Пасть дьявола - Глеб Голубев

Так мы болтали еще довольно долго.

— Гипотез немало, — сказал, вставая, Сергей Сергеевич, — но ни одна не поможет нам сегодня разобраться в тайнах «Пасти дьявола». Пора спать, братцы, завтра работы много.

Все начали подниматься и расходиться по каютам. Мы с Волошиным еще постояли у поручней на самой корме, возле спущенного на ночь флага. Отсюда хорошо смотреть, как убегает вдаль клокочущая вода. Особенно вечером, когда она сверкает и переливается в ярком свете гакабортного фонаря. Этим зрелищем можно наслаждаться часами. И мы, зачарованные, простояли довольно долго.

— Надо все-таки идти спать, — произнес Волошин, тряхнув головой. — Наваждение какое-то. Зайдем к Володе?

Я кивнул. Это тоже стало у нас своего рода ритуалом: заглядывать перед сном в ходовую рубку, если к этому времени уже заступал на вахту наш друг Володя Кушнеренко.

Свет в рубке был уже потушен, в темноте смутно вырисовывалась фигура рулевого, замершего возле своего пульта. На больших судах, таких, как «Богатырь», никаких «штурвалов» не увидишь. Их заменяют рулевые колонки с рычажками и клавишами. Моряки прозвали их «пианино». Так и говорят рулевые, сменяясь с вахты и помахивая кистью уставшей руки:

— Ну отыграл на пианино…

— А где Владимир Васильевич? — спросил Волошин.

Рулевой молча показал взглядом на неплотно прикрытую дверь, которая вела в штурманскую рубку.

— Это мы, — сказал Сергей Сергеевич, открывая дверь. — Зашли пожелать спокойной вахты.

Володя молчал, ожидая, когда мы войдем. Потом хмуро ответил:

— Боюсь, не поможет.

— Ожидается шторм? — удивился Волошин. — Мой «ипшик» молчит.

— Нет, пока все тихо, — покачал головой штурман и, помолчав, добавил: — Принята радиограмма из Гамбурга. Прервалась связь с яхтой «Прекрасная Галатея» какого-то Хейно фон Зоммера. Вторые сутки не отвечает на вызовы. Официально просят все суда и самолеты, находящиеся поблизости, принять участие в ее поисках.

Мы с Волошиным переглянулись.

— А что за яхта? — спросил Сергей Сергеевич.

— Прогулочная. Катала богачей по океану. Двенадцать человек команды да прислуга. И гостей этого фон Зоммера человек пять-шесть, а может, больше, точно неизвестно.

— А где была эта красотка, когда ее последний раз слышали?

— Последний раз выходила на связь позавчера в шестнадцать тридцать. Находилась примерно вот здесь. — Володя ткнул пальцем в большую карту, разложенную на широком штурманском столе.

— Далеко от урагана. И закрыта от него Багамскими островами. Погода там, наверное, хорошая.

— Полный штиль. Яхта новенькая, только в прошлом году построена. Капитан и команда — опытные моряки. Навигационное оборудование самое совершенное: система «Дакка», локаторы, радиопеленгаторы. Кроме судовой рации, работавшей во всех диапазонах, имела и аварийную. Был на ней установлен даже автомат, подающий сигнал бедствия. Бывают такие случаи, что радист не может добраться до своей рубки: ну пожар там сильный, взрыв. Тогда автомат сам подает сигнал, сообщает позывные судна и координаты.

— И несмотря на все это, яхта молчит?

— Молчит.

— Надо зайти в радиорубку, — сказал Волошин.

Мы вышли на палубу. Волнующее ощущение полета над ночным океаном на сей раз меня не захватило. Что-то неуловимо изменилось. Ночная тьма вдруг стала иной, тревожной, враждебной.

Радиостанция на «Богатыре» размещалась в трубе, установленной лишь по традиции, для красоты. Рядом с вахтенным радистом сидел начальник радиостанции Вася Дюжиков. Они даже не заметили нас. Оба не отрывали глаз от мерцающих огоньками приборов.

Дюжиков снял наушники. Из них слышались неразборчивые озабоченные голоса.

— Ну как? — спросил Володя.

— Пока ничего.

Дюжиков посмотрел на часы, висевшие над столом. Два сектора на циферблате выделены красным цветом — по три минуты, от пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой. Международные периоды молчания, как принято называть это время. В эти шесть минут каждого часа радиостанции на всех судах и береговые, поддерживающие с ними связь, обязаны только слушать, не раздастся ли откуда зов о помощи.

Сейчас было сорок четыре минуты первого. Стрелка приближалась к сектору бедствия.

Вахтенный радист менял настройку, и в рубку врывались тревожные голоса.

— «Галатея», «Галатея»! — взывал женский голос и что-то сказал по-немецки.

Я вопрошающе посмотрел на Володю.

— «Галатея», где ты, отвечай. Твое положение! — перевел он.

— Проклятая «Пасть дьявола», — мрачно пробасил по-английски бесконечно усталый голос.

И тотчас же в эфире воцарилось молчание. Я взглянул да часы: стрелка вступила на красное поле.

Она двигалась страшно медленно, еле ползла. И все это время, вдруг словно ставшее бесконечным, из динамика доносились только шорохи и треск атмосферных разрядов.

И это гробовое молчание показалось мне тревожней самых громких призывов о помощи…

Стрелка с явным облегчением соскочила с красного сектора.

В динамике снова начали перекликаться голоса на разных языках.

Мы вышли на палубу и остановились у поручней. Некоторые иллюминаторы еще светились, бросая на мчавшуюся внизу за бортом черную воду теплые золотистые блики.

— Техника совершенствуется, а плавать все так же нелегко, — сказал Володя. — По статистике Ллойда, число кораблекрушений не уменьшается.

Мы помолчали. Потом Сергей Сергеевич сказал:

— Гостеприимно встречает нас «Пасть дьявола», ничего не скажешь. Ладно, я отправляюсь спать. Завтра надо закончить подготовку техники. Возможно, и нам придется принять участие в поисках пропавшей красотки.

Ночью волнения на море не было, но все равно она прошла беспокойно. Было душно, и я дважды вставал, проверял кондиционер. Он работал нормально. Ощущение духоты не проходило. Почему-то слегка поташнивало и было противное чувство непонятного страха.

Утром выяснилось, что плохо спал не я один. Многих донимало подавленное настроение. И качка уже началась — правда, легкая, чуть заметная. С юго-запада неторопливо и размеренно набегали волны зыби — посланцы бушующей где-то далеко Луизы.

Встал я рано, но, когда поднялся на шлюпочную палубу, увидел, что работа уже идет вовсю. На специальной площадке шустрые техники из лаборатории Волошина, которых Сергей Сергеевич иронически называл «Эдисонами», собирали дирижабль.

Сергей Сергеевич тоже был тут, веселый, бодрый, безукоризненно выбритый, в какой-то новой щегольской курточке с бесчисленными карманами на «молниях». Он стоял в сторонке и ни во что не вмешивался, но насмешливые, прищуренные глаза его не упускали ни одной мелочи.