Софии русский уголок - Виктор Косик

К середине тридцатых годов в Софии появилась еще одна заметная фигура – поэт «Колосовский-Пушкин», требовавший в Комитете по делам русских беженцев «выдать ему удостоверение в том, что в него действительно вселился дух А. С. Пушкина». На этот ему кротко заявляли в том же стиле: «Приведите с собой двух свидетелей, а мы вам выдадим настоящее… свидетельство. Скажите только, какие произведения у вас имеются готовыми». На эту просьбу бедный больной Колосовский заявлял: «Долго думать я не стану – историю мира напишу.». Потом еще долго, несколько месяцев, он искал «свидетелей», но, увы.27

Были в Софии и свои фотоателье: 1-я русская фотография «Фотофильм» (бульвар Дондуков, 36)28, электрофотография «Миниатюра» (ул. Александра I, 10 и угол ул. Алабина)29.

Любители истории могли купить, заказать, починить обувь у сапожника Александра Македонского (ул. Алабина, 19, угол ул. Царя Самуила)30. Sic transit Gloria mundi.

Свободное время можно было потратить и на модное кино. В 1930-х гг. ходили на немецкую «фильму» «12 стульев», действие в которой происходило в Германии, смотрели многосерийного «Тарзана» с Джонни Вейсмюллером в главной роли. Популярны были и ковбойские фильмы. В синема можно было увидеть и русскую «развесистую клюкву» о любви князя к дворовой девке31.

Иван Тинин в своих занятнейших воспоминаниях воспроизводит блистательную пародию Дона Аминадо (Аминодав Пейсахович Шполянский, творчество которого высоко ценили такие таланты, как М. Горький, З. Гиппиус, М. Цветаева) на сценарий голливудского «шедевра»:

Ночь, сугробы, перелески,Три медведя под сосной,Кучер в шубе, князь в черкескеС длинной пикой за спиной.Наконец они приехали к Марфуше.На ней была шаль, кокошник, сарафан.Князь разводит с ней турусы,Русский с драмою роман.А в это время: прут на замок нигилистыПо прозванью мужики.

Лезут скопом, все сердиты,В волчьих шкурах. Просто страх.Не крестьяне. ТроглодитыС красным знаменем в руках.

В общем, эти троглодиты начали громить замок. Князь вышел на крылечко.

Полетела в снег гармошка.Оборвалась с жизнью связь.

А Марфушка тем временем вышла из замка задним ходом, села в сани и вперед.

Мчится тройка шибче беса,Не догнал ее народ.

Конец первой серии голливудского фильма о русских в стихах таков:

На пригорке, на опушкеКамень с надписью такой:Здесь покойник князь ПетрушкаС Достоевского тоской.

Вторую серию Дон Аминадо начал так:

В Голливуде не в неволе,Много киноательеТам Марфушка в главной ролиВ фильме “Царское колье ”.

Шум, успех необычайный.И Марфуше в сей моментПредлагает брак законныйБольшевистский президент.

Нет конца пурпурным лентам,И в плакатах горизонт,А Марфуша с президентомОбъезжают красный фронт…32

В основном шли фильмы американского, немецкого, французского производства. Захватывали фильмы с Гретой Гарбо, Мери Пикфорд, Иваном Мозжухиным33. О Мозжухине, «халифе на час, идоле и жертве европейских психопаток, герое европейского экрана», Дон Аминадо (А. П. Шполянский) напишет, что он умер от туберкулеза, «промотав небольшой талант, сумасшедший успех и сожженную алкоголем молодость»34.

В середине 1920-х гг. русские эмигранты могли смотреть документальный фильм «300-летие царствования Дома Романовых».

В конце 1929 г. в Болгарии был снят фильм «После пожара в России», поставленный по повести Пенчо Михайлова «Под землей», в котором сыграла одну из ролей гимназистка Таня Тарновская, исключенная из школы за свой «возмутительный» дебют35.

Но это уже традиция: в России и за гораздо меньшие «вольности» исключали с «волчьим билетом». Стоит перечитать того же Дон Аминадо.

И все же самыми, самыми… были творения советских режиссеров и артистов. Первый советский фильм «Чапаев» шел несколько месяцев подряд. Этот фильм среди изгнанников посеял смуту: «Одни говорили, что этот фильм – воспоминание о Гражданской войне, другие утверждали, что все это брехня, третьи признавали, что это большевистская пропаганда. Но главное здесь то, что все спорили о нем и смотрели его по нескольку раз». Второй советский фильм, вызвавший смятение был «Тринадцать». И. Тинин подчеркивал в своих воспоминаниях, что «фильмы из России всегда очень болезненно и трепетно воспринимались русскими эмигрантами. Они были для взрослых и желанным напоминанием об утраченной родине и одновременно вызывали душевную боль по утрате»36.

Любители русской песни могли ходить на разнообразные концерты. Случались и праздники души, когда выступал в Софии хор С. Жарова, пели А. Вертинский, Н. Плевицкая, на концертах которой зал «заливался слезами», в особенности при исполнении песни «Занесло тебя снегом, Россия»37, с ее первыми строками:

Занесло тебя снегом, Россия,Запуржило седою пургой,И холодные ветры степныеПанихиду поют над тобой.Замело!.. Занесло!.. Запуржило!..

И не могу не напомнить здесь пронзительно-печальных строф Георгия Иванова

Россия счастье, Россия свет.А, может быть, России вовсе нет.

И над Невой закат не догорал,И Пушкин на снегу не умирал,

И нет ни Петербурга, ни Кремля —Одни снега, снега, поля, поля…

Снега, снега, снега… А ночь долга,И не растают никогда снега.

Снега, снега, снега… А ночь темна,И никогда не кончится она.

Россия тишина. Россия прах.А, может быть, Россия – только страх.

Веревка, пуля, ледяная тьмаИ музыка, сводящая с ума.

Веревка, пуля, каторжный рассветНад тем, чему названья в мире нет.

И все же у поэта были и иные строфы о России:

Это звон бубенцов издалека,Это тройки широкий разбег,Это черная музыка БлокаНа сияющий падает снег.

… За пределами жизни и мира,В пропастях ледяного эфираВсе равно не расстанусь с тобой!И Россия, как белая лира,Над засыпанной снегом судьбой.

Но это все высокая поэзия.

Приземленными были строки Дон Аминадо:

Не негодуя, не кляня,Одно лишь слово! Но простое!– Пусть будет чуден без меняИ Днепр, и многое другое…3

Надо было жить, устраиваться, приспосабливаться, обустраиваться…

По сути дела братская болгарская земля все же с трудом становилась своей. В чем трудность? – в стиле, который в жизни русского и болгарина был различен. В подтверждение – только одна картинка:

«Поведение русских. было странно и непонятно болгарам, вызывало их осуждение. Русские мужчины целовали руки у замужних женщин, причем не только у пожилых, но и совсем юных. Русские женщины свободно ходили в одиночку по городу, без стеснения встречались и разговаривали со знакомыми мужчинами. Летом они носили привезенные с родины легкие белые платья из «шитья» с вышитыми или вырезанными медальонами, «мережкой» и другой «сквозной» вышивкой. Под платьями у русских женщин были красивые нижние юбки с воланами, кружевами и вышитыми медальонами, которые служили для защиты от нескромных глаз прозрачных частей надетого сверху платья, но воспринимались болгарками в совершенно противоположном смысле. Доходило до того, что болгарская женщина хватала русскую за подол платья, поднимала его и, завидя более нарядную, чем верхнее платье, нижнюю юбку, кричала: ”Смотрите, они приехали соблазнять наших мужей!“, причем это иногда происходило в присутствии мужа-болгарина. Как это ни обидно и несправедливо, русских женщин часто называли “развалена рускиня”, то есть “развратная русская”»39.

Болгарки, привыкшие к традиционному платью, зачастую просто не воспринимали русских женщин, одетых по-европейски. Именно о таких модницах в юмористическом листке «абсолютно независимой мысли» под названием «Вопль!» в 1929 г. публиковались следующие стишки:

С каждым годом все корочеДамский модный туалет…И скажу я, не пророча,Что нас ждет чрез десять лет

Побожуся я – ей Богу,(Пусть простит Всевышний мне) —Наши моды понемногуВозвратятся к старине.

Скоро бабушки и девы!И плеяды пышных дам —Запестрят в костюмах Евы!По бульварам и садам.

С каждым годом все корочеНа прикрытие намек —И исчезнет между прочимДаже фиговый листок40.

Как и везде, в русском зарубежье, в Софии были свои «питательные заведения». Назову несколько.