Госпожа сочинительница (новеллы) - Елена Арсеньева

У Адама насмешливо сверкнули глаза. Ну вот, не успел оказаться в Москве, как начал разбивать вдребезги женские сердечки. А ведь ему рекомендовали эту Каролину серьезной девицей… А впрочем, как это прелестно писал новый друг Пушкин:

Не дай мне Бог сойтись на бале.Иль при разъезде на крыльце.С семинаристом в желтой шали.Иль с академиком в чепце!

Однако по слухам, долетевшим до Мицкевича, у сего «семинариста в желтой шали» очень не бедная родня. Пожалуй, Каролину Яниш можно считать неплохой невестой… Конечно, она не красавица, но жена и не должна быть красавицей. Воспоминания об объятиях одной такой волшебницы-чудесницы-чаровницы, встреченной в Одессе, еще не остыли у Мицкевича…

Самое забавное, что из-за той же феи Пушкин чуть не покончил с собой в той же Одессе. Мицкевич оказался в этом чудном городе позднее русского поэта, и, разумеется, до него дошло множество сплетен о той, по которой убивался ссыльный Пушкин, но при этом он еще и боялся прекрасной полячки… Да-да, она оказалась соотечественницей Мицкевича, притом какой опасной! Адам отлично знал, что эту даму считают агентом самого Бенкендорфа в Польше, а любовник ее, связь с которым длится уже множество лет, сам генерал Витт, истинное пугало Польши, бывший генерал-губернатором Варшавы. Но не этого следовало страшиться в обворожительной Каролине Собаньской – она ведь урожденная Ржевусская, а все представительницы этого рода наделены поразительной обольстительностью. Вот чего боялся Пушкин.

И не зря.

Едва оказавшись в Одессе, Мицкевич постарался попасть в салон Каролины Собаньской. И очень скоро преуспел у этой дамы, любительницы высоких брюнетов, тем паче если они – поэты.

Своим успехам он посвящал стихи:

Спокойной ночи! Дай в твои глаза взглянуть.В твое лицо… Нельзя? Ты слуг позвать готова?Спокойной ночи! Дай я поцелую грудь!Увы, застегнута!.. О, не беги, два слова!Ты дверь захлопнула… Спокойной ночи снова!Сто раз шепну я: «Спи» – чтоб не могла уснуть.

Прекрасная пани Собаньска даже взяла Мицкевича с собой в путешествие по Крыму!

Правда, с ними третьим лишним был генерал Витт, в то время уже назначенный начальником русских военных поселений на юге… Потом Мицкевич узнает, что именно в эти дни Витт бомбардировал письмами императора Александра, рассказывая об активизации тайного Южного общества, настаивая на немедленном аресте его предводителей Волконского и Пестеля, но Адаму было в те дни наплевать на все на свете свободолюбивые устремления, как русские, так и польские, – он был совершенно полон Каролиной…

Какое, однако, странное совпадение! Та (в Одессе) Каролина, и эта (в Москве) тоже. Но в Одессе он принужден был лишь «объедки» с барского стола подбирать, с первой минуты зная, что эта связь долго не продлится и он рано или поздно получит отставку. А здесь, такое ощущение, можно сделать очень недурную партию.

Вообще, ему давно это приходило в голову: найти в России по-настоящему богатую невесту. Можно поправить свои запутанные финансовые дела, подлатать, как говорится, кунтуш и наточить карабелю…[1] Можно внести крупные суммы в дело шляхетского освобождения… Можно обеспечить себе прочные тылы, если это самое дело провалится, чтобы было куда скрыться и зажить привольно, например, в Париже.

Да, пожалуй, стоит дать несколько уроков польского языка этой московской Каролине… А там посмотрим! В конце концов, ему с его мозолистым сердцем, которое после расставания с Собаньской покрылось новыми шрамами, не пристало бояться нескольких булавочных уколов: ведь стрелы Эрота для него не более чем булавки!

Итак, уроки польского…

Человек предполагает, а бог располагает. Для романтика и эгоиста Адама Мицкевича богом была отнюдь не Речь Посполита, о любви к которой он так громко кричал на всех перекрестках. Для него богом, властелином всех поступков и мерилом всех желаний было лишь собственное сердце. И вот на сей раз оно вдруг расположено не на шутку увлечься молоденькой москвитянкой с длинными русыми косами, окрученными вокруг головы, и серьезным взглядом исподлобья.

Адам почти влюбился и сам не мог понять, как это произошло. У простушки оказался совершенно гениальный темперамент! Интересовал ее только один, как выражаются люди умные, пласт лексики: слова любви. Она спрашивала, как по-польски «черные глаза», «я никого не видела красивей вас», «я счастлива этой встречей, которая перевернула мою судьбу», «я потеряла свое сердце»… Адам вообразить не мог, что невинная шестнадцатилетняя, а может быть, даже еще пятнадцатилетняя девица способна воспламенить опытного человека таким простым способом, как переводы с русского на польский и наоборот! И, разумеется, если двое беспрестанно обмениваются любовными признаниями (даже если делают вид, будто их интересуют только орфография и пунктуация), это может очень далеко завести их по пути искушения!

Например, берет тебя вышеупомянутая девица за руку и прикладывает к своему белому плечику (и даже чуточку ниже!), чирикая при этом:

– Как будет по-польски: «Мое сердце сильно бьется»?

И ты понимаешь, что не можешь ей ответить просто потому, что вдруг забыл родной язык…

Спустя несколько уроков Киприан Дашкевич, которого Адам сначала брал с собой (ради соблюдения приличий), принужден был все чаще занимать разговорами Карла Ивановича (обоих приятелей очень ласково принимали в доме Янишей на Мясницкой), в то время как учитель и ученица засиживались в кабинете. Слова «объятия», «поцелуй», «нежность» изучались с особенным пылом…

Адам, выходя из кабинета, встречал добродушный взгляд Карла Ивановича (папенька и заподозрить не мог, какая, оказывается, штучка – его дочь!) и укоряющий – Дашкевича. Адам обнаружил, что его серьезный друг влюбился в Каролину. Влюбился от всей души, а не так, как он, вечный ветреник.

Может быть, стоит отойти в сторону? Ах нет, это будет жестоко. И не только по отношению к девочке (разлука с Адамом, конечно, разобьет ее сердце, иначе просто не может быть!), но и по отношению к себе самому.

Вдобавок Мицкевич никак не мог досконально выяснить материальное положение Янишей и возможности будущего приданого. Все-таки любимая дочь родителей, любимая племянница щедрого дядюшки, брата мадам Яниш… Но об этом дядюшке ходят по Москве слухи как о скупце. Кроме того, он очень англичанин (по матери Каролина была на четверть англичанкой) и не переносит поляков…