Байки русского сыска - Валерий Ярхо

— Беспокоиться, сударь, нечего… Доносительством мы не занимаемся, поскольку не питаем симпатии к полицей-скому сословию… Однако обидели вы меня — двумя шагами опередили и, можно сказать, состояние из-под носа цапнули… Может — это судьба моя лежала, изменение жизни к лучшему, возврат в общество цивилизованных людей… Э-э, да что толку горевать, находка ваша, Бог, видно, достойных награждает, а я… пойду, пожалуй, залью провороненную фортуну! Пожалте, сударь, от щедрот своей удачи, что Бог на руку положит! Не шутка ведь — счастье своё пропивать буду!

«Счастливец», поначалу опасающийся, что «тип» будет требовать раздела находки, облегчённо вздохнув, отваливал «от щедрот» иногда и до 10 рублей, на которые тогда можно было напиться до белой горячки. «Тип», исполнив свою роль, заключавшуюся в выяснении, имеются ли при «счастливце» деньги и где он их держит, немедленно исчезал.

Расставшись с неприятным «конкурентом», «счастливец» прижимал к груди находку, обмирая от нежданно свалившегося счастья и, боясь, что все это только сон, шёл по улице, но не успевал сделать и десяти шагов, как на него коршуном налетал какой-то прилично одетый господин.

Он вцеплялся в находку, в самого «счастливца» и громогласно требовал немедленно вернуть ему потерянную вещь, грозя заявить в полицию о краже.

— Помилуйте! — кричал перепуганный этим нападением «счастливец». — Какая кража: я нашёл это валявшимся на панели… Можно сказать, спас… Мне, по меньшей мере, треть полагается…

— Знаем мы таких «спасителей», — кричал в ответ «владелец», — непременно в полицию надо, там разберутся!

Вокруг спорящих живо вырастала толпа зевак, и два-три «свидетеля» громко разъясняли вновь прибывающим, что «вон энтот, который в котелке, стибрил у господина, кричит который, евонный портфель с деньгами, а теперь отпирается; нашёл, говорит, на земле валялось!».

Драгоценная находка в этот момент извлекалась «владельцем» из рук «счастливца» и тут же прилюдно ревизовалась на предмет сохранности содержимого. Вскоре обнаруживалось, что денег не хватает.

— Господа! — с оттенком истеричности обращался «владелец» к толпе. — Здесь трехсот рублей не хватает!

— Ловко! — отзывались из толпы подвывалы-«свидетели». — Вона как, значит, люди чужие денежки находят! Учись, Степан!

— Да вы что! — визжал возмущённый «счастливец». — Я их даже пересчитать не успел… Что за наглость!

— Мало ли что, не успел пересчитать, — кричали ему в ответ. — Это, сударь мой, в краже не помеха! Верно, Степан?! Тут теперича один только способ есть: обыскать немедленно, покуда сплавить краденое не успел!

Чувствующий за собой правду, «счастливец» видел в этом выход.

— Черт с вами! — заявлял он. — Обыскивайте! Сами убедитесь!

И тут же ловкие руки «свидетелей», изъявивших желание принять участие в обыске, начинали шарить по всем карманам и телу обыскиваемого. Результат был предсказуем.

— Нет ничего! — с лёгким оттенком разочарования признавали они. — Прощенья просим, барин, ошибочка вышла!

— Да вы, черти косорукие, искать не умеете! — вступал заключительным аккордом последний член шайки, до того момента старавшийся держаться в тени. — Эти типы так спрячут, что честному человеку вовек не сыскать. Его в полицию надо свесть, ужо обыщут так обыщут! Небось там с подобными «господами» обращаться обучены.

Это последние предложение окончательно добивало «счастливца», и он, уже чуть не плача, просил отпустить его. Уже и речи нет о компенсации, избавиться бы только! «Владелец», видя, что «клиент созрел», милостиво отпускал его, а «счастливец», рад-радёшенек, выбирался из толпы, хватал извозчика и спешно покидал место события, от сраму подальше. И только уже возле собственного дома, при расплате с извозчиком, он обнаруживал, что его собственный бумажник, часы, портсигар, платок — словом, решительно все, что только было у него в карманах, исчезло во время «обыска», ради которого и был затеян весь этот спектакль.

На воровском жаргоне этот способ назывался «сделать подкладку». Изобрели его харьковские воры, несколько лет успешно гастролировавшие в Москве, Санкт-Петербурге и богатых губернских городах. Сначала для «наживки» использовали фальшивые деньги и поддельные монеты, потом стали делать «куклы» из резаной бумаги. Подкидывали украшения с якобы драгоценными камнями и убеждали нашедшего, что находка стоит сумасшедших денег, требовали свою долю и отправляли «оценить» находку к ювелиру, предварительно взяв солидный «залог». У ювелира «счастливцу» сообщали, что нашёл он стекляшку в три рубля ценой, а когда он, удручённый, возвращался туда, где оставил «ждавшего своей доли» товарища по находке, то обнаруживал, что тот исчез вместе с деньгами, оставленными ему «в залог». «Харьковским трюком» мошенники пользуются по сию пору, в качестве «подкладки» используя фальшивые доллары.

Ловля «на монаха»

Одному Богу ведомо, в чью именно светлую голландскую голову стукнула эта идея. Согласно отечественным источникам, до «гербовой бумаги» додумался дворецкий графа Шереметьева, Алексей Курбатов, который якобы написал проект по сему вопросу и подбросил его в Ямской приказ. За то он будто бы был обласкан царём Петром Великим, награждён домом в Москве и деревней с мужиками.

Сколь ни патриотична эта версия, стоит все же заметить, что до особо оплачиваемой бумаги, на которой следует вести государственные и коммерческие дела, европейцы додумались много раньше. Произошло это в Нидерландах в то время, когда «государственная казна страны находилась в большом расстройстве», и именно оборотистые соотечественники Уленшпигеля открыли новый источник для её пополнения. В 1624 году специальным указом было постановлено всю переписку между государством и подданными, а также коммерческую и юридическую, вести на бумаге, помеченной знаком государственного герба, с указанием цены за лист. Листы эти стали дополнительным средством пополнения государственной казны.

Выгодное изобретение тут же подхватили в соседних европейских государствах, и государь наш Пётр Алексеевич, посетив впервые в 1697 году Голландию, скорее всего именно там приметил, помимо многого другого, и этот способ для взимания «косвенных налогов с подданных». Дотошный и практичный, государь никак не мог пройти мимо полезного для казны изобретения, каким являлась «гербовая бумага». Так что Алексей Курбатов, очевидно, был отмечен за какие-то другие заслуги.

Как бы то ни было, но в январе 1699 года Пётр повелел «иметь при всех приказах гербовую бумагу, по цене за лист от 1 до 50 копеек». Начали торговлю этой бумагой с гербом в Москве, на Ивановской площади Кремля. Место было удачное — площадь у Ивановской колокольни была деловым центром столицы. Здесь чиновники-дьяки, выходя из Приказов, громкими голосами объявляли царские указы, от чего и пошла поговорка «Кричать во всю ивановскую». Здесь же совершались разные акты и сделки, площадные подьячие писали тут челобитные и прочие деловые бумаги.

«Голландское изобретение» хоть и со скрипом, но прижилось в России и даже усовершенствовалось. К концу XIX ве-ка цена одного листа гербовой бумаги колебалась от 60 копеек до 825 рублей! Московское казначейство продавало гербовой бумаги и марок, её заменяющих, ежегодно на два миллиона рублей.

Возможно, мы не были первыми в изобретении гербовой бумаги, но постепенно бойкий русский ум нашёл ей применение, которое вовсе не имели в виду голландцы. Некоторые проделки мошенников были столь сложны, что они «ставили» их как театральные действа. Этот многодневный спектакль-марафон начинался, как и полагается, «с афиши и анонсов», — например, с такого объявления: «Солидному коммерсанту крупные деньги ссужаются под соло-векселя за минимальные проценты». К некоторым коммерсантам приходили письма с вложенными газетными вырезками, содержащими соблазнительные предложения. Обычно их получали именно те купцы, подрядчики, владельцы домов и собственных заведений, которые в тот момент отчаянно нуждались в деньгах. К объявлению обычно прилагался адрес почтового отделения, куда следовало «до востребования» посылать сообщение о готовности прибегнуть к обещанному займу.

Объявления были составлены столь умело, звучали столь заманчиво, что клевали на них весьма опытные в финансовых делах люди, порою даже остро не нуждавшиеся в наличных деньгах. Если коммерсант — потенциальная жерт-ва — отзывался на предложение, то через несколько дней он получал письмо, в котором коротко, по-деловому ему назначалось место и время свидания: обычно в городском парке или скверике — словом, там, где можно было под видом гуляющих обсудить все вопросы вдали от любопытных ушей и глаз.

На встречу являлся прилично одетый господин с хорошими манерами и внешностью, «внушавшей доверие». Этот господин начинал осторожный разговор с коммерсантом, из которого тот мог заключить, что он разбирается в финансовых операциях, но не профессионал. Это ещё более обнадёживало купца, решившегося взять предлагаемые ему деньги: с профессионалами связываться рискованно, и рассчитывать «много с них поиметь» было бы глупо. Купчина не подозревал, что беседа с этим «приятным господином» выверена вплоть до пауз и интонаций с таким расчётом, чтобы не вспугнуть и не насторожить его. Ближе к финалу первой встречи джентльмен, своими безукоризненными манерами окончательно располагавший к себе «клиента», говорил обрабатываемому купцу или подрядчику: