Полнолуние - Всеволод Глуховцев

Имя-отчество он отлично знал. И Симаков знал, что он знает. И понял: намёк на то, что Зимин вполне оценил дерзкую выходку и не собирается оставлять её без внимания. Это было неприятно.

«Чего я, в самом деле… — кисло решил про себя ротный. — Чего доказывать…» Пустяшный гонор тут, пожалуй, что, и правда, был ни к чему. При даже небольшом желании особисту не составляло труда испортить жизнь младшему офицеру на несколько лет вперёд, а то и на всю службу.

И Симаков убрал правую ногу с левой и, кашлянув в кулак, чуть подался вперёд, скрипнув стулом. Теперь это была поза просителя в кабинете у мецената.

И капитан улыбнулся в третий раз. Он был доволен. Укрощение строптивого оказалось кратким, точным и элегантным, как блестяще разыгранный шахматный дебют.

— Юрий Михайлович, — сказал Симаков, ещё раз откашлявшись. Зимин глубоко затянулся, сбил пепел с сигареты и покивал головою, длинными струями выпуская дым из ноздрей.

— Да-да… Юрий Михайлович, верно… да. Так вот, Юрий Михайлович, вы, очевидно, знаете, зачем я вас вызвал… Что там у вас в карауле, что за стрельба?

Нудно, запинаясь, Симаков пересказал караульную историю. Закончив, передал капитану листки, которые так и держал до сих пор в левой руке.

— Вот… это объяснительные. Часового, разводящего и начальника караула.

Зимин, держа руку с сигаретой на отлёте, пробежал глазами написанное.

— А ваш рапорт? — спросил он, поднимая взгляд, в котором уже не было напускного благодушия.

— Рапорт я пока не писал, я ведь дежурный по части, отвлекаться не имею права… Как только сменюсь, так сразу же и напишу.

Симаков, конечно, не собирался писать этот долбаный рапорт сразу после сдачи наряда — делать больше нечего… Но коли спрошено, так и припугнуть не грех, а на худой конец можно, и правда, сесть и написать, хрен с ним.

И Зимин не преминул организовать Симакову этот самый худой конец, чтоб в следующий раз был повежливее, да и просто так, для профилактики, чтоб служба мёдом не казалась.

— Угу-м… Вот и отлично. Напишите и покажите мне, чтоб в долгий ящик не откладывать. Я сразу же и завизирую… До восемнадцати ноль-ноль у вас сдача дежурства, так?.. Ну, я полагаю, часа вам хватит. Вот в девятнадцать ноль-ноль и занесите. Я буду здесь. И закончим с этим делом… Ну, а какие-то выводы у вас уже имеются?

— Так точно… Часовому — наряд вне очереди, разводящему — без увольнения… а начкар, он не мой, прапорщик с первого ТПБ, это командир должен решать.

Зимин хмыкнул.

— Вы либерал, старший лейтенант, — сказал он холодновато.

— Ну почему… — пробормотал Симаков. — Все согласно Устава… какая степень нарушения, такова и степень наказания.

— Ну, смотрите, — неожиданно миролюбиво согласился Зимин.

— Вам решить… Ладно! Будем считать, что с этим делом разобрались. Принесёте мне ваш рапорт, я свои выводы изложу отдельно.

— Разрешите идти, товарищ капитан? — встал Симаков. Зимин погасил окурок, аккуратно и тщательно, до последней искры.

— Присядьте, Юрий Михайлович. — Симаков присел, недоумевая.

— Что ещё за новости?

— У меня к вам ещё вопрос. Дело конфиденциальное, так что… понимаете, надеюсь, сами. Меня интересуют несколько бойцов вашей роты, трое, точнее говоря. Потрудитесь представить мне максимум информации о них… ваши личные наблюдения, все их документы: военные билеты… какие там ещё на них документы полагаются?

— Ну, военные билеты у них у каждого при себе, как положено… а в канцелярии — учётные, медицинские карточки… характеристики, может быть, не у всех, правда… военкоматы… знаете, кто там… Да и сами они их теряют, умышленно, конечно, потерял, мол, — и взятки гладки… и пиши новую…

— Хорошо. Тогда так. Военные билеты вы у них под каким-нибудь предлогом заберёте. Не только у них, конечно, ещё у кого-нибудь, человек так у десяти. Предлог придумайте, это несложно. Что у вас есть в роте на них, давайте всё ко мне к девятнадцати часам, вместе с вашим рапортом. А теперь — ваше мнение о них. Это ефрейтор Гусев, рядовые Раскатов и Петренко. Слушаю вас.

Симаков задумался, не замечая, как над переносицей сошлись продольные морщинки. Что сказать?.. Солдат своей роты он знал не насквозь — восемьдесят пять человек, поди-ка уследи… Конечно, кто-то был ему знаком получше. Но эти трое?..

— Гм, — неуверенно начал он и провёл пальцами по щеке, ощутив отросшую за ночь щетину. — Что сказать?.. Ничего плохого о них сказать не могу. Солдаты как солдаты. Нарушений по службе не отмечено… разве что давно, полгода назад, Петренко был обнаружен спящим на посту. Был наказан. Потом замечаний не было. Остальные двое без нарушений… нет, ничего особенного за ними не замечал.

— Да этого и не нужно, — произнёс капитан. — Замечать что-то особенное. Меня просто интересует подробная информация о них. Характер, склонности… взаимоотношения с сослуживцами. Уровень их развития. Образование. Вот такие вот вещи. Понимаете?

— Понимаю, — кивнул Симаков, хотя ничего толком не понимал. — Ну… взаимоотношения у них у всех вроде бы ровные, так конфликтов вроде не было…

Тут старший лейтенант слегка запнулся, вспомнив, что конфликты всё же были. Неделю или чуть больше тому назад ему доложили, что Раскатов сцепился с Терентьевым в столовой — из-за чего, шут их знает. Случай никчёмный, но раз дошло до ротного, надо отреагировать, иначе пришьют бездействие и безынициативность, ушей лишних много. Он вызвал Раскатова в канцелярию, потребовав объяснений. Тот, насупясь и глядя в сторону, отговорился какой-то ерундой: мол, командирский извозчик оборзел, схватил со стола их взвода тарелку с белым хлебом, утверждая, что это хлеб для автороты… ну и так далее. Симакову некогда было вникать в подобные глупости, он сделал бойцу короткое и энергичное нецензурное внушение, пообещал «вздрючить», если нечто подобное повторится, и отпустил его. После чего взял «Тетрадь индивидуальных бесед с личным составом» и записал в неё, что «проведена индивидуальная беседа с рядовым Раскатовым на предмет понимания воинского долга и дисциплины…» — это было необходимо для отмазки.

Вспомнив это, ротный на мгновение замялся, но решил, что говорить не стоит. Пустое.

— …не было. Ну, насчет уровня… Петренко — он деревенский, так что он попроще… А эти, Гусев и Раскатов, городские… вроде бы по десять классов у каждого… ну, обычные парни… не философы какие, но и не дураки… н-ну, что ещё… склонности?.. ну, какие склонности?..

Вспоминая, Симаков хмурился, почёсывал темя, сосредоточенно смотрел в край столешницы. Зимин молчал, снисходительно наблюдая, как старлей мучительно ковыляет по лингвистическому бездорожью. Глаз отмечал собравшийся складками мундир, несвежий галстук, расшатавшуюся звёздочку на просвете правого погона, торчавшую над плечом косым причудливым грибком… «Сапог», — с удовольствием подумал капитан про дежурного по части. С удовольствием потому, что себя он «сапогом» не ощущал.