Ещё не вечер… - Игорь Оруженосцев

На встречу с нижней шконки, поднялся человек с крупной головой и широкими сильными плечами. Развитые надбровные дуги и глубоко посаженные глаза говорили о жестком характере. Геннадий Грибаков – представился он, а глаза пристально и с тревогой следили за Тадом – Какой масти арестанта привела судьба в хату?» Тад бросил пожитки на шконку и с интересом взирал на этого, почти седого мужика. Да ты не волнуйся, я из мира спорта» – ответил Тад и увидел, как обмякло тело, и, как схлынула напряженность с лица зека, а в глазок наблюдали, как произойдет знакомство, как снюхаются эти два непростых человека. Но в хате было все спокойно. С Тадом были кое-какие продукты, разобрали шмотки, заварганили чаек, и потекла беседа, Геннадий был местный, уже осужденный, и ждал этапа. Человек с кошмарно тяжелым прошлым, бывший мастер спорта по вольной борьбе, был специально по заданию Министерства Внутренних дел Татарин упрятан по грязной статье. Он знал всех и вся в своем родном городе, многие лидеры группировок родились и поднимались при нем. Это была его вторая ходка (судимость) и в МВД знали, что этот человек может повернуть молодняк в любую сторону и боялись его, желая как можно скорее убрать и опорочить его. Вот с этим человеком Тад и провел пять месяцев в одной хате.

Буквально часа через два или три после появления Тада в камере открылась кормушка и дубак (охранник), не показывая своего лица, тихо произнес:

«Касьянов, это тебе», – быстро протиснул подарок- передачу и добавил: «сам знаешь, от кого!» В передаче были чай, шоколад, колбаса, сахар, сало и малява (записка). «Батя, делюсь, чем Аллах послал, не обессудь, что мало, это пока. Кого-то из твоих, вот-вот, привезут сюда тоже. Скоро постараюсь повидать тебя, Ф.» «Смотри-ка, а тебя знают, – констатировал удивленный Геннадий, – кто этот Ф.?» Тад несколько часов рассказывал Геннадию, кто он и чем занимался в жизни, и кто такой Феликс.

Затем были дни, когда зам. начальника тюрьмы майор Мезяев, нормальный мужик, позволял Таду и Феликсу встречаться в прогулочном дворике, поболтать и потренироваться. Наступили первые дни сентября 1992 г., но на допрос Тада никто не вызывал, а у Геннадия начались гонки (переживания) и он очень страдал5 так как дома осталась молодая жена и трудная дочка, которую Гена любил без памяти. Таду приходилось уговорами 14 массажем снимать его стрессовое состояние. За это время вышло несколько статей журналистки Ольги Белан в еженедельнике «Собеседник» о беспределе, творящемся в МВД Татарстана. Министерство было раздражено как это так, центральные газеты защищают преступника, и разразилось рядом ответных материалов по «делу Касьянова»10 ноября 1992 года по телевидению Татарстана показали тренировку по рукопашному бою, которую проводил Касьянов, с комментариями: «вот, мол, главный мафиозо, смотрите, чему учит». Вышли статьи Матвеева «Жертва на краю могилы» и Галимова «Стой, стрелять буду», в которой геройский опер Ануфриев захватывал Касьянова. Коллекция оружия, собранная за двадцать пять лет Касьяновьгм, значилась как орудия убийства. Но эти «уважаемые» люди – Матвеев и Галимов – очевидно не знали, что ту самую коллекцию показывали в свое время Андропову, уверяя, что, мол, есть у нас специалисты, могущие готовить наши спецподразделения и армию. Не обмолвились они и о том, что шестьдесят единиц совершенно невосполнимых экспонатов просто Их тривиально украли слонявшиеся по квартире во время обыска офицеры МВД РТ и от всего отперлись, мол, ничего и не было, и мы ничего не брали. Вот оно, комсомольское воспитание и закалка «мое – это мое, и твое – мое».

Вообще со стороны МВД Татарии было много провокаций и по части съемок скрытой камерой и по части засыла в хату провокаторов. Камеру 2/3 обложили и сбоку и сверху комитетскими и ментовскими стукачами. Но Гена превосходно разбирался во всейэтой тюремной азбуке, и они с Талом еще и еще раз доказывали ментам, что усилия их подсадных бесполезны, постоянно «выкупая» (обнаруживая и проявляя) провокаторов. Учеников и сочувствующих у Тада было море. Дубаки (охрана) помогали, как могли, пронося и еду, и малявы. Тут же связали Тада с Рамилем, которого тоже перевели сюда же и наладили дорогу (для писем). Рамиля же администрация всегда старалась посадить с самым тяжелым контингентом: то с убийцей девяти человек Шпагоновым. то с сумасшедшим убийцей, то с чеченом-убийцей, и делали это с подлой улыбкой, прекрасно зная, что нарушают внутренний распорядок и инструкцию. Но уж больно силен дух рукопашного боя, и когда убивцы видели, что делал Рамиль на тренировках в хате, то забивались по углам и молчали, правда седина скоро заблестела в волосах этого 24-летнего парня.

Допросы следака из Главной военной прокуратуры начались в начале ноября, и на каждом допросе следователь по особо важным делам полковник Александр Мельников убеждал и угрожал ученикам Тада, которые проходили по делу: «Валите все на Касьянова, он вывернется, а вас посадят». Последним он вызвал на допрос Тадеуша. Небольшого роста, худощавый с усиками-мерзавчиками нал верхней губой, с подбритыми височками, с огромным алюминиевым болтом (перстнем) на пальце, морскими брюками-клеш и маленькой, 39 размера, ножкой на каблучке, в советской ковбойской шляпке из провинциального магазина, с громадным желанием заработать дивиденды и выдвинуться на этом деле, получить квартиру в Москве Мельников и предстал перед Тадом. Этакое голубое чудо из Главной военной прокуратуры

Тадочень быстро понял, кто перед ним – опереточный персонаж и не более, но облеченный большими полномочиями Мельников, сразу же запретил свидания с семьей и не допустил изменения меры пресечения, т. е. подписку о невыезде. Опять два безрезультатных допроса с очной ставкой с Беляковым, и Тадеуш отказался давать показания, заявив, что то, что у него спрашивает Мельников, уже было, и что он, Касьянов, ни в чем не виноват, добавив, что хотите вы или не хотите, но наши фамилии так и будут стоять до конца дней наших вместе. Мельников посчитал, что это угроза и написал докладную начальству Особенно Тада возмущало, что все это происходит как бы на вражеской территории ведь если бы это было в Москве, можно было бы привлечь общественное внимание к процессу, а тут, в Татарии, ну никого на твоей стороне, и в то же время, как сказал опер, капитан В.Н. Горшунов: «Вашим делом никто не занимается, Вас не разрабатывают» Все просьбы и жалобы, написанные Тадом и его казанским адвокатом Людмилой Митрофановной Дмитриевской, возвращались к тому же Мельникову. Людмила Митрофановна посоветовала Таду подать прошение о переводе в Москву, может быть, там будет что-то по-новому.

Главная военная прокуратура упиралась, как могла, понимая, что в Москве дело может развалиться. Своими путями Тип связался с одной силовой структурой, и люди из этой структуры сделали все, что могли в том положении сделать для Тада, и наконец-то его перевели в Москву. В знаменитую «Матросскую тишину».

Вообще-то в Москве нет незнаменитых тюрем, все они построены были до революции, но за время советского режима людей погубили столько, что все тюрьмы и каторги царизма выглядели бы в сравнении просто богоугодными заведениями. Но до московской тюрьмы еще надо было доехать, а ехать- то пришлось в «столыпинском вагоне». Ведь раньше, как гоняли зеков? По знаменитому Владимирскому тракту. Коммунисты – люди с большим историческим чувством юмора, обозвали этот тракт «Шоссе Энтузиастов». Энтузиазм чего? И по какому поводу? Энтузиазма хватило на 75 лет, срок для государства вроде бы и немалый, для Вечности – пылинка. Толпа плохо одетых людей, руки-ноги в кандалах и, если здоровья хватит, то до Сахалина пешком, русский народ долго зла не помнит, и на дорогу, где гнали арестантов, выходили люди, жалея отверженных, подкармливали и подлечивали их. Конвой никогда не мешал этой процедуре, считая происходящее делом богоугодным.

Но появился человек, который сильно подумал о своем народе, желая даже для арестантов человеческих условий, и чтоб до места быстрей доставить, и чтоб живыми были все, и хоть как-то пользу обществу принести. Придумал Столыпин перевозить арестантов вагонами – человека давно уж нет, а память о нем жива. Трудно сказать, какие порядки были в тех вагонах при Столыпине, но если кому-то доводилось проехать в «столыпине» из петербургских «Крестов» в Сибирь, то его выводили или выносили уже безнадежно больным человеком. Арестанты заболевали туберкулезом «сажали» сердце, печень, почки, мочевой пузырь. В одно купе для четверых, если его можно так назвать, охрана набивала от 12 человек до 24 и только три раза в сутки выводила в туалет, сопровождая все это матом и пинками. Откуда столько злобы у этих молодых ребят – охранников? Если у тебя есть еда – хорошо, нет – В дороге к коммунизму, как говорил дорогой «Бровеносец в потемках» Брежнев, кормить никто не обещал. Но, конечно же, арестанты и братва выручали друг друга. Очень же туго приходилось больным. В «столыпине» врачей не предусмотрено, и ты предоставлен себе и богу. Никто и никогда не вел подсчетов, сколько арестантов погибло в этих вагонах. Вот в таком вагоне, в «тройнике» (это половина купе с тремя лавками вверху, где перевозятся особо опасные, сумасшедшие и БС (бывший сотрудник), с записью в деле «перевозить отдельно», Тад прибыл в Москву. Диетологи из казанского СИЗО на дорогу дали полбуханки черного хлеба и конфетку на сутки.