стояла глухая тишина.

– Дождь будет. – Хасан с сожалением посмотрел на небо.

Жена ничего не ответила, о чем-то напряженно думая, сколупывала с тугих луковиц старые, желтоватые чешуйки.

– Скоро мои братья вернутся с охоты из-под Джуфдага. Может, на хинкал занесут птицу улар.

И опять Айханум промолчала. С тех пор как Шах-Зада ворвалась в их жизнь, Айханум все не может простить ему и прийти в себя. Раньше она была открытой, разговорчивой, с тех пор все время молчит. Глаза на него не поднимает, ей обидно и стыдно за него. Хасану жалко ее, до глубины слез жалко. Она перед ним ни в чем не виновата. Очистив луковицу, разрезав на четыре дольки, Айханум бросила их в кипящий котел.

– Вкусная еда будет! – Хасан встал рядом с женой, наклонился над котлом, втянул ноздрями запах. – Сюда бы еще горсточку чабреца, дикого лука, молочной алычи и душистого черного перца в горошек. Да, Айханум?

Положив руку на ее плечо, притянул к себе.

– Э-э, твое платье совсем худым стало. И чешки на ногах протерлись. На днях съезжу на дербентский рынок и с ног до головы приодену тебя. Вздохнул, погладил ее по плечу, по склоненной голове. – В бархат, в шелка тебя наряжу.

– Зачем мне бархат, зачем мне шелк? – могильным голосом отозвалась Айханум.

Он обрадовался, что она отозвалась, значит, на душе отлегло, она оттаяла. Но вместе с тем испугался ее тихого, полного безнадежности голоса.

– А что тебе надо? Чего хочешь, Айханум?

– Хочу, чтобы жили, как раньше…

– И будем жить! Что нам мешает? Ты же видишь: я тот же. И ты та же.

– Я – да. Ты – нет… – она прижала руки к груди. – Тут плохо, – схватилась за сердце. – Больно и стыдно. У меня такое ощущение, будто меня на сельском майдане перед всеми сельчанами раздели донага и дегтем обмазали.

Хасан, как от сильного удара по голове, резко втянул ее в плечи; почернел в лице и крепко стиснул зубы. Встал и спешно покинул комнату…

2004 г.

Берега одной реки

Неделя прошла в глухом молчании. За это время Хасан обрел способность трезво рассуждать и давать своим действиям надлежащие оценки. Голова становилась холодной, сердце рассудительным, действия продуманными. Хасан – староста села, он имам мечети, он слово Аллаха несет в массы. Он солидный женатый человек. Дал слово беречь ее, не обижать, тем более не изменять. И он не имеет морального права нарушить данное слово, тем более в своем сердце оставлять место другой женщине. Но с некоторых пор против принятого им решения восстала душа, сердце стало протестовать, уходит из-под его контроля. Оно всеми силами тянется к той, которая его приподняла, согрела, вдохнула жизнь. В теперешнем состоянии Хасан перестал себе понимать. Он находился в критическом для мужчины возрасте, когда от него уходит молодость, и к нему стучится старость.

Когда он неожиданно встретился с любимой женщиной, его погасшие чувства, уснувшая от долгого воздержания плоть внезапно ожили, взбунтовали, и с тех пор его, как мотылька к огоньку, влечет к этой женщине.

Судьба Шах-Зады во многом сложилась как его судьба: потерянная любовь, неудачное замужество, обманутые надежды, неуверенность в завтрашнем дне. Она тоже, как и он, безвыходно, замкнуто сидела в своем доме, словно святая мадонна в священной обители. Первоначально они испугались своих чувств, своей страсти, больше всего береглись злых языков, завистливых глаз. Свою любовь, как священную Книгу, они прятали от любопытных глаз, злословия врагов, недругов, завистников. С каждым днем, с каждой встречей любовь их набирала силу, подпитываемая пламенем огня, нежностью поцелуев, крепостью объятий.

Шах-Зада после того как ушла от мужа, не горевала, не страдала, не плакала, она каленым железом вытравила из жизни. Когда вспоминала себя, детей в его семье, горькая тоска засасывала ее в омут. Она всю свою выстраданную любовь и нежность переложила на детей. Чем горше становилось в доме мужа, тем чаще она вспоминала Хасана.

Теперь в тиши отцовского дома, когда освобождалась от домашних хлопот, она, сидя у горящего очага, мысленно уходила в свою далекую молодость, бродила по тропам, речным извилинам, горным вершинам, по которым когда-то любила бродить с Хасаном. Когда ей становилось очень тяжело, по ночам, когда мать с отцом, дети засыпали, уткнувшись лицом в подушку, безутешно плакала.

Она до такой степени затосковала по Хасану, что готова была пойти к нему домой, даже в мечеть, прилюдно упасть перед ним на колени и попросить прощения. Она знает, что перед ним глубоко виновата. Была бы она тогда твердой и сильной, как сегодня, она бы не уронила свою любовь. В крайнем случае, покинула отчий дом и пошла бы к Хасану. Теперь она потерпит все: унижения, оскорбления, лишь бы Хасан простил ее. Шах-Зада в своих страданиях дошла до такой степени, что, пренебрегая всеми приличиями чести горянки, долгими часами выжидала Хасана в безлюдных местах, недалеко от мечети, в его садике, в тени деревьев. А при случайной встрече она дрожала от страха, не смея к нему приблизиться. Она пыталась поймать хотя бы его осуждающие взгляды. Он проходил мимо, углубленный в свои мысли, не замечая ее, устремив взгляд куда-то вдаль. Она, незамеченная, непризнанная им, быстрыми шагами удалялась к реке и там заливалась горькими слезами. Сама невозможность быть рядом с ним распаляла ее любовь. Кроме родителей Шах-Зады никто не знал об их светлых чувствах; для родителей это время ушло в небытие, как недопетая песня ашуга, как недописанная картина художника.

По Шах-Заде тосковал и Хасан. Эта святая тоска, сгущаясь, набирая силу, превращалась в большую, огнедышащую лаву. Казалось, словно тихая вода хлынула в кратер спящего вулкана, которая, нагреваясь, распадаясь на мельчайшие частиц, молекулы, насыщаясь парами, раскаленным металлом, собиралась огромной мощью выброситься наружу.

Неожиданная встреча с Шах-Задой после ее развода с мужем перевернула его душу. Он осунулся в лице, потерял душевный покой, почти ничего не ел. Заглянув в самую глубину своей души, понял: он желал и любил эту женщину, давно, с самой их первой встречи. С самой первой встречи у реки, случайного взгляда они горячо полюбили друг друга и с того дня знали, что принадлежат друг другу. Но жизнь распорядилась с ними по-своему.

Клятва, данная сгоряча жене Хасаном, была самообманом, которой он в критический момент спас ее жизнь. Теперь он уверен, все было именно так. Так сложилась сущность природы этого многострадального человека: он жил на этом свете, любя, страдая, теряя самое дорогое, что у него есть. Когда Шах-Заду засватали за другого человека, он получил такой удар, от которого никогда больше не оправится. Он потерялся всякий интерес к жизни, стал странником, путешествовал из одной страны мира в другую, нигде не находя душевного покоя. Через пятнадцать лет Шах-Зада ушла от нелюбимого человека, он опять ожил вместе с вернувшейся к нему надеждой.

Когда Хасан после слова, данного жене, случайно встретился с Шах-Задой, он вздрогнул, сердце чуть не выскочило из груди от страха, тоски по ней. Потом, когда прошло время, он понял подлинный смысл своего страха. Это был страх боязни смерти, страх одиночества, потому что отказ от любви, от обладания этой женщиной означали и отказ от самой жизни. Он пришел к умозаключению, судьба жизни и смерти двух любящих сердец зависит от их любви. Если он будет вместе с Шах-Задой, они будут вечны на этом и на том свете.

Через день его опять стали одолевать сомнения: «Любовь женатого человека к ушедшей от мужа женщине – это грех, попытка удовлетворения честолюбия обиженного на судьбу человека. Когда угаснет огонь греховной страсти, душа вновь обретет покой и вернется в свою привычную колею, тогда как быть? Тогда стоит ли страдать только от того, что я одинок, и меня покинули мирские заботы? Разве не я этого желал, все последующие годы живя жизнью праведника, радуясь счастью отшельника? И самые лучшие годы своей жизни разве не провел как мученик?»