Две монахини и блудодей - Эпосы

Девочки стыдливо прикрыли лица рукавом халата. Да-цин обнял обеих по очереди и, отведя рукав, крепко поцеловал. В этот миг для юных послушниц распахнулись врата любви, и чувство стеснения перед наставницею исчезло. Сбившись в тесный кружок, все продолжали пить, пока хмель окончательно не затуманил им голову. Потом все легли на кровать и стали обниматься, прижимаясь друг к другу так крепко, словно их склеили липким лаком. Хэ Да-цин взялся за дело и исполнял привычные свои обязанности с таким усердием и старанием, что Кун-чжао, впервые вкушавшая плоды любви, жалела лишь о том, что они не вдвоем в постели.

Наступило утро. Кун-чжао позвала прислужника, который воскурял благовония в храме, и дала ему три цяня серебром: она хотела подкупить его и задобрить, чтобы он никому и ни о чем не рассказывал. Потом она дала ему еще денег и велела купить вина, рыбы, мяса и овощей.

Обычно прислужнику за целый день доставалась лишь чашка-другая похлебки да тарелка крошеных овощей. Вкуса настоящей еды он даже и не знал. Он был уже стар, слаб телом, глух и подслеповат, ноги его двигались медленно и с трудом. Но теперь, получив три цяня и деньги на вино и мясо, он словно преобразился. Взор сделался острее, руки проворнее, тело стало крепкое, как у тигра, и он громадными прыжками помчался на рынок. Не прошло и двух часов, как он вернулся с покупками, и угощение уже стояло перед гостем. Но это к нашему рассказу прямого отношения не имеет.

Кроме Кун-чжао, которая занимала восточную половину обители, в монастыре жила еще одна монахиня. Звали ее Цзин-чжэнь, что значит Истина Безмолвия, но нрава она была не менее ветреного. Ее покои находились на западной стороне. При ней состояли послушница и прислужник, смотревший за курильницами. Несколько дней подряд прислужник замечал, что в восточные ворота то и дело проносят вино и разные кушанья. Он доложил об этом Цзин-чжэнь, и та мигом догадалась, что Кун-чжао веселится непристойным для монахини образом. Однажды, оставив в своих покоях послушницу, она направилась к Кун-чжао. Едва подошла она к дверям, как они распахнулись, и на пороге появился прислужник с большим чайником для вина и пустой корзиной.

– Что угодно наставнице? – осведомился он.

– Я пришла поговорить с твоей хозяйкой.

– Сейчас я ей доложу.

– Мне все известно, – остановила его Цзин-чжэнь. – Докладывать незачем.

Увидев, что они попались, служка покраснел и не осмелился возразить ни единым словом. Он молча запер двери и двинулся следом за Цзин-чжэнь, но когда они приблизились к спальне Кун-чжао, громко крикнул:

– Пришла наставница с западного двора!

Кун-чжао сперва растерялась, услыхав возглас прислужника, но тут же и опомнилась. Она велела Да-цину спрятаться за ширмой и поспешила навстречу гостье.

– Хорошее ты нашла себе занятие, нечего сказать! – воскликнула Цзин-чжэнь. – Ты осквернила наш храм! Мне придется свести тебя в сельскую управу!

И она потянула Кун-чжао за рукав.

От страха лицо Кун-чжао покрылось пятнами, сердце застучало словно железный молот. Она не могла вымолвить и двух слов, ноги ее не слушались, колени подгибались. Довольная действием, которое произвела ее угроза, Цзин-чжэнь громко рассмеялась.

– Не бойся, я шучу. Но если у тебя и на самом деле поселился гость, несправедливо скрывать его от меня и пользоваться всеми радостями и удовольствиями одной! Покажи-ка его скорее!

Кун-чжао успокоилась и велела Да-цину выйти.

Цзин-чжэнь была на редкость хороша собою, и ее очарование пленяло всех, кто бы ее ни увидал. На вид ей можно было дать лет двадцать или немного побольше. Она была старше Кун-чжао, но своею прелестью намного ее превосходила.

– Где вы живете? – спросил Да-цин.

– В этой же обители, только на западном дворе, – в двух шагах отсюда.

– Я этого не знал и лишь потому не побывал у вас, чтобы засвидетельствовать свое уважение.

Они долго беседовали, и Цзин-чжэнь была совершенно покорена красотой Да-цина и его обращением, непринужденным и вместе с тем изысканным.

– Подумать только, какие прекрасные бывают в Поднебесной мужчины, – вздохнула она. – И за что тебе такое счастье, сестрица?

– Не завидуй мне, – сказала Кун-чжао. – Раз у нас нет еще одного друга, будем делить радости на двоих.

– О! Доброта твоя безмерна! Если ты так решила, я прошу сегодня же вечером посетить мое скромное жилище, – сказала Цзин-чжэнь и стала прощаться.

Возвратившись к себе, она тут же приготовила угощение и села в ожидании гостей. Скоро они появились, держась за руки. Послушница встречала их у входа.

Войдя в ворота, Да-цин увидал галерею и прихотливо извивавшиеся дорожки, обсаженные цветами. Дом Цзин-чжэнь, разделенный на три залы, отличался еще большим изяществом, чем покои Кун-чжао.

Прекрасны очертанья галерей.Стоят, как стража, сосны у дверей.

Высоко к небу тянется бамбук.И колокольцев так приятен звук.

Лучи, играя, льются с высотыНа яркие, на свежие цветы.

Своим чудесным запахом сандалСтраницы книг и струны пропитал.

А тени гор ложатся у окна,И тонкая циновка холодна.

Когда Цзин-чжэнь увидела Да-цина, великое ликование наполнило ее душу. Не теряя времени, она пригласила гостей к столу. Появился чай, за ним вино и закуски. Кун-чжао посадила Хэ Да-цина рядом с подругою, а сама села напротив. Сбоку поместилась послушница. Чарка следовала за чаркой; они потеряли счет времени. Хэ Да-цин обнял Цзин-чжэнь и привлек ее к себе на колени, затем, усадив рядом с собою Кун-чжао, он обнял ее за шею и принялся ласкать. При виде этого юная послушница покраснела, уши ее зарделись, а в сердце зашевелилось странное беспокойство. Наступили сумерки, и Кун-чжао поднялась.

– Ну, жених, не подведи сваху. Завтра приду вас поздравить.

Она спросила фонарь и удалилась. Послушница велела служке запереть двери, а сама вернулась, чтобы прибрать комнату и подать монахине и гостю воды для омовения. Хэ Да-цин поднял Цзин-чжэнь на руки и отнес на ложе. Они сбросили одежды и скользнули под одеяло. Проснулись они лишь поздним утром.

С этого дня обе монахини подкупали своих служек и делили любовные радости с гостем поочередно. Сила страсти Да-цина была безмерна. Он был так счастлив, что даже забыл о семье. Прошло, однако же, месяца два, и Да-цин ощутил недомогание и усталость. Он начал подумывать о том, чтобы вернуться домой, но молодые монахини, вкусившие сладость любви, ни за что его не отпускали. Много раз Да-цин со слезами молил Кун-чжао:

– Вы щедро одарили меня своею сладостной любовью, и теперь мне до крайности трудно с вами расстаться. Но я живу у вас уже больше двух месяцев, а дома никто не знает, что со мною сталось. Конечно, они очень тревожатся. Я только повидаю свою жену и сына и через четыре, самое большее пять дней вернусь. Неужели вы мне не верите?

– Ну что ж, в таком случае мы устроим сегодня проводы, а завтра ступайте. Но только, пожалуйста, не обманите нас!

– Разве могу я забыть вашу доброту и те дни, которые я с вами провел! – воскликнул Да-цин.

Кун-чжао немедленно направилась к подруге и рассказала ей о решении Да-цина.

– Клятвам его я верю, и все-таки он уйдет и может больше не вернуться.

– Как так? – удивилась Кун-чжао.

– А вот как! Кто не залюбуется на такого красавца, с таким тонким и изящным обращением? Да и сам он ветреник, каких мало, а веселые места попадаются на каждом шагу. Встретит он красотку, вспыхнет любовью и – прощай Да-цин! Выходит, что он хоть и обещал вернуться, а ждать можно совсем иного.

– Что же нам делать?

– Не тревожься! Мы без веревок опутаем нашего Да-цина по рукам и по ногам, и он волей-неволей останется с нами.

– Что ты надумала? – с любопытством спросила Кун-чжао.

Подруга вытянула руку, загнула два пальца и принялась объяснять:

– Сегодня за прощальным ужином мы его подпоим, а когда он захмелеет, обреем его, и тогда уж ему от нас не уйти! Вдобавок лицом он похож на женщину – мы нарядим его в наши платья, и тогда даже сам Бодисатва не догадается, кто он такой. А нам только этого и надо – мы будем вкушать радость и веселье, ни о чем не беспокоясь, – сказала Цзин-чжэнь.

– Твоей ловкости мне, видно, никогда не достигнуть, – сказала восхищенная Кун-чжао.

Вечером Цзин-чжэнь приказала послушнице присматривать за домом, а сама отправилась к Кун-чжао.

– Ведь мы жили так счастливо, почему же вы покидаете нас с такою поспешностью? Вы совершенно к нам равнодушны! – сказала она Да-цину.

– Нет, не равнодушие уводит меня от вас, а то, что я так давно не был дома и моя семья, наверное, в величайшей тревоге. Но через несколько дней я вернусь к вам снова. Разве можно забыть о вашей доброте и оставить вас на долгий срок? – воскликнул Хэ Да-цин.

– Если моя подруга согласилась, то и я спорить не стану. Но поверим мы вам только тогда, когда вы вернетесь, и вернетесь в срок.