Русалочка - Борис Крылов

Я не сдержался и как следует заехал ему между глаз.

Машина трудно взобралась на асфальтитовые блоки дороги. Мара ослабила хватку, почувствовав ровный ход "заппа", обняла меня, вздохнула и уверенно положила мне на плечо голову...

- Милый-милый-котик, - прошептала она.

Словами не передать, какие чувства встрепенулись в тот момент в моей душе... Я все быстрее гнал машину в город Домой! Домой! Домой! Первоначальное желание выпустить ее обратно в воду и умыть руки улетучилось - я ощутил неведомый мне доселе груз ответственности перед нашедшим меня существом. Как мы встретились, зачем, для чего? Единственно, о чем ее надо аккуратно попросить: пусть не называет меня "милый-котик". В ее устах слова эти звучат чрезвычайно пошло. Интересно, где она их подобрала? Слышала разговоры в кустах? Их много на берегу озера... уютных кустиков, к которым подгоняют тачки...

Ладно, парень, разве в словах счастье? Оглянись! Я осторожно скосил глаза: справа от меня, плотно прижавшись к моему плечу, взирала на свежий утренний мир моя русалочка.

Прошел месяц...Я проснулся засветло. Мара лежала рядом со мной, спеленутая мокрой простыней и утепленным целлофаном, чтобы вода быстро не испарялась... Мара неровно похрапывала, почти как "запп": городской климат, окончательно свихнувшийся за последнее десятилетие, отрицательно сказался на ее здоровье. Мара все время находилась под знаком простуды: чихала, кашляла, сопливилась. А за последнюю декаду пристрастилась к храпу. Я смастерил для нее откидную "дневную" лежаночку возле стены с парогреющими трубами: русалка согревалась, но простыни высыхали быстрее чем за час. Я взял на работе отпуск, отключил видеофон и не отвечал на задверные простукивания, я рассказывал ей самые веселые истории студенческих лет, я... да что говорить, любил ее - как мог. Она догадывалась, что моя внутренняя злость вызвана не только плохой погодой... Прекрасные глаза Мары поблекли, наполняясь слезами по любому поводу, как и без повода. Я нежно уговаривал ее успокоиться, но обнимать и целовать, как раньше, уже не мог.

Мара засопела во сне... Я осторожно выскользнул из-под одеяла, пропихнул шерстяные носки в валенки - тапочки отсырели и развалились. Отсырела вся квартира: паркет надул щербатые щеки, моющиеся обои расслаивались мочалкой и отваливались вместе с пластами штукатурки, с потолка неуважительно капало за шиворот. Влажности сопутствовала промозглость: я укладывался спать в свитере, шерстяных носках и шапочке, женских рейтузах. Но согреться за короткую зимнюю ночь не мог.

Я накинул на плечи махровый халат; за окном колыхались одинокие снежинки. Термометр показывал минус два. Я отковырнул форточку - пар повалил на улицу густыми тинными выхлопами - приткнулся носом к стеклу, вглядываясь в беготню теней мудренеющего утра... Тучи, получив подкрепление, с новой силой напали на город: легкие пушинки слипались и густые хлопья.

Русалочка пошевелилась. Я тут же закрыл форточку. Чтой-то ей видится во сне? Может, озеро, покрытое льдом? А она плывет под ним и никак не пробиться ей наружу...

Я проплюхал на кухню, вдавил клавишу трехпрограммного радиоустройства - только оно и работало при такой влажности. Да еще - электроплита. Динамик трехпрограммника заскрипел, сквозь него пробился воинственный голос певчего кастрата, сожалевшего о несчастпой судьбе французских проституток: им приходится работать денно и нощно, чтобы раз в сутки получить порцию жареных улиток и пирожок с морской капустой. Мы, разливался студийный соловей, готовы прийти им на помощь, но нас не пускают во Францию даже по малой нужде. Он так и пропел: "по малой нужде", не поясняя. Идиотская песня, пусть и юмористическая, о чем слушателей заверил ведущий, всунувшийся вслед за усеченной записью: "...идиотско-юмористическая песня лидера новой волны неоформалов". И еще добавил, что автор прав в главном: наши девушки живут много лучше, чем француженки. Кроме того, наши девушки - самые честные на свете.

Мне оставалось лишь хохотнуть. И я хохотнул. Русалка заскрипела кроватью - повернулась, взметнула хвостом - раскрылась. Я вернулся в комнату, поправил одеяла.

- Ко-отик, доброе утро, - потянулась Мара. Я улыбнулся именно ее движения напоминали кошачью разминку. - Что слушаешь?

- Музыкальную программу, посвященную несчастным французским проституткам, - без раздумий ответил я.

- Милый, а кто такие несчастные французские проститутки?

- Девушки, вынужденные торговать телом, в обмен на тарелку жареных улиток и пирожок с морской капустой.

- Хочу пирожок с морской капустой... Я так давно ею не лакомилась! - глаза русалки вспыхнули.

- Морская капуста нам с тобой не но карману. Ею кормятся лишь несчастные француженки, да наши девочки...

- А-а, - перебила Мара, возбужденно подрагивая хвостом, а у нас? Они тоже есть, эти, так называемые проститутки? И что значит "торговать телом"? Как мясом или рыбой - на вес, да?

- Ну-у, - я задумался: как же ей объяснить? - понимаешь, есть разные девушки, даже у нас, как оказалось. Их долго не было, а однажды утром проснулись, открыли глаза - ба! Да их как после грибного дождя! А что касается расценок...

В этот момент Мара "переплыла" на бок, скинув одеяло с отдохнувшего разгоряченного тела, улыбнулась таинственно-завлекающе, выстреливая в самое сердце: а оно стонало от боли и желания, от жалости и нежности к существу со дна морского. И к другому существу - хозяину этой квартиры. Я отвернулся: налитая девичья грудь притягивала... но ниже, о боже, вся эта чешуя... отодрать бы ее!

- Что случилось, котик?

- Ничего, извини, ничего, - прошептал я.

- За что? Милый, сядь ко мне... - она протянула руку. Я тяжело вздохнул, досчитал до двадцати, но на краешек кровати присел, укрыл младое тело одеялом. Бесполезно: возбуждали и глаза Мары, и нежные волосы, и изгиб шеи...

- Объясни, как они зарабатывают деньги на капусту? - кисло спросила Мара, почувствовав мое внутреннее напряжение, сопротивление ее протянутым рукам, она не понимала... Она многого не понимала: да и как ей объяснишь все наше безумное, бесполезное копошение. Когда человеческие чувства оказываются спрятаны на глухие задворки. Как ей объяснить, что она...

- Прости, девочка, я не смогу объяснить.

- Почему? - обиделась Мара, кажется, всерьез.

- Потому что ты, как бы это яснее... не совсем женщина.

- Женщина должна нравиться мужчине, так? - спросила она. Я кивнул. - Разве я тебе не нравлюсь?

- Нравишься! Я без ума от тебя!

- Так в чем же дело? - недоумевала русалка. Она постоянно, пока стереовизор еще работал, смотрела многочисленные программы, впитывая в себя идеи и нравы окружающего мира, но самого главного о чем у нас не принято говорить, естественно, не поняла. "Женщина должна нравиться мужчине!" А дальше?