Обратимый рок - Шломо Вульф

"Тась, неудобно, надо выйти. Как ты, Люсьена, готова к выходу на публику?" "Все... Беру себя в руки! Тем более, что я просто уже падаю в обморок от запаха таких пирожков... Но как его зовут на самом деле, хозяина дома, не Кондор же?" " Нет, конечно... Как-то иначе. У него сложное и красивое еврейское имя. Тамарка тут же решила, что это означает в переводе орла и нарекла его Кондором. Откликается. Как ты на Люсьену, хе-хе... Выходим?" "Еще минутку... Я до сих пор рук не чувствую. - Люда пошевелила длинными тонкими пальцами, к которым Фред тут же прикипел восхищенным взглядом. Так и казалось, что он вот-вот поднесет их к губам, чтобы согреть своим дыханием. - К тому же я так мерзко сюда ворвалась, что просто не решаюсь показаться им на глаза." "Кому? Комарам? Брось, они же изумительные ребята. Таких скоро вообще на свете не будет! Последние могикане." Она выпорхнула в своих портосиках и затараторила там, словно конферансье перед публикой: "Сейчас, сейчас выйдет. Она отморозила напрочь ну очень красивые свои пальцы. Фред их как раз доотогревает своим пылающим взглядом. Шла по зимнему Ленинграду без перчаток." "Ну пусть она хоть чаю выпьет. С пирожками," - услышали они какой-то удивительно домашний женский голос из-за тонкой стены.

""Действительно, почему ты без перчаток? - тихо спросил Фред, наклоняясь к Людиным рукам. - Можно я разотру тебе руки ямайским ромом?" "Нельзя, - мило покраснела Люда, привычно пряча от проницательного взгляда психиатра свои прозрачные для него глаза. - У меня украли перчатки. Прямо у меня на глазах, на почте." "Ты так застеснялась, так грациозно наклонила голову, как будто это не у тебя, а ты украла", - почти беззвучно рассмеялся Фред. "А этот... как его, Кондор что ли... Он в себе?" "Почему ты спросила? - Фред растирал свои руки, не сводя теперь глаз с ее шет. - Он отличный и гениальный парень лет тридцати. Он даже для еврея слишком умный. Даже страшно подумать, что бы он натворил, не попади он в свой институт и в эту страну..." "Он так на меня смотрел..." "Так это потому, что умный. Иначе на тебя только дурак смотреть может!" "Ничего себе комплементик! Я что, сексуальный вампир?" "А, так он именно так, а я думал, как я, с бескорыстным восхищением. Ты же знаешь, что я тебя люблю гораздо больше, чем Тамару..." "Ну тебя, Фред. Я твоих шуточек никогда не понимала. Ладно, о любви в другой раз. Надо идьт на эшафот за дерзкий набег. Подвергнуться мечам и пожарам. Ты только меня там не выставляй, ладно?" "Тебя выставлять! Тебя без меня не заметят!..."

За накрытым столом уже сидел Кондор, положив подбородок на на сплетенные пальцы и не сводя с появившейся какой-то скособоченной от смущения Люды все того же странного взгляда. Она с удивлением заметила, что он так сжал при этом пальцы, что кисти побелели, а ногти вошли в кожу. Люда опустилась на суетливо подставленный Фредом стул, скрестила руки на груди и снова зябко съежилась, теперь от этого взгляда хозяина дома. "Замерзли? как-то удивительно мягко и ласково, как мог спросить только ее отец, произнес Кондор и вдруг точно так же как она скрестил руки на груди, подспудно повторяя позу собеседника. Он был в сером пуловере, белой рубашке с галстуком, с укладкой густых цвета воронов ого крыла волос, имел действительно орлиный профиль со своим горбатым носом и словно горящими глазами и вообще казался столичным франтом на фоне всех присутствующих. Движения Кондора были плавными и словно величественными, словно он уже имел все возможные ученые степени, а не сидел за столом с вздорной Тамаркой в нелегально снятом ленинградском подвале. Тут появилась из коридора-кухни Жанна, неся на вытянутых руках поднос с розовыми с пылу с жару пирожками. Она была такой раскованной, уютной и такой облегченно радостно благожелательной, что у Люды защемило сердце от неожиданной нежности к этим незнакомым людям. Ее словно здесь долго и с нетерпением ждали и теперь были счастливы видеть. Фред, какой-то отечно багровый, торопливо разливал ром по рюмкам. "За тепло человеческих отношений, - сказал он, как всегда угадывая мысли Люмилы. - За Фреда и Жанну Комаров!" "За наших дорогих гостей, добавил Кондор, не сводя с Люды все того же взгляда, хотя сидел напротив своей раскрасневшейся у плиты жены, казавшейся здесь моложе всех. Она, конечно, заметила необычное поведение мужа, покраснела еще больше, смутившись почти до слез, и торопливо выпила свою рюмку. Фред поспешил налить снова. "За то, чтобы лауреат Нобелевской премии Нешер Комар не забыл этот вечер в подвале, - сказал он. - Я не шучу. Нешер Самуилович на грани открытия мирового значения, сопоставимого по значению только с изобретением телевидения." "И в какой же области?" - решилась, наконец, подать голос Люда, положив вытянутые руки на стол. Кондор немедленно и непроизвольно принял точно такую же позу. Жанна с возрастающим изумлением, почти в смятении, подняла красивые брови, наблюдая это очевидное единство души родного мужа с чужой женщиной. Только вчера Фред просвещал их на эту тему... "В какой области? - нахмурился Кондор. - Вся беда как раз в том, что в совершенно новой области... А и руководитель темы, и ученый совет этого не потерпят. Так что чем выше взлетит кондор над Кордильерами, тем больше у разных охотников соблазна его по-браконьерски подстрелить из кустов." "Нешер готовится к предзащите и нервничает, - неуверенно коснулась Жанна руки мужа. - Не слушайте его. Все будет хорошо, раз я верю в удачу." Кондор словно очнулся от этого прикосновения, смущенно улыбнулся мгновенно просиявшей жене и торопливо коснулся губами ее теплой обнаженной руки. Теперь он смотрел попеременно на всех, не выделяя больше Люду. Зато она уже могла, постоянно забываясь, смотреть только на него, как бы ни отводила глаза. Говорили о научных интригах в институте Кондора, о месте психиатра, которое предложили Фреду со служебной квартирой в больнице Кащенко под Гатчиной, что тотчас изменило все его планы с аспирантурой. "А вы чем занимаетесь? - осторожно спросила Людмила, обращаясь к почему-то сразу вспыхнувшей румянцем Жанне, которая как-то беспомощно взглянула на мужа и растерянно моргнула. Неужели опять сделала что-то непотребное, испугалась Людмила, но Фред преданно коснулся ее рукаи и сказал тихо: "Жаннет Кондоровна (Тамаркино идиотское прозвище, но тотчас прижилось, как и все прочие, поняла Люда) у нас сегодня на острие штыка нашей революции. Мы все можем ею гордиться!.. Только про себя, хорошо?" "А если без иносказаний?" "Он имеет в виду, что я вычитываю в Печатном Дворе юбилейные ленинские издания. Эти книги издаются в нескольких экземплярах на всех языках мира и предназначены как подарки КПСС генеральным секретарям компартий по всему миру к столетию вождя." "Вы - корректор?" "Да. Но я ничего не понимаю из написанного, скажем, по-португальски. Только сверка с оригиналом." "В этом отношении у нас Шульцы специалисты, - веско сказал Кондор. - Редко кто в наше время понимает усопшего вождя лучше, чем наши дорогие гости." "Я знаю, - торопливо сказала Люда. - Фред даже как-то играл Ленина в любительском спектакле мединститута. Партком так и не понял, надо ли его награждать грамотой или сдавать в КГБ..." "С тех пор он отточил свое мастерство, - продолжал Кондор. - Его безусловно надо сдать в КГБ и расстрелять, но здесь его сдавать некому. Фред, вы готовы к юбилейным торжествам?" "Всегда готов, - поднял над лысеющей головой ладонь Фред. Тамара, как ты?" "Как всегда, - уже не своим голосом ответила профессиональная актриса. И торжественно провозгласила как конферансье: Лениниана 1970. Сценка шестая..." И Жанна с Кондором тут же заулыбались. Шульцы исчезли за дверью, прошуршали там и появились так, что Люда невольно вздрогнула. Фред был в ленинском гриме - с рыжей бородкой, в темном пиджаке с красным бантом в петлице, а Тамара натянула поверх партосиков рабочую блузу с бантом прямо на причинном месте. Лицо ее было одутловатым, глаза выпучены, короче, она напоминала Крупскую больше, чем Фред Ленина. Вождь то и дело простирал во все стороны руку с криком това'ищи!" Он явно готовился к выступлению с балкона. "Надюша... - вдруг сказал он таким голосом, что у зрителей похолодели сердца. - Где моя кепка?!" "Не знаю, Володенька... растерянно шныряла по комнате Крупская, заглядывя под блюдо с пирожками. Ума не приложу... Сталин в ссылке... Горький давно не приходил... Дзержинский..." "Дзе'жинский - к'истальной души человек, - строго сказал Ленин. - Так кто?" "Может быть... ходоки, Володя? Те ушли, а эти ждут в приемной..." "П'явтльно! Ходоки! Больше некому!! Тех ве'йнуть и 'асст'елять к свиньям собачьим, а этих - гоните их в шшею!!"

Кондор, тонко улыбаясь, сделал три хлопка в ладоши, Жанна беззвучно смеялась, вытирая слезы платочком. Люда едва перевела дух от ужаса. Конечно она слышала эти сверхкрамольные анекдоты из народной ленинианы, но вот так, профессионально, со сцены в общем-то... И как не боятся... За такое же лагеря... И не только артистам-исполнителям, но и зрителям! А Шульцы себе раскланивались, кормили друг друга сметаной с завязанными глазами, отчего борода Ленина и круглые очки Крупской были комично испачканы. Надежда Константиновна от смущения заговорила по-буратински и призывала Володю быть умненьким-благоразумненьким и на доверять рабочим, крестьянам и особенно ходокам, ворующим последнюю кепку вождя мирового пролетариата. Теперь хохотали уже все, даже Кондор, причем, его словно прорвало. Уже все отсмеялись, а он все взрывался смехом.