На краю ночи - Эзра Бускис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заявление написано мною в здравом уме и полной памяти, но при частичном опьянении тем же говняным коньяком.
В чем собственноручно подписываюсь.
Я! Его Несравненная!
– Если ты будешь задираться, я сниму твои штаны и отлуплю тебя по твоей сексуальной попе!
Она посмотрела на меня хитрым взглядом прищуренных глаз и спросила:
– Обещаешь?!
– Что?
– Ну, отлупить по моей попе…
– Нет! Ты ненормальная…
– Думаешь?!
Осень… Холодно… На углу Прохоровской и Комсомольской маленький парк. Мы сидим на скамейке и курим. Она смотрит вдаль и как-то задумчиво говорит:
– Ведь всё так просто… Ты просто должен любить меня, майн либе, и ничего больше…
А я смотрю, как сигарета дымится в моей руке, и молчу. Только чувствую, как желваки двигаются.
– Ты должен любить меня… – повторяет она отчаянно и упрямо.
И… я решился.
Бросил сигарету. Потушил её ногой. Взял её за руку и сказал:
– Всё! Едем на Дерибасовскую в «Братиславу», закажем икру и водку! Будем шуметь, плакать и смеяться.
– Как отдыхающие из Сибири?
– Да!
Но Белла не двигается. Она затягивается сигаретой, смотрит на меня… Нет! Она смотрит сквозь меня…
– Вдруг подумала, что у нас с тобой дом, в котором бегают рыжие непослушные бандитские рожи. А ты не таксист, ты…
– Писатель?
Улыбается…
– А я сижу дома… Занимаюсь детьми. Воспитываю тебя. Готовлю завтрак по утрам. Выгуливаю собаку и не могу уснуть, когда тебя нет дома… А потом, через годы, когда наши дети вырастут и у нас в доме появятся рыжие непослушные бандитские внуки… ты продолжаешь меня ревновать и ревновать…
Улыбнулась… Грустно посмотрела в пустоту.
– Вот так! Рыжий…
А я всё молчу… и молчу… и молчу… И не знаю, что сказать, как себя вести. Она поворачивает голову, смотрит на меня с выражением брезгливости, скривив губы, и спрашивает:
– Дурной вкус, думаешь?
Я пожимаю плечами, как-то смущаясь, и говорю:
– А, я знаю…
А она отчаянно:
– А мне нравится… Так нравится… Просто нет слов.
Я глупо улыбаюсь.
– Смеёшься надо мной?
И, склонив голову на бок, теперь уже весело умничает:
– Смейся! Смейся, паяц, над разбитой любовью…
– Нет! Я не смеюсь!
И кашлянув от смущения, добавляю:
– Мне это даже нравится…
Она кладёт свою ладонь на мою, смотрит прямо в глаза:
– Знаешь, Рыжунчик, иногда мне не хочется доживать до старости.
Я удивленно смотрю на нее.
– Да! Не хочется… У меня уже сейчас морщины, а в старости… Не хочу, чтобы ты видел меня с морщинами на лице. И мне не хочется, чтобы ты видел меня старой.
– Ты – и старой? Не представляю. Хотя…
– Что? Что «хотя»?
– Представляю… Ты толстая, почему-то маленького роста, крашеные, почти красные волосы и вставной золотой зуб, вот здесь…
Она не выдерживает, замахивается рукой. Я прикрываю глаза, потому что чувствую, сейчас, вот-вот, я получу удар, а вместо этого… ощущаю её ладонь на своей щеке и то, как она притягивает моё лицо к своему,… Чувствую её удивительно мягкие губы и этот волнующий запах, чувствую, как её волосы окутывают моё лицо, и меня обволакивает мгновение счастья… Ах! Я слышу её сердце… Да! Её и моё… И бьются они как одно… Ну хоть возьми и умри прямо здесь, прямо сейчас!
А через мгновение, как бы издалека, я слышу голос… Её голос…
– Я думаю, что люди становятся старыми и толстыми, когда уже ничего не хотят.
– Или ничего не чувствуют…
Её глаза… Её ресницы… И взгляд какой-то особенный, такой… что я опять чувствую своё сердце. Оно не бьется, оно остановилось… И в этой неимоверной тишине я слышу…
– Ты не оставишь меня?
Какое-то страшное беспокойство в воздухе… И мой голос как бы со стороны:
– Как тебе такое пришло в голову?
– Не знаю… Вдруг подумала.
А теперь моё сердце звучит громко, очень громко, так громко, что воробьи, испугавшись, разлетаются.
– Моя жизнь началась с тобой… И с тобой же окончится.
Всё! Сейчас сердце выскочит из груди, упадёт и разобьётся на мелкие, мелкие осколки…
– Какая глупость… Тоже мне, Джульетта…
И в этот момент я понимаю… Я чувствую… Сейчас это произойдет!
Она смотрит на меня и очень серьёзно произносит то, что я не могу забыть:
– Я знаю! Я чувствую… Ты появился здесь ради меня.
Я знаю где, но всё равно спрашиваю.
– Где?
– Здесь!
И она пытается объять руками всё… Всё, что её руки могут объять!
– Здесь! – повторяет она. – Неужели непонятно?!
Мне захотелось улыбнуться, но неожиданно даже для себя я говорю:
– Да! Я здесь из-за тебя! Только из-за тебя!
Одесская осень
Самая любимая пора года в Одессе всегда была осень. Любимая осень. Время размышлений, когда руки в карманах теплого пальто, кофе с друзьями по вечерам у них на кухне и приятная грусть.
Не знаю, помнишь ли, когда ты впервые пришёл ко мне, и мы оба были «подшофе» от твоего любимого коньяка, я тебе открыла дверь в спальню, а сама по коридору отправилась в ванную. Я не видела, зашёл ли ты в спальню, но была абсолютно уверена, что ты смотришь мне вслед, и… я специально для тебя совершила этот проход… Как в замедленной съёмке, я шла, раздеваясь на ходу, медленно бросая одежду на пол. Подойдя к двери в ванную, я сняла трусики, лифчик и боковым зрением увидела, какое впечатление произвела на тебя. Да! Это был полный успех! Это то, чего я добивалась! Это был мой звёздный час! Я была великолепна!
А сейчас… Сейчас я – не я, а грустное подобие меня.
Гуляла сегодня по бульвару Фельдмана, как ты его называешь, постояла у Пушкина, а когда прочитала надпись: «А. С. Пушкину – граждане Одессы», взгрустнула как-то, а всё потому, что тебя нет рядом… Ведь такая осень золотая, а погулять не с кем. И я подумала: «На что? Ну на что я трачу свои лучшие годы?!» Ну сам посуди: молодая, красивая, талантливая (это не я придумала, это цитата из одного письма от особы мужского пола). Это я так, для ревности упомянула…
По телику сегодня видела одного мексиканского гитариста, гитараста, по-твоему. Молодой, красивый, талантливый… Вначале подумала: хорошо ему! А потом… А может, он тоже одинокий, может, ему тоже грустно в эту осень золотую… Села за фоно и стала ему подыгрывать. Подумала, ведь Б-г всё видит, может, Он сжалится над моими страданиями и сделает так, что и этому гитаристу когда-нибудь посчастливится меня по телику увидеть. Как ты думаешь? Ведь может такое случиться? Не правда ли?!
Ещё вспомнила, как мы с тобой сидели на склоне 13-ой станции Фонтана и попивали твой любимый коньяк, спрятанный в бумажном пакете… И как мы болтали, смотрели на звёзды, слушали прибой.
Ну когда ты уже приедешь со своей вонючей практики?
Вчера со Светкой ходили в санаторий Горького на танцы. Должна признаться, мы имели там бешеный успех. В меня влюбились сразу два мужика! Сначала какой-то журналист с киевского телевидения, а потом такой рыжий, здоровенный, сорокалетний мужичонка, не сказал кем работает, правда, но оказался очень порядочным – сразу сообщил, что женат. Я им позволила проводить себя по очереди, а затем, вежливо попрощавшись, упорхнула, держа в зубах веточку акации, которую мне преподнёс этот рыжий.
Он мне очень понравился, как человек и как партнер по танцам. Мы с ним так задорно отплясывали, что нам аплодировала не только публика, но и музыканты. Он мне рассказал очень грустную историю своей первой любви. Я её очень внимательно слушала и… тут же забыла, к своему стыду. Так что тебе рассказать не могу. И про жену свою он мне рассказывал. Говорил, что она очень хороший человек, но его совсем не понимает. Затем он очень сокрушался, что я не смогу с ним завтра встретиться. Я, как могла, его успокаивала, не переживай, говорю, у нас, мол, в Одессе много красавиц, а он сказал, что, во-первых, я красивее всех, а во-вторых, ему не только секс нужен, ему поговорить, у моря погулять, на звёзды посмотреть хочется, и что на самом деле мы с ним не случайно познакомились. Он меня, оказывается, в толпе высмотрел, и как только я вошла, он тут же понял, что я и есть та самая… Женщина-Богиня. Ты ж меня знаешь. Я ж научилась не верить, вам, мужчинам, а ему поверила! Еле сдержалась, чтоб не остаться с ним, и ушла спать, одинокая, как какашка! Крутилась всю ночь, не могла уснуть. Уж очень мне его слова в душу запали – Женщина-Богиня!
Ты, между прочим, меня так никогда не называл! А всё потому, что ты грубый и неинтеллигентный, ну совсем не такой, как он!
А ещё со Светкой ходили в бар «Аксамит Украины». Там было пошло и скучно! Нам даже нализаться не дали как следует. Светка не пила, потому что её тошнило от коктейля, который я ей, между прочим, не советовала. Она сидела скучная и грустная. Публика была там очень странная. Вокруг сидели какие-то альфонсы, перезрелые кокотки с кавалерами и девицы со стеклянными глазами, и музыка была совершенно идиотская… По мне, так уж лучше «Мясоедовскую» «для Роберта, нашего гостя из солнечного Андижана».
