Повесть Вендийских Гор - Терри Донован

— И так происходит каждый день, — грустно сказал старик. — Они хотят, чтобы о них не забывали ни на мгновение.

— Похоже, им это удается, — заметил Конан.

— А сейчас они будут прогонять меня, — сообщил старик, и в тоне его Конану послышалось злорадство.

Стражники действительно подошли к сказителю, но не слишком близко. Чужестранец, сидевший рядом со стариком на корточках, не располагал к общению. Во всяком случае, к общению, привычному для стражников. Мышцы под его задубевшей кожей свидетельствовали о том, что их обладатель не из тех, кто губит свою жизнь в пирах и развлечениях в кварталах красных фонарей.

— Я говорил, старик, что тебе здесь не место? — осведомился начальник стражи. — Кажется, я даже говорил не раз? — Начальник стражи подошел ближе других. Он имел на это право, и не только право по званию, но и право сильного. Среди стражников он был самым рослым и рукам его мог позавидовать любой воин в Шангаре. От этих рук погибло немало глупых мужей, имеющих дурную привычку возвращаться домой к любимым женам раньше обещанного.

— Твоя правда, — согласился сказитель и встал.

Рост у него оказался еще меньше, чем ожидал Конан. Старик откинул капюшон и посмотрел на начальника стражи.

— Неужели тебе мало? — удивился тот. — Ты снова хочешь, чтобы мы взяли тебя за ноги и вынесли? Как ты вообще остаешься жив? Может быть тебя лучше для порядка проткнуть мечом или разбить тебе голову булавой? — В голосе стражника слышался искренний интерес.

— Ни то, ни другое мне не нравится, — сообщил изумленным его наглостью стражникам старик. — Убирайтесь сами. — Старик смотрел на солдат снизу вверх, но в этом взгляде было столько самодовольства, что старик казался выше, много выше, чем был.

Глава воинов порядка побагровел. Лицо его стало напоминать зимнее закатное солнце. Он потянул из ножен короткий меч, намереваясь объяснить заносчивому старцу, кто из них прав, но был остановлен Конаном.

— Не стоит этого делать, — сказал киммериец, поднимаясь.

Стражники уставились на северянина как стая голодных псов на кусок дымящегося кровавого мяса. Правда, этот кусок мяса оказался псам не по зубам, ибо довольно быстро прекратил дымиться, оброс шерстью и превратился во вставшего на дыбы медведя. Конан на голову превосходил всех стражников, включая предводителя, и они вынуждены были смотреть на него снизу вверх, что не прибавляло им смелости.

— Ты смеешь… — продолжил вынимать меч начальник стражи, не обратив внимания на изменившуюся ситуацию.

В одно мгновение Конан выхватил свой меч и с леденящим кровь гулом крутанул им в воздухе, недаром его меч прозвали львиноголосым. Все мечи в пределах видимости так же быстро вернулись в ножны.

— Возможно, ты и прав, варвар, — сказал начальник стражи. — Не стоит обижать старика.

Стражники ушли. Конан проводил их долгим взглядом и с удивлением отметил, что они даже не попытались никого обидеть по дороге. Лавочники, словно издеваясь, нарочито вертелись у них под ногами.

— А теперь нам пора, — сказал довольный сказитель, когда стражники скрылись. — Я вижу, что ты именно тот, кто мне нужен. Весталка не обманула. — Старик снова накинул капюшон и быстро двинулся в противоположном ушедшим стражникам направлении. Быстрее, чем можно было ожидать от маленького немощного старика, замученного ежедневными побоями.

Конан последовал за ним. Он не знал, куда приведет его новый знакомый, но отнюдь не желал встречаться с воинами порядка, когда они вернутся с подкреплением.

3

Трущобы примыкали к восточной городской стене изнутри. В воздухе неподвижно стоял гнилой запах. Запах падали, испражнений, немытых тел и не слишком качественной еды. Кроме того, над всем, словно призрак, витал запах сырой земли.

Сердцем шангарским трущобам служила харчевня «Стойло Единорога».

Конан со своим новым приятелем Серзаком обосновались именно здесь, чтобы не мозолить глаза доблестным стражникам. Серзак говорил, не смолкая. Он рассказывал о человеческих желаниях, о сокровищах и жертвах.

Уставленный грубо сколоченными столами, зал был забит до предела. Стоял дым и чад. Курились благовония, жарилось мясо, и сытный пар сгущался под потолком, где с гудением вились рои жирных блестящих мух. Во всех четырех углах сидели музыканты. Они играли на разных инструментах, и каждый играл свое, не обращая внимания на музыку другого. Помещение было достаточно большим, но и музыканты играли громко, так что звуки их инструментов, соперничая друг с другом, создавали жуткую смесь. Однако посетители тоже не молчали, поэтому в целом шумы, перекрывая друг друга, делали звуковую обстановку питейно-увеселительного заведения вполне сносной. Между столами двигались гибкие, как змеи, танцовщицы. Они подыгрывали себе в маленькие бубны и, обольстительно улыбаясь, трясли поочередно то грудями, то полными соблазнительными бедрами. Животы их тоже не оставались без дела, вызывая у знатоков восхищенные возгласы.

Конан насыщался, слушая Серзака и подозрительно поводя по залу глазами. Он привык к тому, что на определенной стадии его львиноподобная фигура вызывает нездоровый интерес у искателей дешевой славы и с ним нередко пытаются помериться силой. Северянин уже отметил про себя компанию из четырех человек в серых лохмотьях, лица которых не отличались ни красотой, ни мудростью. Не отягощены они были также и высокой моралью. В ушах у них сверкали серебряные серьги, волосы были перехвачены кожаными плетеными ремешками. Правые мочки ушей у всех четверых отсутствовали. По мере того, как дырявое покрывало ночи опускалось на благословенный город, вокруг компании все больше и больше увеличивалась безлюдная щель. К часу первой ночной стражи, они представляли собой явно выделенный серый и мрачный остров в пестром океане.

— Все слова — суть одно слово, старик, — сказал Конан, когда Серзак отвлекся на сочную ножку вендийского фазана. — Ты ведь и сам понимаешь это. Ты пытаешься выразить себя через множество слов, которые ты произносишь, но разве они — это ты? Ты — единственное слово, но произнести его нельзя.

Серзак уставился на Конана с выражением оленя, увидевшего, что тигр прекратил преследовать его и лакомится сочными ягодами.

— Так что же ты в действительности хочешь? — спросил Серзак.

— Я хочу дойти до угла мира, старик, — сказал Конан.

— Похвальное желание, мой неотесанный друг, — с улыбкой заявил Серзак. — Но вряд ли ты сможешь его осуществить…

— Ты считаешь, что я недостаточно смел для этого? — осведомился Конан, поднимаясь и сжимая кулаки. Лицо его стало похоже на камень. Причем, камень, которым собираются снести чью-то голову.