Красавица - Ахдие Рене

Нет.

Не для того, чтобы пропустить их.

Для чего-то совсем иного.

Там, под мороком бледно-янтарного света газовых фонарей, стояла одинокая фигура, собирающаяся переходить улицу Декатур. Соломенная шляпа незнакомца была натянута до самых бровей, скрывая черты лица.

Без колебаний их извозчик тут же выказал мужчине почтение, опустив голову в его сторону, точно кланяясь… или, может, отводя взгляд?

Мужчина пересек улицу, плавно перемещаясь от света к тени и обратно, от одного уличного угла к другому… странно. Будто воздух вокруг него был вовсе не воздухом, а водой. Или дымом. Его отполированные туфли ритмично стучали по брусчатке. Высокий. Широкие плечи. Несмотря на вечерний сумрак, Селина могла разглядеть, что его костюм выполнен из хорошего материала, сшит опытными руками. Скорее всего, Сэвил-роу[7]. Ее обучение в ателье мадам Богарне – лучшей кутюрье Парижа – подарило ей навык замечать подобные детали.

Однако его одежда не удивила Селину настолько, насколько поразило его влияние. Он сумел расчистить улицу без единого слова. Женщины с зонтиками, дети с сахарными пончиками и мужчины в элегантных шляпах разбегались от одного его взгляда, брошенного в их сторону.

Вот такой магией она хотела бы владеть.

Селине жутко нравилась идея обладать такой силой, хотя бы во имя свободы, которую та ей даровала бы. Она наблюдала, как мужчина шагает на тротуар, и зависть затмевала ей взор, наполняла ее сердце, занимая место, которое принадлежало надежде еще минуту назад.

Затем он поднял глаза. Его взгляд встретил ее, точно она звала его без слов.

Селина моргнула.

Он оказался моложе, чем она ожидала. Не намного старше ее. Девятнадцать или двадцать, может, но не больше. Позже Селина попытается вспомнить детали. Но ее память словно заволокло туманом, словно масло разлили на поверхности зеркала. Единственное, что она запомнила четко, – его глаза. Они сияли в свете газовых фонарей, словно горели изнутри.

Темно-серые. Точно бочка с порохом.

Он прищурился. Коснулся своей соломенной шляпы в знак приветствия. И ушел.

– О, мои звезды, – вздохнула Пиппа.

Согласные перешептывания на разных языках послышались в рядах сидящих девушек. Они наклонились друг к другу, и их охватило общее воодушевление. Одна из близняшек из Дюссельдорфа сказала что-то на немецком, и ее сестра захихикала, прикрывая рот ладошкой.

Только Селина продолжала смотреть на стремительно удаляющуюся фигуру, прищурившись, прямо как он. Как будто не верила.

Во что не верила, она пока точно не знала.

Их повозка продолжила путь в монастырь. Селина наблюдала, как юноша исчезает во тьме, его длинные стройные ноги уносят его в ночь с завидной уверенностью.

Она думала – что же заставило людей на перекрестке сторониться его? Жаждала такой же власти. Может, если бы Селина вызывала подобное уважение, ей бы не пришлось покинуть Париж. Не пришлось бы солгать своему отцу.

Или убить человека.

К звездам

«Я не должна здесь находиться».

Эта мысль звенела в голове Ноэми, как бесконечный припев.

Темно. Поздно. Вода шумела у причала на краю Французского квартала, убаюкивая. Гипнотизируя.

Не следовало ей соглашаться на встречу в этом месте, и неважно, каким заманчивым это казалось. Ноэми умнее. Родители научили ее быть осторожной. И церковь научила. Она натянула свою тонкую весеннюю шаль на плечи и поправила розовую шелковую ленту на шее. Когда она обернулась, гранатовые жемчужины на сережках ударили нежную кожу.

Серьги и шелковые ленты на причале посреди ночи?

О чем она думала?

«Я не должна здесь находиться». Кого она надеется впечатлить такой безвкусицей?

Не такого мужчину уж точно.

Любой мужчина, который предлагает ей встретиться во тьме ночи, уж точно не джентльмен. Но Ноэми и сама была не той девушкой, которых обычно называют леди. Она вздохнула. Мартин, ее прежний кавалер, никогда бы не пригласил ее на тайную встречу после заката.

Конечно, от прикосновений Мартина у нее никогда не бежали мурашки по коже и не замирало дыхание.

Не так, как от встреч с этим загадочным поклонником.

Однако если тот не покажется вскоре, Ноэми уйдет домой, проберется обратно через материнский цветник с глициниями и залезет в окно своей спальни, прежде чем кто-то догадается, что ее нет.

Она прохаживалась вдоль причала, клянясь звездам, что дает ему последний шанс. Каблуки под ее юбкой стучали по шероховатым деревянным доскам, турнюр[8] под платьем топорщился в такт шагам. Ветер дул вдоль изгиба реки, принося с собой запах протухшей рыбы – отголоски ушедшего дня.

Пытаясь отделаться от вони, она прижала к носу палец.

«Я не должна здесь находиться». Причал располагался слишком близко к зданию Чертогов. Улицы и все кварталы вокруг кишели их подозрительными обитателями. И неважно, что эти люди на постоянной основе делают пожертвования церкви. Неважно, что граф Сен-Жермен бронирует лучшие места в опере и может похвастаться дружбой с лучшими представителями светского общества Нового Орлеана. В Чертоги всегда притягивались самые худшие из людей, те, кого не гложет совесть.

И вот она, Ноэми, ждет в темноте, в самом сердце их владений.

Она прикоснулась к своему горлу, проводя пальцами по гладкому шелку. Цвет ее ленты – бледно-розовый, как лепестки пионов, – сейчас на пике популярности. Императрица Евгения[9] привнесла его в моду не так давно. И теперь бесчисленные юные дамы Нового Орлеана старались выставить на всеобщее обозрение свои длинные, как у лебедей, шеи. Предполагалось, что мужчинам это нравится.

С горькой улыбкой Ноэми повернулась к воде, собираясь в последний раз пройтись вдоль причала.

К черту ее очаровательного поклонника и всю его ложь. Никакие сладостные слова и заманчивые обещания не должны были убедить ее выйти из дома.

Когда она подходила к краю причала, за ее спиной послышались чьи-то твердые шаги. Приближаясь, они замедлились, намекая на расслабленную походку.

Ноэми не сразу обернулась, давая понять, что злится.

– Ты заставил меня долго ждать, – сказала она сладким голоском.

– Прошу меня простить, mon amour[10], – выдохнул он за спиной. – Меня задержал ужин… но я пропустил десерт.

Улыбка появилась на губах Ноэми, сердце забилось чаще. Она медленно обернулась.

Но там никого не оказалось. Причал выглядел пустым.

Она моргнула. Сердце запрыгало в груди. Неужели Ноэми все это почудилось? Ветер обманул ее?

– Куда ты…

– Я здесь, любовь моя, – сказал он прямо у ее уха, снова оказавшись позади. Она ахнула. Он взял ее за руку, прикосновение было холодное и уверенное. Успокаивающее. Мурашки пробежали по ее спине, когда он ущипнул ее за мочку уха. Неожиданно. Шутливо.

Мартин никогда бы так не сделал.

Она потянулась назад, чтобы погладить его по щеке, его скула коснулась ее кожи, и кровь запульсировала в ее венах. Он поцеловал кончики ее пальцев. Когда она отстранилась, ее рука была теплой. Липкой. Влажной.

Красной.

– Je suis désolé[11], – прошептал он, извиняясь.

Испуганный вопль готов был вырваться из груди Ноэми.

Но из ее лебединого горла брызнула кровь до того, как она успела выдавить хоть звук.

Последнее, что Ноэми видела, были звезды, весело подмигивающие на небосводе.

Тебя зовут Марселина Беатрис Руссо

Семь девушек поселились в общежитии урсулинского монастыря: Селина; Пиппа; близняшки из Дюссельдорфа, Марта и Мария; рыжеволосая Анабель из Эдинбурга; Антония из Лиссабона; Катерина из Ливерпуля.

Католическая церковь оплатила их дорогу до Нового Орлеана, а взамен эти семь девушек должны были работать в примыкающем к монастырю госпитале, обучать юных девочек, которые ходят здесь в школу, и помогать любыми способами собирать средства для епархии. И так до тех пор, пока сестры монастыря не подыщут подходящих мужей для них.