Мертвый час - Валерий Введенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И впредь так поступай, – оборвал его Крутилин. – Мало ли где я задержался? Может, меня и на свете этом больше нету. Служба у нас, сам знаешь, – всякое может приключиться. А шо тебе не положено знать – в запечатанных конвертах приносят.
Окончательного мнения о Яблочкове Крутилин пока не составил. Из положительных качеств: умен, образован, с интуицией порядок (в сыщицком деле она ох как необходима), инициативен. Из отрицательных: желания Ивана Дмитриевича стремится предугадать. Что для розыска – беда. Сыскарей вечно подгоняют, начальству хочется более высокому начальству доложить о поимке убийцы-грабителя-насильника! Мол, хоть и допустили, уже исправили. Однако поспешность в розыске чревата. Чай, не блох ловим: которую задавил, ту и ладно. Преступника надо вычислить наверняка, иначе невиновного засадишь, а истинного злодея упустишь.
– Двоих агентов отправил за дворником, двоих за ломовиком, полюбовником Маланьи.
– Молодец, – похвалил Арсения Ивановича Крутилин. – Может, еще какие соображения имеются?
– Имеются, однако поперед целесообразно дворника с извозчиком допросить. Оба могли убить. И порознь, и вместе.
– Могли, – согласился Крутилин.
Дворника Иван Дмитриевич почему-то из виду упустил. А ведь подозрителен. Почему, интересно, пьян был с утра? На их службе злоупотребление не приветствуется. А вдруг потому, что деньгой разжился? Увидел ночью, как Варфоломеева из дома уходит, пробрался во флигель через открытое окошко, выстрелил…
Опять этот хренов револьвер. Откуда он, черт побери, у дворника?
Нет, но почему Красовскую не задушили?
Крутилин от злости сломал карандаш, который вертел в руке:
– Ты каучук не тяни. Излагай соображения.
Яблочков затараторил:
– В Нижний следует агента отправить, труппу опросить.
– Шо они могут знать? Жили от нее отдельно…
– Во-первых, личность ухажера. Наверняка и представления посещал, и цветы дарил.
– А вдруг их было несколько?
Яблочков закатил глаза. Не дай, как говорится… И продолжил:
– Во-вторых, почему именно ухажер? А вдруг кто-то из труппы Красовскую убил?
– С какой такой стати?
– Народец в театрах собран сумасшедший. Из-за выигрышной роли любую пакость друг дружке способны сделать. Даже убить.
– Шо ты говоришь, – не поверил Крутилин.
– Ей-богу, Иван Дмитриевич. Чего только актеры не вытворяют. И слабительное конкурентам подмешивают, и битое стекло в туфли запихивают…
– Откуда знаешь?
Яблочков покраснел:
– Мечтал об актерской карьере. Однако судьба распорядилась иначе.
– Жаль, актер бы из тебя вышел знатный.
В прошлую среду к Крутилину явился осведомитель. Опустившаяся личность, горюн[12] Степка по кличке Кобель. Пришел с обычной бедой – пропил сапоги. А сапоги для горюнов ценность исключительная. Траурные фрак и брюки им старосты выдают, а вот сапоги надо иметь свои. Пропьешь – из горюнов вон. Что со Степкой и приключилось. Пришел он к Крутилину просить на сапоги, а взамен шепнул, что в известном трактире на Лиговке, где нищие собираются, прячется варнак[13] Студеный, осужденный пару лет назад за убийство и грабеж.
Трактир, кроме парадного, имел множество невоскресных[14] входов, потому силами сыскного его не обыскать. А чтоб полицейский резерв привлечь, уверенность должна быть, что варнак и вправду там. А ее как раз и не было, словам оставшегося без сапог Кобеля доверять опасно.
Пойти в трактир самому, чтобы проверить, Крутилин не мог, его там в любом гриме узнают. Помощники Ивана Дмитриевича тоже люди в сих сферах известные. Все, кроме новенького, Яблочкова. Ему и поручили. Переодевшись в лохмотья, Арсений Иванович отправился к Знаменской церкви[15]. Туда его, конечно, не пустили. За тем, чтобы «сверхштатные» нищие «штатным» не мешали, сторож бдит. Яблочков, пристроившись у оградки, достал из кармана медные крестики на веревочках и образки на кисточках (купил у знакомого целовальника[16]) и, когда после службы народ повалил из храма, заверещал:
– Кому образки за алтын[17]? Кому крестики за грошик[18]?
Выторговал Арсений Иванович жалкий пятак, однако лишь площадь опустела, к нему подскочили двое:
– Эй, хлопец. У нас и без тебя перебор. Катился бы ты…
– Выпить хотите? – без предисловий взял быка за рога Яблочков.
Один из нищих усмехнулся:
– На пятак три стакана не нальют…
Арсений Иванович разжал кулак и продемонстрировал желтенькую депозитку[19]. Нищие переглянулись: человек, видать, сурьезный, достоин, чтоб выслушать.
Известный трактир был неподалеку, туда и пошли. Крутилин наблюдал за перипетиями из кареты с зашторенными окнами, остановившейся неподалеку. Задание у Яблочкова было простым – убедиться, что варнак Студеный и впрямь обитает в трактире. Но Арсений Иванович превзошел ожидания. Примерно через два часа вышел оттуда в обнимку со Студеным. Оба еле держались на ногах, попеременно падали и поднимали друг друга, однако, хоть и медленно, двигались вдоль Лиговского канала в сторону Кузнечной. Когда туда свернули, Крутилин скомандовал:
– Брать.
Варнак был столь пьян, что сопротивления не оказал.
Яблочков же наутро попросил у Крутилина в долг червонец. Угощая нищих, спустил остаток жалованья – осторожный варнак долго не показывался, однако, узнав, что в чистой половине всех угощает новенький, не выдержал и спустился. Быстро его напоив, Яблочков предложил Студеному пойти на «верное» дело – ограбить ювелирный магазин на Коломенской, где сторожем служит его кум. Забыв во хмелю осторожность, Студеный покорно поплелся за Арсением Ивановичем.
– Спасибо за комплимент, Иван Дмитриевич, – улыбнулся Яблочков.
– Комплименты я дамам высказываю. А подчиненным – оценки. В трактире проявил себя орлом. Того же жду и в этом деле.
– Рад стараться, – по-военному щелкнул каблуками Яблочков.
– Отыщи обер-кондуктора курьерского поезда. Надо выяснить, уезжала ли Красовская из Петербурга?
– Слушаюсь.
– Телеграмму в Москву отбей, пусть Варфоломееву поскорей этапируют! И вещи Красовской пусть перешлют. Вдруг письма какие найдутся? Надо же выяснить, с кем роман крутила.
Яблочков снова сказал:
– Слушаюсь.
– Распоряжения запомнил? – спросил Крутилин.
– Так точно.
– Иди исполняй. А ко мне дворника пусть приведут. Что не ясно?
– В Нижний кого отправить?
– Фрелих пущай прокатится.
Глава первая
Княгиня Тарусова приступила к расследованию убийства Красовской гораздо раньше сыскной полиции. Но сперва знать не знала ни про актрису, ни про ее смерть…
В субботу восьмого августа выдался прелестнейший вечерок. Такие в «карикатурах южных зим» большая редкость. Это в благословенном Средиземноморье воздух, накалившись за день, и после захода светила не теряет приятной теплоты, хоть купайся в нем. В родных же широтах все наоборот: продрогнув за ночь, природа и сама не успевает согреться за несколько часов дневного тепла.
Однако в ту памятную субботу погодка задалась, и князь Тарусов, экс-профессор Петербургского университета, а ныне присяжный поверенный, решил провести вечер с компанией друзей в веселом заведении на Черной речке. Последний раз подойдя к зеркалу, он отряхнул невидимые пылинки со смокинга, приладил в бутоньерку розу и черепаховой расческой поправил пробор, напевая: «Пора! Пора! Туда, где призывно зовут голоса…»
Фривольным куплетам неожиданно саккомпанировал дверной колокольчик.
Кого это нелегкая принесла? Входная дверь скрипнула:
– Добрый вечер! – услышал князь басок камердинера.
Однако вместо «как прикажете доложить?» Тертий чуть слышно сообщил посетителю, что Дмитрий Данилович в кабинете.
Кто-то из своих. Неужели Лешич за ним заехал? Как это мило…
Дверь в кабинет отворилась:
– Дорогой, пришлось срочно вернуться…
Предвкушение сладостного вечера на лице Дмитрия Даниловича сменилось раздраженным изумлением, которое его супруга, а это была она, поняла по-своему:
– Нет-нет, не волнуйся, дети здоровы, я тоже. Просто наткнулась на одно дельце, за которое непременно нужно взяться. Да что с тобой? На тебе лица нет. Дмитрий, тебе плохо? Сердце?
Тарусов, словно силясь прогнать нежданное видение, помотал головой. Видение не исчезло, напротив, безапелляционно заявило:
– Зачем обманываешь? Я же вижу. Немедленно ложись. Ну что за жизнь? Нельзя оставить даже на минуту. Я как предчувствовала…
Князь покорно прилег на любимый диванчик и застонал. Увы, не видение. Сашенька собственной персоной.
Не подумайте дурного – князь Тарусов обожал свою супругу. Семнадцать лет брака пролетели как один самый счастливый день. Просто Александры Ильиничны было много, чересчур много, с лихвой хватило бы на десяток Дмитрий Даниловичей.
