Дикие сердцем - Барри Гиффорд

Джонни слегка рыгнул и открыл глаза.

— Он не убийца. Заладила тоже, — сказал он. — Насколько я могу судить, Сейлор был совершенно чист до этой истории, которая, между прочим, случилась из-за Лулы. И даже там он защищал ее. Просто немного переборщил.

— Джонни, а может, махнуть куда-нибудь? В Каир, в Испанию или в Сингапур. В один из этих туров от «Дайнерс Клаб», они мне все время рекламу присылают. Думаешь, Лула поедет со мной?

— Мне кажется, сперва стоит разобраться с одной проблемой, Мариэтта.

Жара

— Сейлор, я, конечно, привыкла к жаре, — произнесла Лула. — Но сейчас мне уже плевать, что это хорошо для моей кожи. Мне хочется прохлады.

Сейлор Рипли и Лула Пейс Форчун сидели рядом в шезлонгах на балконе отеля «Мыс страха». Вечерело, но жара все еще держалась под тридцать градусов, а днем, часа в три, было все сорок.

— А кто тебе сказал, что жара — это хорошо для кожи? — спросил Сейлор.

— Так в журналах пишут, милый. В журналах для женщин.

На Луле был закрытый желтый купальник, а Сейлор сидел в одних боксерских трусах, голубых в белый горошек. Она погладила его по левой руке.

— У тебя прекрасная кожа, Сейлор. Такая гладкая. Знаешь, я люблю просто бездумно гладить твои руки, твою спину. Будто лыжник скользит по чудесному белому снегу.

— Это потому, что я не бываю на солнце, — отозвался Сейлор. — Я не такой огнеупорный, как ты.

— О, я знаю, — сказала Лула. — Сейчас много пишут о том, что люди, даже дети, заболевают раком кожи. Потому что озоновый слой разрушается. Мне кажется, правительство должно с этим что-то сделать.

— Что, например? — спросил Сейлор.

— Ну, скажем, оберегать нас от открытого космоса, — заявила Лула. — А то в одно прекрасное утро взойдет солнце и прожжет планету насквозь, как рентгеновский луч.

Сейлор рассмеялся.

— Ну до этого дело не дойдет, милая, — сказал он. — По крайней мере, пока мы живы.

— Сейлор, я думаю о будущем. Что, если у нас будут дети и у них тоже будут дети? Ты что же, не расстроишься, если здоровенный столб пламени обрушится на твоих правнуков?

— Глупышка, да они в это время будут уже «бьюики» на Луне водить.

Лула уставилась на воду. Солнце уже почти зашло, в сотне ярдов к югу от отеля зажегся сигнальный огонь на маяке, и через канал протянулась дорожка света. Несколько минут Сейлор с Лулой молчали. На соседней веранде какая-то женщина расхохоталась диким, безумным смехом, и Лула изо всех сил сжала руку Сейлора.

— Ты в порядке, милая? — спросил Сейлор, растирая руку там, где она ее сжала.

— Вроде да, — ответила она. — Извини, что я тебя так схватила, но это было так ужасно… Точно гиена расхохоталась.

— Никогда не слышал, как смеются гиены.

— Я их видела по каналу «Нэйшнл Джиогрэфик».

— А мне показалось, что старушка просто неплохо проводит время.

— Из всех кинозвезд, — продолжила Лула, — лучше всех смеется Сьюзан Хейуорд.[6] У нее такой замечательный горловой смех. Ты видел ту старую картину, забыла название, где она играет женщину, которую отправляют то ли на электрический стул, то ли в газовую камеру?

— Не-а, — ответил Сейлор.

— Она вышла замуж за наркомана, который ее избивал. А еще она дружила с грабителями, потом произошло убийство, она была меньше всех в этом виновата, но ее приговорили к смерти. Она там много смеялась.

— Пока ее не прикончили, — добавил Сейлор.

Лула кивнула:

— Угу. Но мисс Сьюзан Хейуорд не изменила своему смеху.

— Ты не проголодалась? — спросил Сейлор.

— Я бы поела, — ответила Лула. — Но сначала мне нужен поцелуй, милый. Хотя бы один.

Южный стиль

Лула надела свою любимую ночную рубашку, розовую, короткую, и прижалась к Сейлору, который валялся на животе в одних трусах и смотрел по телевизору шоу.

— Неужели тебе нравится этот идиотизм? — спросила Лула. — Не похоже, чтоб у этих людей была хоть одна стоящая мысль в голове.

— Ну и что, — буркнул Сейлор, уставившись в телевизор. — Ты хочешь мне сказать, что тебе пришла в голову стоящая мысль?

— Почему ты сразу на личности переходишь? — надулась Лула. — Я просто хотела сказать, что ты мог бы книжку почитать или еще чем заняться. В телевизоре люди выглядят такими противными, они так пыжатся, точно надувные куклы. И смотрятся в цвете как-то нездорово, уж лучше черно-белое изображение.

Сейлор что-то пробормотал.

— Что, милый? — спросила Лула.

— Знаешь ли, детка, в «Пи Ди» не было телевизора. Они там не особенно заботились о досуге заключенных. Так что уж не обессудь.

Лула наклонила голову и поцеловала Сейлора в щеку.

— Прости, родной, — сказала она. — Я иногда забываю, где ты провел эти два года.

— Двадцать три месяца, восемнадцать дней, — уточнил Сейлор. — Не стоит прибавлять лишнего, и так достаточно.

— Пока тебя не было, — сказала Лула, — мама настояла на том, чтобы пригласить на обед Армистедов, ее знакомых с Миссисипи. Они приехали после того, как пристроили свою дочь Друзиллу в колледж. Были еще Сью и Бобби Брекенридж и мать Бобби — Альма. Альме, должно быть, лет восемьдесят шесть — восемьдесят семь. Она весь вечер просидела в углу в кресле не шевелясь и не произнесла ни слова. Ты слушаешь, Сейлор?

— Я привык делать по нескольку дел сразу, глупышка, ты же знаешь.

— Я так спросила, чтобы знать, что не стенке рассказываю. Этот Эдди Армистед похож на длиннющего муравьеда. У него аптека в Оксфорде, он там родился и вырос. А у мамы есть все книги Уильяма Фолкнера, знаешь, писатель такой? Пол Ньюмен[7] играл в одном старом фильме по его книге. И Ли Ремик,[8] когда была молодая и красивая. Теперь она, конечно, старая, но тоже красивая. Мама как-то ездила в Оксфорд, посмотреть на дом Уильяма Фолкнера, кажется, там сейчас музей, и познакомилась с Армистедами.

— А жена у него какая? — спросил Сейлор.

— Миссис Аримистед? — уточнила Лула. — Она не особо разговорчива. Элви ее, кажется, звать? Муравьед говорил без передышки. Все трепался про то, как, когда он был маленьким, мистер Билл — он так Фолкнера, что ли, называл? — выбранил его за то, что он вытоптал клумбу тюльпанов на его плантации. «Рябиновые дубы» она, кажется, называлась. «Нельзя бегать по цветам, Эдди», — сказал ему Уильям Фолкнер. «Да, мистер Билл», — ответил Муравьед и снова пробежал по тюльпанам Уильяма Фолкнера. Маме это почему-то показалось смешным. Да, так вот насчет обеда. Ты послушай, Сейлор, это самое интересное. Друзилла. Дочка. Она почему-то показалась мне похожей на коктейль, из тех, что можно пить через соломинку. Так вот, когда мама наполняла ее тарелку, Друзилла вдруг как закричит — до этого она, как и старушка Альма, не сказала ни слова за весь вечер, — нельзя, говорит, чтобы мясо касалось картошки. Мы с Бобби переглянулись и засмеялись. «Что ты сказала?» — спросил он Друзиллу. «Я не смогу это есть, если они соприкоснутся», — ответила она. Надо же какая!

— Действительно, — согласился Сейлор. — Она, наверно, чокнутая.

Лула поцокала языком:

— А потом, после того как Армистеды уехали, Бобби сказал, что Друзилла — настоящая южная красавица и что раньше он таких не видал.

На экране телевизора смазливая девица в коротком белом платье хихикая поздравляла высокого смазливого парня с копной темных волос.

— В чем там дело? — спросила Лула.

— Эта парочка отправится на Гавайи, — ответил Сейлор. — Девчонка выбрала его из троих кандидатов.

— А забракованные парни ничего не получили?

— Им подарили сертификаты на бесплатный завтрак в «Кентуккийских жареных цыплятах», — хмыкнул Сейлор.

— Не очень-то это справедливо, — заявила Лула.

— Черт возьми, а почему телешоу «Третий лишний» должно отличаться от реальной жизни? — сказал Сейлор. — По крайней мере, эти парни смогут перекусить на халяву.

Различие

— Не знаю, как быть с мамой.

Лула курила свою «Мо», сидя на краю ванны, а Сейлор брился перед зеркалом у раковины.

— А что ты можешь сделать? — произнес Сейлор. — Она была твоей мамой двадцать лет, и меняться ей поздно. Ты же понимаешь, в ее годы люди редко меняются.

Лула смотрела на затылок Сейлора, любуясь его каштановыми кудрями.

— Милый, — сказала она. — Я очень рада, что твои волосы отрастают после тюрьмы. Теперь будет во что вцепляться, когда мы занимаемся любовью.

Сейлор рассмеялся:

— Когда мне было двенадцать, я знал одну девчонку года на два-три постарше меня. Банни Суит ее звали, мы жили по соседству. Так вот эта Банни любила старую пластинку Бадди Нокса «Party Doll» и постоянно напевала эту песенку, особенно фразу: «Запущу пальцы в твои власы». Он почему-то так пел — не «волосы», а «власы». И вот как-то раз Банни с двумя своими подружками подошли ко мне и спросили, могут ли они запустить пальцы в мои «власы», как в песне. Им нравилось, что они такие длинные и волнистые. А девчонки они были, что называется, оторви да брось. Шлялись по округе с местными придурками, парнями намного старше их. Знаешь, они были ужасно сексуальные. Ну так я и сказал им — валяйте. Они окружили меня, Банни запустила свои длинные красные ногти в мою шевелюру, и ее подружки тоже.