Самому себе - Афанасий Мамедов

– Ну, ты даешь, бес! – Семеныча хватило только на то, чтоб головой мотнуть.- А ведь ты, Колян, от крови тащишься!

Добыть трех-четырех “объектов” могли бы мы и без сетки, просто петлей или при помощи того же самого ружья. Но дорог ведь не столько результат, сколько накал да интерес самой охоты. Семеныч этому не чужд, у него есть мечта оторвать проволокой яйца догу. “Прямо как в кошелечке они, блин, висят… Идет он с какой-нибудь, блин, лярвой, а они так и качаются, играют… Блин, вырвал бы с корнями!” И как-то я его на сей счет немного понимаю. И пускай какой-нибудь мужчина не первой молодости, положа руку на сердце, попробует сказать, что он совсем, ну ни капельки, не разделяет вот таких чувств!

Чем только тех догов сейчас кормят? Испражнения прямо коровьи, лошадиные, а не собачьи. Утром, когда до остановки чапаешь, следы их выгула невольно замечаешь. Овсянкой, что ли, кормят их или рисом? А на другое ведь у амбициозных в прошлом семейств нет нынче денег.

Выгнать дога тоже нельзя: как же, член семьи! Насколько же практичней и функциональней питбули и бультерьеры у этих новых русских. В три раза меньше по весу и в три раза свирепее, чем доги.

Они – как браунинг! И ведь не лают, все молчком творят. Эх, мне бы пистолет с глушителем! А то у меня только глупая, громкая двустволка. Вороны тучей поднимаются от выстрела.

Все это мне в голову пришло, когда я домой вернулся с работы и собирался после трудодня пожарить себе пару больших лангетов, добытых в том же корейском заведении по льготной, так называемой

“входной” цене. В то, что это на самом деле баранина, белый человек поверить может с большим трудом. Я этот труд свершил и уже начал было жарить себе ужин, как вдруг телефон подал голос. Думаю, может, это автобусная новая знакомая хочет день своего прихода уточнить? Но слышу:

– Привет, Ко-ко… Послушай…

– Нет, это ты послушай! – говорю.- Сколько я просил тебя, велел, чтоб ты…

– Ой, хорошо, ну ладно, ладно… Не буду больше. Ты – Кока,

Коленька. Я помню, помню. Можно мне дальше говорить? Послушай, я запустила в Интернет твои образовательные данные и номер институтского диплома… Про диссертацию… Дескать, ее не пропустили лишь потому, что стали шить тебе… Как это когда-то называлось? Кажется, “низкопоклонство перед Западом”? А еще я про твое “чен-чен”, “та-та” для шику запустила… А что, Коль? Не помешает. Ведь адрес – целый мир, поэтому и знать нельзя, кого вдруг это заинтересует. А представляешь, вдруг на самом деле кто-то клюнет, а?! Да еще вдруг не у нас? Правда, с инязыками у тебя всегда плохо было…

– Послушай,- говорю,- а я тебя просил? Я разрешал тебе мои дела без спросу обустраивать? Чего молчишь?

Однажды, около месяца назад, после затейливого соития, распития

“смирновской” на две трети и полного уничтожения копченого куренка, конечно, тоже принесенного женой, он, пребывая в благодушном настроении, сказал: “Прикрылась бы, прохладно у меня здесь”. И в ответ на это приходящая супруга похлопала себя по тридцатидевятилетним прелестям, которые отражало старое зеркало платяного шкафа. “Рубенс!.. “Даная и золотой дождь,” а?!” Он обратил взгляд к зеркалу. Трещинки и причудливые лакуны осыпавшейся амальгамы лишь выявляли несовременную добротность, толщину стекла…

Собственно говоря, в самой постельной женской болтовне ничего плохо не было, но – “Рубенс”, “Золотой дождь”, “Даная” – это уже похоже на перераспределение ролей: ронять небрежно породистые, красивые слова было всегда его законной привилегией. Конечно, это не было допущено до уровня сознания, однако… Вот Николай в задумчивой приторможенности зачем-то подошел к печке, пощупал облицовку, хотя, казалось бы, прекрасно знал, что печь не топится…

– Ты, наверно, помнишь, я говорил тебе, что “наша” Волга на большей части протяжения у проживающих здесь издавна народов называется Атал или Итил, Итиль. Многие из этих народов – тоже не коренные, автохтонные. А есть ли таковые вообще? Пришли, смешались с местным населением. Другие пришли во время татаро-монгольского нашествия, но почти все они сейчас зовутся одинаково – татары. Хотя даже в самой орде в самом начале их движения с востока племя “тата” отнюдь не самым большим было в том племенном союзе. Быть может, самым воинственным? Не знаю. Почти тысяча лет прошла. Но вот что мне подумалось… Уже лет десять тому назад на Западе недоуменные вопросы раздавались: почему русская мафия зовется “чен-чен”? А вот теперь представь себе экзамен по истории в каком-нибудь три тысячи надцатом году, профессор или кибер некий спрашивает у студентов:

“Почему жители центрально- и восточноевропейских равнин носят название “ченчены”?”

– Ну, Коко… Ну не петушись.

Я шмякнул трубку.

Шмякнул не только потому, что очень разозлился, а чтобы не болтать того, о чем буду жалеть. Рядом с тобой, с моею бывшей коммунисточкой, неловко мне за мое шестидесятничество, за баррикадство мое московское! Всю сторону домов напротив моего родового особняка – такие же халупы покосившиеся – давно уже снесли, и, если бы не кризис имени нашего почти что землячка господина

Кириенко в 98-м, здесь бы уже вовсю строительство кипело и стоимость земли под моей развалюхой… Э, да чего там говорить?! Хватит!

Я еле оборвал себя. Ей непонятно, почему я разозлился? Да, не хочу, невмоготу мне сейчас где-то на новом месте начинать опять самоутверждаться, в учениках ходить, ловчить да унижаться. Ну в самом деле, для чего в автобусе, когда ты уже скоро собираешься выходить, вдруг начинать пересаживаться? Я уж лучше так, я как-нибудь по-старому доеду, доеду спецом по уничтожению “объектов”.

Вот только мне бы свою квалификацию повысить: хотя бы одного двуногого замочить? Чем я не Солоник и не Ленька Пантелеев?.. Я, правда, не знаю, хватит ли у меня духу на такое…

Мои раздумья вдруг так на меня подействовали, что, кажется, подскочило давление: сладенько этак поехала хороводить голова.

Принял скорее адельфан – не помогло; проглотил таблетку допигита.

Поуспокоился. Кинул подушку на диван, развернул плед… Что-то рановато в сон кидать начало. Пробежал глазами по корешкам книг.

Аврелия, что ли, взять? Было время, очень мне помог когда-то этот странный римский император. Раньше возраст был другой, молодым ведь вишенки с гнильцой подавай, и на мир они смотрят “глазами клоуна”, все эти Холдены-Шниры. Рановато? Ну и пусть! Как говаривал мой дядюшка… Я так и не вспомнил, что говорил дядя (тоже Аврелий в своем роде) в подобных ситуациях, но что-то, несомненно, говорил, у него на все случаи были народно-фронтовые весом в пайковую краюху черного хлеба высказывания. Дядя Тоня, дядя Тоня… Мне порой кажется, что не от папы родился я, а от его брата. А может, так оно и есть?

Я уже начал уходить…

Уютное полусонное видение – дядя Антон, подмигнув мне поверх кривенькой оправы очков, выдал из своего репертуара:

“Потихоньку-полегоньку, постепенно жеребец может комариху обрюхатить”…И дядя почему-то зазвенел.

Звонил, конечно, телефон. Я ни на мгновение не сомневался, что это не призрак дяди телефонирует мне с того света, но если это снова моя благовер-ная-неверная, то я сейчас ей выдам!.. А вдруг это по ошибке кто-то? Ну тогда тем более! Только ведь засыпать стал… Вот когда, кажется, готов убить, готов убивать, и что интересно – никакого сомнения в себе.

– Вас слушшшшшают…- зашипел я в трубку.

– О-ой, я, наверное, не туда попала… Мне нужен… Извините…

– Вика?! По-моему, как раз я вам нужен. Здравствуйте.

– Кажется, я разбудила вас?

– Ну что вы…

– Просто я хотела сказать, что завтра собиралась к вам зайти, чтоб неожиданностей не… Ну вы меня понимаете?..

Ой, тоже, видать, девка пуганая, подумал, не раз, видно, ее жизнь личиком об стол прикладывала. Только имя победное – Виктория. Вот и старается девушка теперь всюду соломку подложить и дует на холодное.

Гх-м. А почему же это я – такое уж “холодное”? Я что, ни для кого ни капли не опасный?

Это предположение (открытие?) ничуть не обрадовало героя, и, положа руку на сердце, пусть каждый скажет: так ли уж это обрадовало бы его? И разница полов здесь не играет роли, только сорта лестной для самолюбия опасности различны.

День следующий уже и начался не как обычный день как день, хотя бы потому, что решил я сесть в автобус минут на десять раньше, чтобы мне там случайно вдруг не столкнуться с Викой. Почему? Такая встреча обязательно бы снизила…

Но запланировал минут на десять, а сам проснулся много раньше. Дома скучно, на завтрак – шаром покати, в холодильнике только тот героический, дурацкий таракан на верхней полке.

Оделся я да и потопал потихоньку.

На улице почти ночная тьма.

Осень.

Какая-то трам-та-та-та “пора очей очарованья”, дымы из заводских огромных труб, коптящие нещадно атмосферу, тоже как-то по-своему красивы на фоне розовой восточной части неба.