Закон проклятого - Дмитрий Силлов

Правда, на втором году службы в тёмном царстве муштры и дедовщины появилось светлое окно.

По воскресеньям в части крутили кино. И вот там, в провонявшем потом, плесенью и дохлыми крысами клубе, на потрескавшемся от старости экране он как то увидел парня, который всеми частями мускулистого тела разбрасывал в стороны многочисленные шайки всяких разных хулиганов. Он видел все это и раньше, в той, другой, гражданской жизни, правда, тогда все это не имело для него ни малейшего значения. Но вдруг именно здесь, именно сейчас, под свист ног маленького экранного героя, внезапно родилась вполне серьезная цель: не надеясь на случайность, любой ценой научиться отвечать ударом на удар, стать сильнее, ибо в любой примитивной стае острые зубы ценятся гораздо выше самого изощренного ума. Во всяком случае, применяют их намного чаще.

И начались отжимания на кулаках после отбоя уже не ради увеселения «дедушек», а ради той самой великой цели. Рядом с ним во время этих импровизированных тренировок всегда стоял пузырек с нашатырным спиртом на случай потери сознания от истощения, бессонных ночей и полученных накануне побоев. Он вешал на стену лист бумаги и колотил по стене до тех пор, пока бумага не пропитается кровью из разбитых кулаков. Он зажмуривал глаза и, стоя по ночам на тумбочке дневального, медленно пилил тупым штык-ножом собственную руку. Ему зачем-то это было нужно. Может быть, он сходил с ума. А может быть, через боль ему открывалось что-то неподвластное пониманию храпящих на койках здоровенных от природы парней, родившихся (по их разумению) именно там, где рождаются настоящие люди – за сотню и далее километров от притягательного и ненавистного Кольца.

И он, стиснув зубы, продолжал резать собственную плоть, а потом тщательно затирал кровавую лужу на полу вонючей туалетной тряпкой.

А потом в полк пришел приказ об увольнении, и тот самый «дедушка», когда-то сломавший ему руку, засобирался домой. Отутюженная парадка с аксельбантами и купленными значками, новый голубой берет и начищенные до блеска прыжковые сапоги со шнурками были торжественно упакованы в чемодан, и с легким сердцем окончивший службу дембель покинул ворота части.

Офицер, обязанный сопровождать дембеля до вокзала, отойдя от КПП метров двести, торжественно распрощался с подопечным, а сам побрёл к очередной любовнице.

Но новоиспеченный гражданский человек не остался без эскорта. За ним крался тот самый занюханный «дух», которого так приятно было безнаказанно лупить чем попало и днем и ночью – правда, на всякий случай держась при этом второй рукой за что-то надежно-неподвижное.

Желая срезать путь, дембель свернул на узенький тротуар между домами. Серые потрескавшиеся здания нависали над его головой, и в вое предгрозового ветра чудился скрип их ржавых арматурных скелетов, словно вот-вот готовились они сомкнуться крышами и рухнуть, похоронив под собой хрупкое человеческое тело. Но дембель не смотрел вверх и не оглядывался, торопясь успеть на вокзал до начала ливня. И потому не заметил приближающуюся сзади тень.

Удар по затылку был неожиданным. Дембель на мгновение отключился. Серый в выбоинах асфальт бросился ему в лицо и больно ударил по нижней челюсти. Парень тряхнул головой, быстро перекатился на спину и увидел на фоне хмурого неба тщедушную фигурку с перекошенным от злобы лицом и куском арматуры в руках.

– Ну, душара!

Дембель попытался вскочить, но железная палка с размаху ткнула его в грудь. Однако два года в десанте прошли не зря. Падая, дембель схватился за нее, рванул на себя – и столичный «дух», увлекаемый инерцией, свалился на него.

– Ты у меня, сука, узнаешь, что значит умереть, ни разу не потрахавшись, – здоровенный парень, перехватив инициативу, схватил «духа» за шиворот и стал бить его лицом об асфальт. Но тупая боль в затылке заставила его на секунду разжать руки и прекратить экзекуцию. – Счас, сука, счас я отдохну, а потом засуну твою арматурину тебе же в пасть, – задыхаясь, прошипел дембель, на секунду отпуская свою жертву.

…Иван лежал на мостовой. По его лицу из рассеченного лба тёплой струйкой бежала кровь, заливая левый глаз и капая на серый булыжник. Он не чувствовал боли. Вернее, боль была, но сейчас её задвинуло на задворки сознания новое, странное ощущение, приближение которого он чувствовал по ночам на тумбочке дневального, вонзая сталь в свое тело. Но тогда оно лишь обдавало его своим ледяным дыханием – и уходило обратно в темноту ночи. А сейчас…

Внутри его тела ворочалось что-то тяжёлое и чужое. Оно мешало дышать, давило на лёгкие, и на миг Ивану показалось, что ледяное щупальце скользнуло вверх по позвоночнику, обожгло холодом затылок и влажно коснулось мозга. А потом всё вдруг опять исчезло куда-то и стало удивительно легко.

Дембель так и не понял, что случилось. Последнее, что он видел в жизни, был короткостриженый затылок ненавистного «духа» и низкое серое небо, наконец-то разродившееся дождем. «Не успел я на вокзал», – пронеслось в голове дембеля. Он действительно опоздал… Рванувшийся вверх с окровавленной мостовой тщедушный столичный заморыш вырвал зубами горло своего мучителя…

Следствия фактически не было. В городе, где стояла воинская часть, по ночам на улицах свирепствовали молодежные банды, которые то делили между собой районы, то громили коммерческие магазины, то агитировали прохожих вступать в их ряды, а то и убивали порой этих самых прохожих в назидание сомневающимся. Ну и понятно, что ни правоохранительные органы, ни руководство части в тщательном расследовании по факту смерти простого сельского парня были не заинтересованы. И тем и другим оно подрывало показатели и не способствовало ни повышению рейтинга, ни прибавке к зарплате. Так что следствие прошло формально, глубоко никто не копал и смерть дембеля спокойно списали на деятельность воинствующей молодежи. А на разбитое лицо столичного «духа» никто не обратил внимания и тем более не удосужился увязать сей факт с убийством – окровавленные физиономии молодых солдат были в части явлением привычным и не вызывавшим лишних расспросов. Так что все быстро забыли о странной смерти дембеля.

Кроме одного человека.

Иван по ночам видел один и тот же сон – тело с разорванным горлом в луже крови на серой мостовой. Он снова пытается выплюнуть откушенное горло, но нервный спазм не позволяет раздвинуть челюсти, и кусочек окровавленного мяса проскальзывает в пищевод…

Вкус крови на губах и ощущение чего-то чужого в желудке преследовали его несколько дней. Потом стало легче. И не только потому, что чужая человеческая плоть перестала раздражать внутренности. Он сам стал другим, и сослуживцы безотчетно сторонились его, видимо где-то на уровне подсознания чувствуя темную ауру убийцы…