Эликсир жизни - Вера Крыжановская

– Нам придется провести ночь в ледниках; вы не боитесь замерзнуть, мой юный друг?

Ральф повел плечами.

– Я надеюсь, что перенесу холод, как и всякий другой. Наконец, раз разложение моего тела началось, то не все ли равно, кончится ли оно немного раньше или немного позже? Кроме того, если вы не пациент моей специальности и вам действительно нужна моя жизнь, то вы не дадите мне умереть.

– Ваше мужество и стоицизм мне нравятся. Вы правы: я дорожу вашей жизнью и чтобы избавить вас от излишнего утомления, предлагаю вам эту коробочку с пастилками. Сосите конфеты во время пути – и вы не будете чувствовать ни холода, ни утомления.

Видя, что молодой человек колеблется, он прибавил с легкой иронией:

– Берите смело: в этих конфетах еще нет жизненного эликсира; это просто наркотическое средство, которое даст вам силы.

Они двинулись в путь.

Несмотря на то, что дорога становилась все трудней и трудней, и что они уже достигли линии снегов, незнакомец, по-видимому, не чувствовал ни малейшего утомления; даже Ральф удивлялся своим силам и тому укрепляющему теплу, которое пробегало по его жилам.

Ночь они провели в пустой хижине, но едва только забрезжил рассвет, как они снова пустились в путь.

Сколько времени они шли, Ральф не мог отдать себе отчета. Они пробирались через ледники, проходили мимо пропастей и карабкались на почти отвесные высоты. Ясно было, что они уклонились от обычного пути туристов и углубились в неисследованную еще часть снежной пустыни.

Незнакомец шел с уверенностью, доказывавшей полное знание им дороги. Обогнув одну из остроконечных вершин, они вышли на небольшую обнаженную каменистую площадку, с одной стороны которой спускались в глубокое ущелье правильные уступы, точно нарочно высеченные человеческой рукой.

В конце этого опасного спуска они очутились в леднике и далее, после четырехчасовой ходьбы, подошли ко входу в большой грот, освещенный голубоватым светом.

Со смешанным чувством любопытства и тревоги вошел Ральф за своим проводником в грот и крайне изумился, когда за громадной глыбой льда оказалась дверь или, верней, каменная плита. Плита эта бесшумно повернулась на скрытых шарнирах, когда незнакомец нажал едва заметную светившуюся точку, скрытую в одной из расщелин.

Теперь они очутились в узком, высеченном в скале коридоре. Едва незнакомец повернул кнопку, вделанную в стене, как коридор ярко осветился электрическим светом.

– У вас здесь электричество? – пробормотал Ральф, не веря собственным глазам.

– Боже мой! Отчего же нам и не пользоваться изобретениями современной промышленности, чтобы комфортабельно обставить эту главную квартиру «Эликсира Жизни», так как мы находимся в местонахождении этого драгоценного вещества и его адептов, – с веселой улыбкой ответил таинственный проводник Ральфа.

В конце коридора оказалась спиральная лестница, которая оканчивалась наверху площадкой, куда выходило несколько дверей.

Незнакомец отворил одну из них, и они очутились на выступе широкой скалы в форме террасы. Отсюда открывался чудный вид, и у Ральфа вырвался невольный крик восторга.

С этой страшной высоты, точно на гигантской картине, развернулся волшебный пейзаж. Скалы, снежные равнины и глубокие ущелья, казалось, тонули в пурпурном тумане заходящих лучей солнца; глубоко внизу, в долинах, подобно гигантским изумрудам, зеленели поля и луга. Воздух, хотя и холодный, был чист к живителен. Ральфу показалось, что никогда еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, что никогда еще земля не представлялась ему такой прекрасной, а жизнь такой желанной, как в эту минуту.

Незнакомец скрестил на груди руки и грустно-задумчивым взглядом любовался этой чудной картиной. Через минуту он провел рукой по лбу, точно хотел смахнуть докучные мысли, и сказал, повернувшись к Ральфу:

– Пойдемте! Пора нам подкрепиться, а потом поговорить о деле.

Они вернулись назад. Показав доктору устройство выхода, незнакомец открыл противоположную дверь и ввел своего спутника в круглую средней величины залу. Здесь в камине пылал яркий огонь и царила приятная теплота.

Ральф с любопытством осмотрелся. Стены сплошь были обтянуты плотной восточной материей темного цвета; толстый ковер закрывал весь пол.

У одной стены стоял не то буфет, не то шкаф с резными дверцами. Против него, у другой стены, стоял большой рабочий стол, заваленный книгами и свитками. В комнате еще находилось несколько стульев древней формы, инкрустированных золотом и слоновой костью. Посреди комнаты был накрыт стол на два прибора с громадным золотым канделябром.

Незнакомец поставил шкатулку на стул и зажег свечи. Затем он вынул из буфета несколько бутылок вина, большой пирог, фрукты и пригласил своего гостя сесть к столу.

Необычная прогулка возбудила у Ральфа аппетит. Когда оба насытились, незнакомец пододвинул свое кресло к камину и предложил гостю последовать его примеру.

– Настала минута серьезно и подробно обсудить дело, которое привело нас сюда. Несколько веков тому назад я сидел на том же кресле, на котором сидите вы, и так же с тревогой и волнением слушал рассказ о жизни моего предшественника по обладанию великой тайной, которую я хочу доверить нам. Теперь выслушайте историю моего прошлого, как и я некогда слушал жизнеописание того, кто привел меня сюда.

Мое официальное имя – Нарайяна Супрамати, индусский принц. Это имя, как и все документы, подтверждающие его, и все преимущества, с ним связанные, я получил от того, кто завещал мне «Эликсир Жизни». Настоящее мое имя – Архезилай.

Я родился в Александрии, во время царствования Птолемея Лага, которому достался Египет после смерти Александра Великого. Мой отец, Клоний, служил в войске под начальством Лагида и связал свою судьбу с его. Сделавшись господином Египта, Птолемей щедро наградил моего отца и дал ему значительную должность при своем дворе. Я рос в роскоши; а так как я был единственным ребенком, то родители страшно баловали меня и я вел рассеянную жизнь, отдаваясь одним только удовольствиям.

В двадцать лет я потерял отца. Лишившись последней узды, я наделал таких безумств и вел такую беспорядочную жизнь, что в пять лет растратил свое состояние и в одно прекрасное утро проснулся больным и нищим. Разгульная жизнь одинаково истощила и мое тело, и мой кошелек.

Настало время грустных испытаний. Все друзья, толпившиеся на моих пирах, все женщины, оспаривавшие друг у друга мое расположение, и даже паразиты, питавшиеся моими благодеяниями,- все бросили меня. Я остался один, без гроша в кармане и, конечно, умер бы от нищеты и болезни, если бы меня не подобрал один бедный человек, бывший солдат, служивший под начальством моего отца.

Он стал ухаживать за мной. Когда же я настолько поправился, что мог ходить, мы оставили Александрию и отправились в небольшое имение, доставшееся в наследство Мериону – как звали моего покровителя. Там ждало нас новое разочарование. Клочок земли, расположенный на границе пустыни, едва мог прокормить нас, а дом был не более, как полуразвалившаяся мазанка. Однако Мерион ни за что не хотел возвращаться в Александрию. Он был человек молчаливый, мизантроп, бегущий от людей. Как и я, он был полон горечи и достаточно испытал человеческой неблагодарности и вероломства.

Я не возражал, когда он избрал для жилища соседний грот, и стал помогать ему в работе, дававшей нам скудное пропитание.

Свежий воздух и труд вернули мне здоровье и в течение некоторого времени я забылся в этой новой жизни. Я думал также о своем прошлом и сурово судил себя за свое непростительное безумие, сделавшее из меня нищего и парию. Тем не менее, пока был жив мой старик-покровитель, я терпеливо выносил такую жизнь. Я уже привык к труду. Когда по вечерам мы беседовали, сидя перед гротом, и старый солдат говорил мне про войны Александра и рассказывал тысячи любопытных случаев из своих походов по Индии и Персии, я забывал свою настоящую нищету и жил этим славным прошлым.

Четыре года спустя Мерион умер, и я остался один. Мало-помалу одиночество начало тяготить меня, а потом сделалось положительно невыносимым. Я начал думать о своей прежней жизни, о роскоши и комфорте, которыми был окружен, об изящном и просвещенном обществе, и почувствовал, что меня неудержимо влечет к тому неблагодарному миру, откуда я был навсегда изгнан. Горькое отчаяние овладело мной. День ото дня настоящая жизнь становилась мне все ненавистней, а желание вернуться к светской жизни все сильней. А между тем желание это было неосуществимо, так как у меня ничего не было, кроме пещеры, превращенной Мерионом в убогое логовище; в том же рубище, какое было на мне, меня, как нищего, прогнали бы от порога всех тех дворцов, где жили мои бывшие александрийские друзья. Что касается того, чтобы вернуться в столицу и искать там занятий, то об этом нечего было и думать, так как я ничего не знал и не мог зарабатывать свой хлеб.