Первый мир на грани разума - Ренат Аймалетдинов

Наверно, стоит начать рассказ с моего детства. Мне было 8 лет, когда у меня появился этот глаз. Причем спустя день после того, как моего отца похоронили. Он очень странно умер. Банальный сердечный приступ, с одной стороны. А с другой, ему было всего двадцать, он был здоров, не пил и не курил. Да и нервы у него были в порядке. Хотя, когда мне не было и пять лет, мои родители вместе с бабушкой переехали в Америку. Да, я эмигрант из Италии. Вы уже могли догадаться об этом по моей фамилии. Раньше мы жили на Сицилии, но отец настоял, чтобы мы отправились в США. Страна свободы, как он говорил. Первые полтора года для моей семьи были не самыми лучшими. Отец работал на предприятии, мать – официанткой в забегаловке. Бабушка занималась моим воспитанием. Ну как занималась, она просто следила, чтобы я не натворил бед. Да и это у нее не очень получалось. Ей было за 50, но жизнь ее круто помотала, и она уже была слаба физически.

Когда мне исполнилось шесть лет, мой отец получил повышение, а матери повысили зарплату. Жизнь стала налаживаться в нашей семье. А я, в свою очередь, часто сбегал из дома. Мы жили в двухкомнатной квартире в бедном районе на окраине Чикаго. Наша квартирка была на втором этаже, а окно прямо возле пожарной лестницы, так что я часто зависал на улице. Она меня и воспитала. Нельзя сказать, что я был трудным ребенком, но, будучи сопляком, попадал во всякие передряги. Когда по шалости, а когда по делу. По благородному, как мне тогда казалось, делу.

К семи годам я стал неплохим карманником. Так хоть мог как-то помочь своей семье. Я в этом возрасте ходил в школу и знал, что красть нехорошо. Но разве хорошо то, что в мире есть люди, которые делают все возможное, чтобы жить? И хорошо ли то, что пока один работает на заводе, другой гребет деньги лопатой? Однажды я спросил у учительницы:

– Почему люди не равны в деньгах?

– Потому что у кого-то их больше, а у кого-то меньше.

– А почему так?

– Потому что кто-то работает усердно, а кто-то нет.

– Мой папа работает на предприятии. Он каждый вечер рассказывает нам с мамой и бабушкой, как он устает. А еще, что его начальник ничего не делает, только заставляет их работать сверхурочно. Но при этом ему не повышают зарплату уже полгода, а начальник купил новый автомобиль. Откуда у него деньги?

– Он – начальник, Фредди, он – главный. Поэтому он и зарабатывает больше.

– Но он же всю работу перекладывает на своих работников! Почему он не поделится деньгами с ними?

– А почему он должен делиться с ними?

– Потому что они делают его работу! Значит, они должны тоже иметь частичку его зарплаты.

– Фредди, ты слишком мал, чтобы понять, как устроена экономика взрослого мира.

Если бы я сказал это сейчас, в 40-е, меня уже не назвали малым ребенком, а освистали, как коммуниста. Но я отвлекся от темы. Пока мои родители работали, а бабушка ждала меня дома, я после школы шел на улицу и помогал своей семье. Нельзя сказать, что мы жили впроголодь, но лишние деньги нам бы не помешали. Я не задумывался над тем, кто эти люди, которых я только что обокрал, у меня в голове была лишь одна фраза: «Я это делаю ради благополучия моей семьи».

Самое ужасное наступило спустя год, когда мне исполнилось восемь. Как я уже говорил, мой отец умер. Его смерть серьезно подкосила мамино здоровье. Она стала часто болеть, но не ходить на работу она не могла. Нужно же было семью кормить. Трудное положение. Поэтому я стал пропускать занятия, шляться по улицам в поисках раззяв с деньгами. Но теперь все было по-иному.

Однажды я обнаружил кое-что странное, когда наблюдал за одним человеком. Он гулял с другим мужчиной, и они постоянно о чем-то говорили. Прячась в толпе, я следил за ним, выжидая нужного момента, чтобы стащить бумажник, но стоило мне бросить взгляд на его движущиеся губы, нечто неожиданное произошло. Я смог читать по губам! Не зная как, но я понимал каждое его слово, будто он говорит это мне самому лично. Это было очень странно, но в то же время – очень полезно в дальнейшем. Со временем я научился не только читать по губам, но и читать мысли людей. Я узнавал шифры от сейфов и банковских ячеек людей. Но я не обирал этих людей до нитки. Брал лишь столько, сколько нужно было мне и моей семье.

К шестнадцати годам я стал основным кормильцем семейства. Мать чувствовала себя все хуже и хуже, а начальнику не нужны больные работники. Ее уволили. Я говорил маме и бабушке, что работаю в мастерской в соседнем районе, потом что подрабатываю разносчиком газет. Какую только ерунду им не говорил. Я знал, что они понимали, откуда у меня деньги, все же мог и их мысли читать. Но они молчали, и молчал я. Главное, что семья была сыта. Все шло как по маслу. Но к восемнадцати годам, в один майский день, я узнал одну шокирующую новость. Хотел уже уходить рано утром из дома на очередную охоту, как меня остановил голос моей бабушки:

– Опять идешь воровать? – грозно спросила она. Она стояла у меня за спиной, но я не слышал, как та подошла.

– Да, а давно ты знаешь?

– Хватит притворяться. Я знаю, что ты давно уже прочел нас и знаешь о наших догадках!

У меня был шок. Я не мог и подумать, что бабушка знает о моем глазе. Но откуда? По мне пробежала дрожь. Неуверенно, я спросил её:

– Что? Прочел? А ты откуда знаешь об этом?

– Твой глаз особенный, но неужели ты думаешь, что ты первый, кто такое может?

– В смысле? – спросил я вновь, недоумевая.

– Такой же глаз был у твоего отца. Я же его мать и знала об этом. А еще я знаю, что такой же глаз был и у твоего деда.

– Что это значит, бабушка?

Бабушка прошла на кухню и села на табурет около стола. Я прошел за ней и встал напротив нее. Она начала рассказ:

– Твой покойный дед, когда еще был молодой, рассказал мне одну занимательную байку. Мол, его прадеда прокляла ведьма. Она любила его, а он любил другую, и та была уже беременна от него. Однажды ночью ведьма подкараулила его в темноте и проткнула его левый глаз ножом. Ты же замечал, наверняка, что правым глазом ты не можешь делать такие фокусы, да, Фредди?

– Да, бабушка, расскажи мне больше!

– Расскажу, расскажу… Она проткнула его глаз и сказала, у него будет сын с проклятый самим дьяволом глазом. И что им он лишь будет видеть боль людей и этого мира. Тьма окутает этого ребенка. Видимо, нож задел нервы, поэтому твой прапрадед скончался на месте. Ему только исполнилось тридцать лет. Возможно, совпадение, но с тех пор все мужчины в роду не доживают до тридцати лет. Ты чем-то похож на своего деда, он тоже использовал глаз, чтобы шантажировать людей и красть деньги. Твой отец считал, что зло самого глаза делает короче жизнь его владельца. И если вести честную жизнь, то он не умрет в тридцать лет.

– Но он ошибался…

– Видать, да. Фредди. Я говорю тебе это на будущее. Не думай, что это твой дар – это твоё проклятье. И наоборот. Остерегайся этой силы, не используй её!

– Бабушка, я сам разберусь, мне виднее. А теперь извини, мне пора на «утреннюю охоту!» – сказал я, после чего отвернулся, прошел к двери и вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.

Когда я вернулся домой, бабушка была мертва. Как позднее установили врачи, у нее остановилось сердце еще утром, спустя примерно час после моего ухода.

Глава 4. Великая депрессия

Думаю, для вас всех не секрет, что было в период с 1929 по 1933 год. Ведь так? Каждый из нас, сидящих за этим столом, застал это время. Депрессия. А точнее, самый ее пик. Чертовы политики и экономисты вопили, что все их деньги в банках пропали, бумаги обесценились. Боже мой, как быть? Где мне достать деньги на новый автомобиль? Паршивые бюрократы!

Такие люди, как я, пострадали куда больше! Нищета. Голод. Разруха. Сам видел, как от голода умерла соседская семья. Что муж, что жена работали на фабрике, а тут, бац! Выжил только ребенок. Бедняги все отдавали своей дочке. Лишь бы она выжила, лишь бы что-то было в животе, чтобы голод ее не мучил. А что толку? Родители мертвы, ребенка в приют. Кого будет винить ребенок в этом? Судьбу? Нет, кризис, а точнее то, что его породило. Государство само взрастило поколение, которое будет ненавидеть их всех за это. Само вскормило бедностью те души, которые всегда трудились на благо «Великой» страны.

В 1930 году мне исполнилось двадцать лет. Мать была практически прикована к кровати. Никакой речи о работе и быть не могло. Да и работы не было в то время. Каждый пробивался и выживал, как мог. Из меня был никудышный работник, образования толком тоже не было, поэтому выбор был очевиден.

Я стал тем, кого правительство и общество назовет преступником, бандитом или, тогда модным словом, «гангстером». Да, это был нечестный путь. Но мне было плевать. Мне было важно заработать на хлеб, жизнь и здоровье матери. Чтобы хоть немного еще задержать ее в нашем мире. Я понимал, что ей осталось недолго. Я не Бог, я человек. Всё что мог – лишь отсрочить всевышний приговор деньгами, что шли ей на лекарства.