Без утайки. Повести и рассказы - Сергей Чевгун

В тот же вечер герой, отныне имевший отличный псевдоним и привлекательную биографию, забрался в Интернет и приступил к планомерным поискам подходящей кандидатуры. Впервые столкнувшись с явлением массовой литературы, он поразился обилию прозаиков, беллетристов, романистов, эссеистов и просто писателей, однажды запутавшихся во «всемирной паутине». В коконах литературных сайтов грузно ворочались классики, жужжали маститые авторы, махали крылышками таланты, пищал одаренный молодняк. А над всем этим гудела на все голоса туча непризнанных гениев.

Герой растерялся. В поисках подходящей кандидатуры он суетливо тыкался в клавиши, но всякий раз неудачно. Сначала попался какой-то Сидянкин Роланд с воспоминаниями о своем детстве на плато Питон де ля Ривьер Нуар (это где-то в Маврикии). Питон де ля герой отмел, не задумываясь, вместе с Сидянкиным и Ривьер Нуаром: для России проблемы плато были неактуальны.

Не подошел для дискредитации и прозаик Эрих-Мария де Санта Рафаелов (явный псевдоним!). А вот над романом «Роковое пристрастие» молодого писателя В. Кладиногова (кажется, из Урюпинска) герой надолго задумался. Чем-то идеологически вредным и политически чуждым повеяло от первых же строчек кладиноговского романа:

«– А вы слышали, господа? У нас в Европе наконец-то появился живой призрак, – сказал герр Шульц, на секунду отрываясь от пивной кружки. – Говорят, вчера днем его видели на Кайзерштрассе. Фантастическое зрелище! Мой сосед, господин Маркс, так разволновался, что пообещал сочинить манифест…»

Писатель явно задирался и лез на рожон. Однако, прикинув, где Урюпинск, а где – Кайзерштрассе, герой решил, что дискредитирует автора в другой раз. И снова взялся за поиски подходящей кандидатуры.

Неожиданно герой вздрогнул. Произошло это ровно в 3.48 a.m. Сначала он ничего не понял, потом вчитался – и ощутил легкий озноб. Судорогой свела мысль: «Да это же про меня написано!»

«Товарищ ясно сказал:

– И чтоб в Сети никаких портретов! Категорически воспрещается.

– И даже со спины нельзя? – спросил пока еще безымянный герой, на что товарищ из органов лишь усмехнулся:

– Со спины можно. Только без особых примет. Вот как у меня.

И показал герою свою неброскую спину…»

Фамилия автора ровным счетом ничего герою не говорила. Мало ли на свете таких Епихиных! Но сам текст… интонация… А главное, творческий подход. В общем, ясно, куда этот Епихин клонит.

Пункт номер один и номер два можно было считать выполненными. Теперь надо было кандидатуру расхвалить. До утра герой думал, как это сделать и с чего начать.

А утром – придумал.

«Только что прочитал ваш рассказ. Не удержался и копирнул себе в архивчик. Черт возьми это просто здорово! – писал герой, от волнения глотая запятые. – Характеры выверены персонажи жизненные. Читается-прочитывается на одном дыхании. Не примите за поучительство, но скажу одно – так держать! Надеюсь на дальнейшее сотрудничество в плане обмена мнениями по части ваших новых талантливых произведений.»

Приписал еще что-то про верность традициям Пушкина (а куда нынче без них?), да на e-mail этому самому Епихину письмо и отправил. А заодно уж и к сайту хвалебную рецензию прилепил. Чтобы всем было видно.

А дальше – по плану.

Очнувшись, я несколько минут лежал, не открывая глаз. Привыкал к незнакомой обстановке. Одет, обут и на мягком? Значит, не казенный дом. Как говорится, и на том спасибо…

Не знаю, как у других, а у меня большинство историй почему-то начинаются с выпивки. Сам не знаю, за какие грехи несу этот тяжкий крест. Не иначе как в детстве Венички Ерофеева начитался. А ведь так хорошо все начиналось! Зашли в кафе, за стол сели. Завели разговор по душам. И Фиолов: рассказ мой читал, два раза за бутылкой ходил. И правда, гений.

Вспомнив про гения, я с трудом открыл глаза и повел взглядом по сторонам. В сером предутреннем мареве проступало что-то из мебели. Пахло пролитым пивом и вчерашней пепельницей.

Надо было вставать – и идти.

Но – куда? И зачем?

– А живые здесь есть? – услышал я знакомый голос…

Убедившись, что живые в комнате есть, поэт поднялся с кресла, на котором лежал, и выдернул из-под стола полбутылки вермута.

– Ну, ты вчера был хорош! Пришлось к себе везти. Еле добрались, – слушал я хриплый голос своего спасителя. – А рассказ у тебя замечательный… Прямо Шекспир. Без дураков, – поэт глянул на опустевший сосуд и помрачнел. – Надо же, как быстро кончилось!..

Деньги у меня были. Вдвоем с поэтом сходили на угол. Взяли две, чтобы лишний раз не обуваться. Потом я слушал баллады, сонеты, рубаи, рондо и хокку, которые мне вперемешку читал поэт. А еще потом мы позвонили в журнал и узнали: Фиолова нет, с утра не приходил.

– Наверное, к Надежде Павловне вчера поехал, рассказ твой показать, вот и задержался, – предположил Штопоров, и почесал небритую щеку.

– Кто такая Надежда Павловна? – спросил я.

– Из критиков. Бродского знала, к Синявскому в гости ездила, – поэт рассеянно плеснул вина в стакан и рассеянно же выпил. – Если хочешь, могу познакомить. Момент!

Штопоров ухватился за телефон и торопливо застучал по кнопкам:

– Алё! Это Надежда Пав?.. Тьфу, ты, блин! Не узнал. Привет, Боря. Ты как?.. Понятно. А я тут с Епихиным сижу. Ну, с которым вчера… Понял, понял. Не много? Ну ладно. До встречи!

Шлепнул трубкой по аппарату и поднял с пола пиджак.

– Все, поехали. В гости. По дороге что-нибудь возьмем, – торопливо говорил он, застегиваясь через пуговицу. – Ну, Фиолов, ну, змей! Одиннадцати еще нет, а он с Надеждой Павловной уже последний коньяк допивает.

Не помню улицу и дом, куда мы поехали в тот памятный осенний день. Это где-то на Беговой. Наискосок от метро – и дворами, дворами… дворами. В кармане булькала перспектива общения с критиком Надеждой Павловной, знавшей Бродского и гостившей у Синявского. Жизнь была хороша. Сентябрь шуршал под ногами и требовал продолжения банкета.

Ох, и везет же тебе, Епихин! – думал я, пробираясь вслед за поэтом через линялые московские дворы. Всего-то месяц в столице, еще студенческий билет толком обмыть не успел, а уже с поэтом Штопоровым на дружеской ноге. Теперь вот критик на пару с гением в гости ждут. Это вам не на улице Добролюбова графоманов слушать!

– Ты главное, с Надеждой Павловной поздороваться не забудь, – на ходу наставлял меня поэт. – И что-нибудь ей приятное скажи. Ну, там, читал… или слышал. Она это любит. Не забудь!

– Не забуду, – отвечал я поэту шершавым голосом.

Вспоминая свое знакомство с Надеждой Павловной, могу с уверенностью сказать: кот у нее был безусловно крашеным. Слишком уж вызывающе дымчатым он выглядел в тот день, когда мы поднялись на этаж и трижды звякнули в одну неприметную квартиру.

Надежда Павловна оказалась несколько полноватой дамой приятной наружности в пушистых заячьих тапочках. Это кота и погубило. Он совершенно потерялся на заячьем фоне, и я случайно наступил бедняге на хвост.

– Под ноги надо смотреть! – от души посоветовала мне Надежда Павловна. – С утра лыка не вяжут. Алкаши! И чтоб долго не засиживались. Мне еще в «Новый мир» статью дописать надо.

Бог ты мой! «Дописать», «в «Новый мир»… Я простил ей и «лыко», и «алкаши». А из комнаты уже выходил гений Фиолов, с печатью Заратустры во лбу. Глаза у гения были полны знаков препинания.

– Молодцы, что приехали, – сказал гений, косясь на мой оттопыренный карман. – А хорошо же мы вчера посидели! И рассказ у тебя замечательный, – поглядел на хозяйку, подумал, сказал: – Талант! А что же ты, Наденька, гостей за стол не приглашаешь?

– Они Ермошу обидели, – сказала Надежда Павловна, и показала на меня. – Вот этот самый ему на хвост наступил. Медведь!

И губы надула.

Фиолов рассмеялся, обнял хозяйку за плечи и дружески мне подмигнул: мол, ничего, бывает. Я начал сбивчиво говорить о том, что как раз накануне прочитал одну статью… между прочим, в «Новом мире»… чудо, а не статья! Но хозяйка меня не слушала. Вскоре мы уже сидели на кухне за столом. Кот, понятно, не пил, прилег Надежде Павловне на колени и задремал, мы же приняли по одной и закусили подгоревшими котлетами.

– Вы у кого в семинаре? – спросила Надежда Павловна, несколько подобревшая после стакана портвейна. Я ответил. – Знаю Васю. Недурственный беллетрист, хотя и несколько старомоден. Сейчас герои так не изъясняются. Я собираюсь его в журнале протянуть. Чтобы не задавался.

– Давно пора, – ввернул Фиолов и сурово поправил очки. – Думает, раз он в Литинституте преподает, так ему уже все можно?

– А вам Василий Степанович нравится? – Это опять Надежда Павловна. Я замялся. – Да вы говорите, не стесняйтесь. Здесь все свои.

Тотчас же кот поднял голову и ехидно на меня посмотрел. Понимаю, что так не бывает. И тем не менее…