Фабрика офицеров - Ганс Кирст

— Там, на фронте, — говорил тем временем, почесываясь, фенрих Вебер, — у нас не уходило много времени на похороны, буквально пять минут — чтобы только вырыть могилу. А здесь закатывают такую церемонию! Я, собственно говоря, не имею ничего против, но если уж делать все, как полагается, то нам следовало бы предоставить свободный вечер, а я бы уж знал, как его провести! Внизу, в городке, я разыскал себе неплохое развлечение — малышку зовут Анна-Мария. Я сказал, что женюсь на ней, когда стану генералом.

Беспокойство среди фенрихов снова возросло. Большинство из них, однако, клевало носом или пыталось согреть озябшие ноги, изо всех сил шевеля пальцами. Топать всей ступней они не решались, но зато могли потирать руки, а один из третьей шеренги даже умудрился засунуть их глубоко в карманы шинели.

Только первая шеренга, бывшая у всех на виду, не могла не сохранять выдержку. Кое-кто из стоявших в ней делал вид, что с печалью смотрит на гроб. На самом деле их интересовала только его выделка — имитация под дуб, но, по всей видимости, сосна; канты из жести; матово отсвечивающая краска; неуклюжие ножки. И двадцатый раз читали они надписи в большинстве своем на красных, покрытых свастиками лентах венков, сделанные золотыми или же черными как смоль буквами:

«Нашему дорогому другу Баркову — спи спокойно — от офицеров 5-й военной школы», «Уважаемому незабвенному учителю — от благодарных учеников».

— Кто знает, кого нам теперь дадут в наставники, — задумчиво сказал кто-то из фенрихов и посмотрел вдаль, на скопление крестов, камней, кустов и холмов, составлявших кладбище.

— Какая разница, — грубовато отозвался другой, — мы все равно уже дошли с этим лейтенантом Барковом — так и с любым другим тоже дойдем. Главное, чтобы здесь никто не нарушал общего порядка — тогда мы всего сможем добиться!

— От этих ребят я могу ожидать всего, — объяснял своим соседям капитан Федерс, всезнающий и трезвомыслящий преподаватель тактики. — Я вполне допускаю, что они могли довести собственного офицера-инструктора. Потому что ведь лейтенант Барков не был ни идиотом, ни человеком, уставшим от жизни; к тому же он превосходно разбирался в саперном имуществе. Он, кажется, только не сумел раскусить свою ватагу — и это было его ошибкой. Я же его столько раз предупреждал! Но твердолобые идеалисты, не имеющие понятия о практической стороне своей деятельности, — люди безнадежные.

— Он был примерным офицером, — заверил подчеркнуто строго капитан Ратсхельм.

— Именно поэтому! — лаконично отозвался Федерс и поддал носком сапога камешек. Тот скатился в отрытую могилу.

— Вы не слишком-то благочестивы, — сказал Ратсхельм, который почувствовал себя задетым.

— Мне неприятны эти нарочито выспренние похороны, — ответил Федерс. — А умиротворяющая болтовня о покойном вызывает во мне отвращение. Но в то же время я спрашиваю себя: какую цель преследует всем этим генерал? Он наверняка имеет какое-то намерение, но какое?

— Я не генерал, — уклонился от ответа Ратсхельм.

— Ну, вам недолго до этого осталось, — воинственно начал Федерс. — Чем подлее времена, тем быстрее идет повышение по службе. Вы только взгляните на эту компанию офицеров — они сделают все, что ни прикажут. И все это с прекрасной размеренностью машин, где бы им ни пришлось действовать — в казино ли, в учебном классе или на кладбище. Главное — надежность. Но ведь и глупцы тоже надежны.

— Вы выпили, Федерс, — сказал капитан Ратсхельм.

— Да, поэтому-то я и настроен так миролюбиво. Даже вид капитана Катера вызывает во мне сегодня только дружеские-чувства.

Капитан Катер беспокойно прохаживался между двумя надгробными плитами. Он пытался придумать что-нибудь, чтобы исправить создавшееся положение. Он ощущал в себе желание обратиться за помощью к небесам — к той их части, которая ведает военными священниками. Но надежда на то, что господь бог своевременно выправит ногу своего служителя, быстро оставила его.

Снова и снова бросал он взгляд, исполненный ожидания, на кладбищенские ворота. Сам себе он казался похожим на кошку, которой к хвосту привязали надутый свиной пузырь. Наконец он обратился к обер-лейтенанту Крафту:

— Возможно ли выздоровление священника к нужному сроку?

— Едва ли, — дружески отозвался Крафт.

— Но что же нам делать?! — в отчаянии воскликнул Катер.

— Но, дорогой мой, — ответил капитан Федерс, — как всегда, имеется множество вариантов. Вам остается только выбирать! Так, например, вы можете продлить перерыв. Или перенести погребение. Или заменить священника. Или доложить генералу, что вам нечего ему доложить. В конце концов, вы можете просто умереть и избавиться таким образом от всех хлопот.

Катер огляделся затравленно, как кабан, попавший в загон охотников. Офицеры смотрели на него со сдержанным интересом; после того, что произошло на кладбище, он больше уже не был для них важной фигурой. Они считали, что обер-лейтенант Крафт поставил капитана в такую ситуацию, из которой ему не выбраться сухим. Может быть, Крафт метит на его место. В большинстве случаев так и было: ошибки одних давали шансы другим.

Все присутствующие меж тем замолкли в ожидании. Генерал-майор Модерзон вновь повернулся к участникам траурной церемонии. Он до тех пор не спускал с них своих акульих глаз, пока не воцарилась полная тишина. Затем он посмотрел на капитана Катера.

— Перерыв окончен! — тотчас же крикнул тот.

Генерал чуть заметно кивнул. Офицеры снова разобрались, курсанты замерли в строю. И больше пока ничего другого не произошло.

Торжественная тишина воцарилась над траурным сборищем. Слышалось только тяжелое дыхание капитана Катера, стоявшего рядом с Крафтом.

— Начнем, с богом! — сказал генерал.

Катер вздрогнул: он, хотя и был ответственным за церемонию, не имел понятия, что же делать дальше. Но так как он все еще намеревался переложить решение проблемы на Крафта, то бросил на него одновременно умоляющий и требовательный взгляд. «Ну же, Крафт, действуйте!» — прошептал он. И чтобы придать весомость своему приказу — так как это был все же приказ, — он подтолкнул Крафта вперед.

Крафт опять чуть было не съехал прямо в отрытую могилу. Но ему удалось удержаться, и он скомандовал фенрихам, стоявшим возле гроба:

— Опускайте!

Фенрихи немедленно подчинились приказу. Гроб с шумом опустился вниз. Застучали комья промерзшей земли. Присутствующие со смешанным чувством следили за этим, так внезапно затянувшимся представлением.

— Соединим души наши в безмолвной молитве, — предложил обер-лейтенант Крафт. К счастью, эта его довольно неясная формулировка имела тоже характер приказа. И все участники траурной церемонии, казалось, занялись тем, что им было предложено. Они опустили головы и задумались, причем пытались проделать это по возможности с более или менее серьезными лицами.

Вряд ли кто-нибудь из офицеров думал, однако, о лейтенанте Баркове, гроб которого был уже почти не виден. Большинство из них были даже малознакомы с покойным. Лейтенант Барков, как и многие другие офицеры-инструкторы, находился в военной школе всего лишь четырнадцать дней. Это был человек, державшийся всегда очень прямо, с соблюдением определенной дистанции, заботящийся о своем внешнем виде, с юношеским замкнутым лицом, рыбьими глазами и постоянно энергично сжатыми губами; офицер, как из детской книги с картинками, представитель молодежи, верящей в Германию и готовой на все.

Один из фенрихов прошептал: «Он и не хотел ничего другого». Это прозвучало почти как молитва, по крайней мере — на некотором удалении.

— Аминь, — провозгласил обер-лейтенант Крафт.

— На этом закончить! — сказал генерал-майор Модерзон.

Приказ, отданный генералом, застал присутствующих врасплох. Как пистолетный выстрел над ухом! Они посмотрели друг на друга — кто в легком замешательстве, кто озабоченно. Приказ, отданный подчиненным, делавшим вид, что они предаются молитве, имел определенное сходство с неожиданным ударом по мягкому месту.

Не сразу даже до искушенных участников траурной церемонии дошло, в чем же, собственно, состояла необычность приказа — это был приказ, шедший вразрез с предписанным церемониалом. Ибо могила еще не была засыпана землей, не были возложены венки, и не был дан салют. Тщательно спланированный, четырежды отрепетированный ход погребения был внезапно прерван одной-единственной фразой.

Но это было распоряжение человека, имевшего власть.

— Господа офицеры свободны, — распорядился капитан Ратсхельм как старший по должности. Ему представилась прекрасная возможность проявить инициативу. Генерал сумеет это оценить, потому что их инициативе придавалось особое значение. — Фенрихам возвратиться в казармы. Далее — по распорядку дня.

Почти без всякого переходного момента участники траурной церемонии стали расходиться. Офицеры группами поспешили к выходу с кладбища. Капитан Ратсхельм командовал своим потоком.