Педант. Литературный тип - Виссарион Белинский

Несмотря на то, что мой педант должен быть от природы довольно добрым и честным человеком, – нет существа более его способного быть злым и низким. Дело в том, что он не что иное, как раздутое самолюбие: хвалите его маранье, дорожите его критическими отзывами, – он добр, весел, любезен по-своему, он готов сделать вам все хорошее, что только в его возможности; но беда ваша, если вы не сумеете или не захотите скрыть от него, что вы и умнее и талантливее его, что у него самолюбие съело небольшую долю ума, вкуса и способности, данных ему природою… О, тогда он готов на все злое и глупое – берегитесь его!.. Рецензия его тогда превращается в площадную брань, критика становится похожа на позыв к ответу за делание фальшивой монеты… Тогда вы у него – кондотьери, бандит!..{29} Да, педант все простит вам, кроме невыносимой для него обиды – быть умнее и талантливее его… Но во всяком случае, это существо более смешное и забавное, чем опасное: ибо против его «позывов» есть правосудие, а против тупых зубов его есть литературные дантисты, которые шутя выдергивают их…

И, несмотря на все это, еще многое бы можно было порассказать о педанте; но не все же вдруг, надо что-нибудь поберечь и на будущее время. Притом же я еще не знаю, понравится ли вам, читатели, и то, что я написал. Если же понравится, то ждите от меня тип литературного циника: это человек, который, век свой живя в бочке, нажил себе домы и деревни; человек, который, век свой занимаясь исключительно перекупкою и перепродажею мусора, битой посуды, старого железа и кирпича, успел уверить всех, что он – и ученый и литератор; человек, который, век свой будучи спекулянтом, уверил всех, что он – идеал честности, бескорыстия и добросовестности; человек, который сам ничего не сделал, кроме неопрятных изданий, дурных переводов, а всем твердит с циническою короткостию: «надо делать, надо удовлетворять текущей потребности»; человек, который если и издал несколько плохих книг, то чужими руками состряпанных, а прославился деятельным; человек, которых! одолжит вас при нужде безделкою да заставит вас перевести книгу, выгоду от которой честно разделит с вами так: вам словесную благодарность, а себе деньги…{30} Да, мало ли еще можно написать таких типов? А газетеры, журналисты, фельетонисты, романисты, нувеллисты, водевилисты и другие «исты»?.. Вот где заключаются неисчерпаемые сокровища для «Наших»…

Примечания

В тексте примечаний приняты следующие сокращения:

Анненков – П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960.

Белинский, АН СССР – В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

ГБЛ – Государственная библиотека им. В. И. Ленина.

Герцен – А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954–1966.

ГИМ – Государственный исторический музей.

ГПБ – Государственная Публичная библиотека СССР им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.

ИРЛИ – Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.

КСсБ – В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I–XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859–1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).

КСсБ, Список I, II… – Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное издание «по незначительности своей».

ЛН – «Литературное наследство». М., Изд-во АН СССР.

Панаев – И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.

ПР – позднейшая редакция III и IV статей о народной поэзии.

ПссБ – В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., под ред. С. А. Венгерова (т. I–XI) и В. С. Спиридонова (т. XII–XIII), 1900–1948.

Пушкин – А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1962–1965.

ЦГИА – Центральный Государственный исторический архив.

Впервые – «Отечественные записки», 1842, т. XXI, № 3, отд. VII «Смесь», с. 39–45 (ц. р. 28 февраля; вып. в свет 1 марта). Подпись: Петр Бульдогов. Вошло в КСсБ, ч. VI, с. 485–496.

Статья значительно искажена цензурой. В «Журнале» заседаний С. – Петербургского цензурного комитета от 24 февраля 1842 г. записано: «Комитет разрешил напечатать статью, исключив все намеки на Италию и стихи «Рим», потому что они могут подать повод от общей характеристики педанта сделать применение к какому-либо известному в нашей литературе лицу» (ЦГИА, ф. 777, он. 27, 1842 г., № 35, л. 15). В свою очередь Белинский писал Боткину 14 марта 1842 г.: «А статейка была недурна, да цензурный комитет выкинул все об Италии и стихи Полевого – злую пародию на стихи Шевырки». И в письме от 31 марта 1842 г. к тому же адресату: «Непременно пришлю тебе список моего «Педанта», дабы ты видел, что он действительно недурно написан, если его читать без цензурных поправок». Была ли послана рукопись статьи Боткину и какова ее дальнейшая судьба, неизвестно.

Памфлет направлен против С. П. Шевырева, поэта, критика и теоретика литературы. С самого начала 40-х гг. Шевырев становится идеологом «официальной народности», воинствующим противником любой сколько-нибудь демократической тенденции в литературно общественной жизни, раболепным прислужником столпов николаевского режима. «Педант» увековечил презрительную характеристику Шевырева в потомстве; при этом весь его жизненный путь представлен Белинским как последовательное становление этого «литературного типа».

Однако действительно одиозная деятельность Шевырева, развернувшаяся в указанные годы, заслонила от критика ранний период его творчества, который требует к себе более объективного отношения. Будущий «кликуша Шевырев» в 1820–1830-е гг. был «писателем с истинным талантом, критиком, заслужившим доверенность просвещенных читателей» (Пушкин, т. VII, с. 471). Этот отзыв не противоречит всем остальным суждениям Пушкина, который, несмотря на многие их разногласия, неизменно подчеркивал обширность познаний Шевырева, являвшегося к тому же автором «Мысли» – «одного из замечательнейших стихотворений текущей словесности» (там же, т. X, с. 247).

Из творческого наследия Шевырева 20–30-х гг. историко-литературное значение сохранили не только поэтические опыты (см. примеч. 14), но и некоторые полемические выступления против Ф. В. Булгарина и «Северной пчелы»: именно в его статье «Обозрение русской словесности за 1827 год» («Московский вестник», 1828, № 1) был дан первый бой «нравственно-сатирическому направлению». В указанной статье Шевырева критика литературной «безжизненности» писаний Булгарина сочеталась – как это ни парадоксально звучит сейчас – с осуждением сугубо казенной ориентации «Северной пчелы» (см.: Ю. В. Манн. Молодой Шевырев. – В его кн.: «Русская философская эстетика». 1820–1830-е годы. М., «Искусство», 1969, с. 151–153). Были у Шевырева – критика и теоретика и определенные методологические заслуги. Например, внесение в русское литературоведение «методы исторической»: Пушкин, рецензируя его «Историю поэзии» (1835), писал, что автор не следует «ни эмпирической системе французской критики, ни отвлеченной философии немцев. Он избирает способ изложения исторический – и поделом…» (Пушкин, т. VII, с. 398; см. также: «Возникновение русской науки о литературе». М., «Наука», 1975, с. 298–303). Наконец, изучение древнерусской литературы в качестве профессора Московского университета (с 1834 г.) привело Шевырева к тому, что «он фактически открыл новую научную дисциплину – заслуга, которая не может быть оспорена у него при всей тенденциозности или ошибочности конкретных интерпретаций…» («Возникновение русской науки о литературе», с. 325).

Мировоззрение Шевырева 20–30-х гг. складывалось под воздействием разнородных влияний и отражало иллюзии русского либерализма последекабрьской эпохи, надеявшегося на мирное реформаторство в конституционном духе (эволюция взглядов Шевырева в эти годы частично прослежена в работе: М. Арон сон. «Конрад Валленрод» и «Полтава». К вопросу о Пушкине и московских любомудрах 20–30-х годов. – В кн.: «Пушкин. Временник пушкинской комиссии», т. 2. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1936, с. 43–56).

В середине 30-х годов Шевырев активно борется с «торговым направлением» в русской литературе на страницах «Московского наблюдателя» (об этом см: Н. И. Мордовченко. Гоголь и журналистика 18351836 гг. – В кн.: «Гоголь. Материалы и исследования», т. П. Л., Изд-во АН СССР, 1936, с. 106–150). В это время (в статье «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя»«) Белинский объявляет Шевыреву «войну» и начинает последовательно нападать на все его сколько-нибудь серьезные выступления (канва взаимоотношений Белинского и Шевырева прослежена в работе: А. Г. Дементьев. Борьба Шевырева с Белинским по вопросам истории русской литературы. – В кн.: «Ученые записки ЛГУ», серия филолог, наук, вып. 4. Л., 1939, с. 159–197; здесь собран большой эпистолярный материал). Полемика Белинского принимала более резкие формы по мере выхода первых книжек «Москвитянина» (1841), в котором Шевырев открыто прокламировал доктрину «официальной народности» и враждебность к западной (особенно гегелевской) философии. Непосредственным поводом к написанию «Педанта» явилась статья Шевырева «Взгляд на современное направление русской литературы. Сторона черная» («Москвитянин», 1842, № 1, с. I–XXXII), содержащая столь незамаскированные выпады против «журнальных кондотьери» (см. примеч. 29), что редакция «Отечественных записок» сочла эту акцию «Москвитянина» прямым доносом в III Отделение (см. письмо Шевырева к М. П. Погодину, передающее мнение В. Ф. Одоевского. – Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. VI. СПб., 1892, с. 263). 14 марта 1842 г. Белинский сообщал В. П. Боткину: «Идея «Педанта» мгновенно блеснула у меня в голове еще в Москве, в доме М. С. Щепкина, когда Кетчер прочел там вслух статью Шевырки. Еще не зная, как и что отвечу я, – я по впечатлению, произведенному на меня доносом Шевырки, тотчас же понял, что напишу что-то хорошее…»