Меня никто не знает - Кристина Выборнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я съехала на пыльную обочину у какого-то маленького деревенского магазина, похожего на железную будку, и заглушила мотор.
— А теперь-то что такое? Варька полна сюрпризов! — рассмеялся Владимир.
— Я… дальше… не поеду… — выдавила из себя я и выбралась из машины. Улица окатила меня солнцем, пыльным ветром и шумом работающего неподалеку трактора. Щетинистые мужики в трениках, которые что-то распивали возле магазинчика, с интересом уставились на меня поверх горлышек бутылок. Вышедшая из дверей с сумками толстая женщина улыбалась, а рядом с ней ехал на самокате мелкий мальчишка в одних плавках: он вообще хохотал во все горло, разинув рот… Тебе-то еще чего надо, дрянь такая?!
— Варвара, прекрати свои истерики немедленно! Все люди на тебя смотрят! — донеслось из машины шипение мамы. — Садись обратно, хватит позориться!
Я еще раз покосилась на выпивающих мужиков, постаралась выпрямиться и вытерла щеки косами — хоть какая-то польза есть от длинных волос — но в машину не села. Мне казалось, если я снова там окажусь, у меня голова взорвется или я убью кого-то…
— Да садись, садись, Варь, — услышала я голос Володи. — Я поведу.
Как хорошо, что у меня такой понимающий молодой человек!
Я быстро забралась в машину и села рядом с мамой, стараясь не встречаться с ней взглядом. И так понятно, что мне скажут дома, и я это заслужила! Мне и самой было очень стыдно, что расхвасталась, что опять подвела родителей, которые потратили на мое обучение столько денег и ожидали от меня хоть чего-то серьезного. Я бы уже сейчас попросила у них прощения, но горло опять заткнула неизвестно откуда взявшаяся злость…
Обсуждения моего проступка, конечно, не было до тех пор, пока мы не приехали к себе домой: мама всегда говорит, что хуже нет, чем выносить сор из избы. Владимир из-за своей машины и моей неумелости совсем не расстроился, только посмеивался, мама уже дома в который раз сказала о том, что «в твои почти 18 тебе, Варвара, пора вести себя по-взрослому, а то ты все говоришь, что тебе можно доверять, а где поступки-то?», а папа, с задумчивым сожалением взглянув на меня своими блекло-синими глазами, подытожил:
— Ну, как я и говорил, водить машину — это явно не твой талант. И этом нет ничего удивительного: если уж я в свое время понял, что у меня не может получиться на нужном, высоком, уровне, то у женского, так сказать, пола с этим еще хуже. Мама твоя, например, машину водить никогда и не пыталась, и правильно делала.
— Мне к моим вечным проблемам с вами не хватало машины, — отмахнулась мама. — И так от этих поездок голова раскалывается…
…Вот такой день был у меня вчера. А сегодня появилась та самая мысль: что жить я не могу. Как будто впереди не осталось ничего интересного — ни в жизни, ни во мне самой. Раньше я, если что, всегда мечтала о машине, а теперь… Не знаю даже. Куда я такая гожусь?
Глава 2
Мыслей у меня в голове слишком много. Когда я, наконец, вытираю всю пыль, распускаю и переплетаю косы (они у меня почти до колен, правда, я и ростом-то всего метр пятьдесят три), снимаю пижаму и надеваю белый халатик в голубой горошек, в большой комнате родители уже заканчивают завтракать. Шторы там тоже задернуты (мало ли, кто заглянет с улицы, всяких ненормальных полно), но свет не горит: надо экономить электричество. Я к полумраку привыкла, у нас всегда так было.
Папа дожевывает бутерброд и задумчиво водит тапком по паркету, а мама пьет кофе, оглядывая наш большой светло-голубой диван с пухлыми подушками, накрытыми кружевными салфетками. На ней сегодня красное домашнее платье-кимоно (еще есть синее), а тонкие рыжевато-коричневые волосы уже уложены для выхода на работу. Этот цвет у мамы ненатуральный, она, как и я, на самом деле русая, но ей такой унылый мышиный оттенок к черным глазам не идет, да и седина… А вот мне мама красить волосы не советует: испорчу, а она ведь столько намучилась с моими капризами и причесываниями, пока мы их отращивали… И глаза у меня не черные и даже не карие, а так… серо-желтые. И лицо треугольное, и губы тонкие, и нос как будто сразу изо лба растет, как у мраморной статуи… Только брови ничего: хотя бы темные, и ресницы густые, но серого цвета и прямые, как палки! В общем, сама понимаю: не красавица. Ну и что! Внутреннее содержание гораздо важнее. Не хватало мне, как моим дурындам-одноклассницам, мазаться хуже индейца на тропе войны и даже по морозу ходить в мини-юбках…
— Варвара, ты здороваться разучилась, что ли? — интересуется мама.
— Доброе утро, — спохватываюсь я и сажусь за стол.
— Если его можно так назвать, — усмехается папа.
— А что такое?
— Да у нас тут, в некотором роде, форс-мажор… — папа, по своему обыкновению не торопясь, отпивает чай, и мама успевает рассказать все за него:
— У нас тут получаются одновременные командировки: папе от его НИИ — на север, а мне от моей компании — в Германию. Отказаться нельзя, я и так уже сколько раз отказывалась, так что…
— Я останусь одна?! — спрашиваю я испуганно.
Я ведь, стыдно сказать, почти ничего не умею: к технике вроде стиральной машины и дорогого пылесоса мама не то что меня: она и папу не подпускает, а на кухне тоже не любит, чтобы ей мешались. За их командировки я же такого в квартире напорчу, что когда они вернутся, мне останется только из дома уйти!
— Другой бы ребенок в почти 18 лет только порадовался самостоятельности, — укоряет мама, глядя на меня устало. — Но я-то тебя знаю, поэтому позвонила в Липецк. Они тебя там ждут.
Мои сведенные от неожиданной ответственности и стыда лопатки понемногу расходятся, я потираю сама себе плечо. В Липецке мне всегда очень нравилось. Там я жила в большой прохладной квартире у
