Облачный полк - Эдуард Веркин

– А нисколько: у него же давление. Ну что, за секундомером бежать?

– Не бежать. Полезем на чердак.

– Так там же пыль… – Вовка смотрит в потолок. – Аллергия может обостриться…

– Аллергия везде может обостриться. И всегда. И вообще, немного грязи не повредит, знаешь ли. Надо закаляться, мы всегда закалялись. Вперед.

Мы отправляемся в пристройку, долго приставляем лестницу к лазу, примеряемся. Вовка ползет первым, я за ним.

Чердак. Сети. Они тут висят, наверное, с… не помню. С Гагарина точно. Мы как тогда на Азовское море смотались, так я их сюда и повесил. Чтобы пахли солью, рыбой, чтобы чешуя блестела в ячеях, чтобы… Не знаю, когда развешивал эти сети, я вспоминал Ассоль и шпроты.

Вовка пробирается через сети, запутывается, распутывается, снова запутывается, смеется. В воздух поднимается серебристая пыль.

– А удочек нет? – Вовка выуживает из ячей засохшего пескаря (специально туда прицепил). – Бамбуковых?

– Зачем тебе? У тебя же пластиковые есть.

– Есть. Просто бамбуковые… – Вовка кусает пескаря в бок. – Соленый… Раньше ведь только бамбуковыми ловили.

– Пластиковые лучше.

– Лучше. Но бамбуковые ведь совсем другое дело, правда?

– Правда.

– Вот и я говорю…

Вовка садится на диван, провалистый и музыкальный. Диван скрипит, выдувая из себя, как из меха, фонтаны пыли. Это уже другая пыль – ее можно легко собрать в кулак, слепить птичку, как из хлебного мякиша.

– А в диване что? – Вовка стучит по красноватой обшивке.

– Ничего. Раньше в диваны ничего не складывали. Только скелеты.

– У тебя скелет там? – Вовка перестает подпрыгивать.

– Обязательно.

Вовка смеется. Но с дивана поднимается. Подходит к книжному стеллажу. В прошлый раз он разобрал его до второй полки. Но сегодня Вовка книгами не интересуется, стягивает с полки патефон.

– Пластинки там, в корзине.

Но пластинки Вовку тоже не интересуют. Он пристегивает к аппарату ручку, накручивает пружину, запускает механизм.

Я хочу еще раз предложить пластинки, но вдруг понимаю, что дурак: Вовку совсем не это интересует. Некоторое время мы сидим в чердачной тишине, прислушиваясь к потустороннему хрусту шестеренок, глядя на медленно вращающуюся тарелку. Ее шепот прерывается резким щелчком, Вовка закрывает крышку патефона, легко поднимает аппарат на третью полку – хоккеист как-никак.

– А ты что, шкаф с шубами уже убрал? – спрашивает он.

– Еще в мае, – отвечаю. – Убрал: в нем моль завелась, все шубы сожрала.

– Жаль. А то там интересно было. Шубы – здорово. У нас дома ни одной нет – мама животных защищает, ну, ты знаешь. А это что там?

Вовка возвращается к сетям, пробирается через них, снимает зеленую пластмассовую коробочку, подвешенную с краю.

– Блесны… А зачем тебе блесны, да еще зимние? Ого, финские, настоящие! Можно?

– Бери, конечно.

Вовка достает блесны, разглядывает, пробует крючки на ногте.

– Как лед станет, на рыбалку пойдем, – обещаю я. – На каникулах.

– Мы в Ярославль едем на каникулах, там же первенство. Нормальные блесны, сейчас таких нет… Ручная работа, кажется, посеребренные.

Вовка бродит в сетях, опрокидывает с полки банку с крошеным пенопластом – падает снег.

Я смеюсь.

Вовка выбирается из сетей, в чешуе, в пенопласте, довольный.

– А правда, что папа говорит? – спрашивает он.

– Что?

– Ну, что ты двадцать немцев убил.

– Двадцать?

– Двадцать. Это только из автомата!

И это только из автомата. Да…

– А еще семерых штыком заколол!

– Заколол?

– Ага. А остальных из ППШ.

– А ты откуда про ППШ знаешь?

Вообще-то, я не очень удивлен, я давно уже не удивляюсь. Другие, новая порода, не такие, как мы. Но почему-то их я понимаю. Старшего не понимал, с младшим как с пришельцем разговаривал, а с Вовкой все не так. Хотя, может, это я в детство впадаю постепенно? Уже, пожалуй, пора. Давно пора вообще-то…

– У всех во время войны был ППШ, у тебя тоже должен быть. Или у тебя МП 40?

– Это смотря для чего, – отвечаю я. – Если к составу идти, то лучше с ППШ. А если так, то МП. А вообще мы с пистолетами больше ходили, так удобнее.

– Почему?

– А ты откуда столько про оружие знаешь? – вопросом на вопрос.

– А, – машет рукой Вовка, – книжки читаю.

Книжки он читает – это точно.

– У нас все почти в классе читают. – Вовка направляется к буфету, до него он в прошлый раз не добрался. – А тут что?

– Не помню.

– Посмотреть можно?

– Конечно.

Вовка открывает буфет, нюхает пыль.

– Тут посуда одна битая… – Вовка слегка разочарован. – Но выкидывать, конечно, нельзя, сейчас стекляшки, а через пятьдесят лет на это яхту купим. Пыль сдувать не надо, она предохраняет. Да и сам буфет тоже ничего, его уже сейчас в кино можно снимать.

Вовка бережно закрывает дверцы.

– Это наш родовой буфет? – спрашивает Вовка.

– Да, – отвечаю я.

Это, конечно, вранье, но знаю про это только я. Так что, это уже наш родовой буфет. Его купил еще мой дедушка сразу после Крымской войны.

– Отличная вещь, лак как вчера положили, – Вовка стряхивает прилипший к буфету пенопласт. – Папка рассказывал, как он вырезал звездочку, а ты его выпорол. На левой дверце… А, вон она!

Вовка находит накорябанную звездочку, разглядывает ее неодобрительно.

Вовка любит старинные вещи, мимо «Антиквара» никогда не проходит. Вместе лезем в подвал, под подкову, под колокольчик. Я сижу на раритетной чугунной скамейке, Вовка бродит по рядам, разглядывает значки, велосипедные фонари, наборы аптекарских гирек, дореволюционные будильники – все то, что валяется в изобилии на каждом чердаке от Москвы до Владивостока. Листает старые альбомы, рассматривая через лупу желтые фотографии незнакомок, щупает открытки. Кажется, на день рождения он просил у отца металлоискатель. А тот подарил ему коньки. Профессиональные, из какой-то там особой стали, ею можно трубы рубить. Зачем коньками рубить трубы?

– Сундук мы в прошлый раз так и не открыли, не успели. Давай сегодня, а?

Вовка снимает со стены связку, начинает подбирать ключ: постукивает по замку, некоторые ключи разглядывает пристально, в другие свистит.

– И что же вы там читаете? – спрашиваю я.

– А, всякое… – Вовка пробует очередной ключ. – Про выживание разное, про мутантов… Про краеведение. Но это я только, остальные это не очень любят, конечно.

– А про оружие в краеведческих книгах написано? – улыбаюсь я.

– Не, в краеведческих про краеведение. Почему реки так называются, где раньше дороги проходили, про монастыри. А оружие – это где про ядерную войну.

– Про ядерную войну?

– Угу.

Вовка подбирает ключ, замок щелкает, Вовка отскакивает, настороженно смотрит на меня.

– Сундук, – говорю я. – Еще твоему… прапрадеду принадлежал. Он его сам, кажется, и сделал.

– Обычный? – подозрительно спрашивает Вовка.

– Самый что ни на есть.

– Ага… Я читал, есть такие сундуки… Хитрые. Сундуки-убийцы, короче. Ты его открываешь, а оттуда стрела отравленная. Или дротик. Или механический скорпион. Мера предосторожности от кладоискателей. Так вот.

– Этот без дротика, – уверяю я.

Вовка возвращается к сундуку, подцепляет за ручки крышку, толчком, по-штангистски, выбрасывает ее вверх, откидывает к стене.

– Ого!!!

Вовка произносит это «ого» с таким восхищением, что у меня возникает подозрение, что содержимое сундука каким-то чудом подменили, и теперь вместо старого барахла там лежат каперские сокровища.

– Да…

Он вытирает руки о штаны и достает из сундука ремень.

– Твой?

– Кажется…

– Военный?

– Ага.

На самом деле, ремень не военный, им я обзавелся уже сильно после. Не могу понять, отчего не выкинул… Хотя раньше вообще мало вещей выкидывали.

– Со звездой, как надо… – Вовка придирчиво изучает зелень, поселившуюся на бляхе, недовольно морщится. – Нужно пастой почистить…

Он надевает ремень. В свое время я наделал в нем дополнительных дырок почти до половины, отчего ремень оборачивался вокруг меня ровно два раза. Удобная была вещь. Особенно спать хорошо: затянешь поплотнее, на пузо под пряжку тетрадку засунешь – и есть ночью вроде как неохота.

Застегивает пряжку на последнюю дырку и подсовывает руки под ремень.

– Ничего лямка, – говорит он. – Сколько лет, а как новенький, даже не протерся. А мне мама купила – так через два месяца порвался… А правда, что на ремне бритву раньше точили? В кино показывают.

– Можно и на ремне. Но у меня брусок особый был.

– Ясно…

Достает побуревшую от времени матерчатую сумку. Не открывает, изучает так, ощупывает.

– Противогаз, видимо… Точно, противогаз…

Вытряхивает маску, жестянку фильтра, трубу, похожую на кишку.

– Так… Газы!!

Натягивает маску, открывает клапан фильтра, смотрит на меня, машет руками. Противогаз ему велик, само собой.

– М-ж-м-щ! – мычит Вовка.