Содержантка - Кейт Фернивалл

Все взоры были устремлены на стол посреди зала, на котором шла борьба. Стулья давно были грубо отброшены. Каждый старался пробиться сквозь толпу поближе к борющимся, чтобы получше рассмотреть капли пота и вздувшиеся вены, походившие на змей под кожей. За столом друг напротив друга сидели двое мужчин. Двое крепких мужчин. Мужчин, которые выглядели так, будто забавы ради могли завалить медведя. Лица с густыми бородами были искажены от неимоверного усилия. Засаленная черная повязка на глазу одного из них соскользнула набок, приоткрыв пустую изуродованную глазницу, затянутую синей, как спелая слива, кожей. Их могучие правые руки были сцеплены.

Мысль о том, чтобы бороться, пришла в голову Льву Попкову. Поначалу Лиде эта затея ужасно не понравилась, хотя каким-то странным образом одновременно и привлекала ее. Отвращение и влечение, ненависть и любовь. Лида поежилась. Граница между ними не толще волоска.

— Да ты что, из своего казацкого ума выжил? — ответила она Льву, когда тот, проглотив полстакана водки, впервые заговорил об этом.

— Нет.

— А что, если ты проиграешь? У нас ведь совсем мало денег осталось, каждый рубль на счету.

— Ха! — Попков тряхнул огромной косматой головой. — Смотри, маленькая Лида!

Он подтянул вверх рукав грязной рубашки, схватил ладонь девушки своей лапой и прижал к мощному бицепсу. Мышца не походила на человеческую плоть. Она скорее напоминала полено для печи. Лиде приходилось видеть, как одним ударом этой руки он превращал человеческое лицо в кровавое месиво.

— Попков, — прошептала она, — ты дьявол.

— Я знаю. — В черной бороде сверкнули белые зубы, и казак и девушка рассмеялись.

Лида бросила быстрый взгляд на галерею над головами борющихся. Она тянулась вдоль двух стен зала и вела в коридор, в который выходили двери обувных коробок, которые в гостинице принято было называть спальными номерами. Там, наверху, маячила высокая фигура. Склонив голову, человек внимательно наблюдал за происходившей внизу борьбой, положив руки на перила так, будто не хотел прикасаться к их поверхности.

Алексей Серов. Ее единокровный брат.

У них был общий отец. Но сходства между ними не было никакого.

Каштановые волосы Алексея были зачесаны назад, что подчеркивало породистый лоб, унаследованный от матери-аристократки, русской графини Серовой, Но пронзительные зеленые глаза он получил от отца, которого Лида почти не помнила. Йене Фриис, так звали родителя, хотя его дети не носили эту датскую фамилию. До 1917 года, при последнем русском царе Николае II, он работал инженером, и теперь, спустя тринадцать лет, из-за него они с Алексеем и неугомонным Попковым преодолели горы и оказались здесь, в этой забытой Богом дыре в русской глубинке.

Крик заставил Лиду вернуться к тому, от чего девушка отвлеклась, и ее юное сердце вдруг сжалось. Попков проигрывал. Не притворялся, что проигрывает, а проигрывал на самом деле.

Лидия почувствовала приступ тошноты. Монеты сыпались на грязный платок, разложенный на прилавке, за которым принимали деньги, и теперь все ставки были против Попкова. В этом и состоял расчет казака и девушки — дождаться этого момента, только на сей раз она опоздала, не подала вовремя сигнал, чтобы он начал бороться во всю силу. Черные волосы на его мощной руке уже почти касались поверхности стола, а противник его продолжал давить с неослабевающей энергией.

Нет, Попков, нет!

Господи, как она могла так забыться? Ведь она знала, что он скорее позволит сломать себе руку, чем проиграет.

— Черт подери, Попков! — закричала она изо всех сил. — Ты что, бабка старая? Да напрягись ты хоть немного!

Она увидела, как сверкнули его зубы, как вздулись мышцы на плече. Кулак казака немного приподнялся, хотя единственный глаз Попкова ни на секунду не оторвался от лица противника.

— Да все, ему крышка! — крикнул кто-то.

— Точно. Значит, сегодня напиваюсь как свинья.

Со всех сторон захохотали.

— Кончай его! Он твой…

Капли пота падали на грязный стол, собака в углу лаяла в унисон быстрому биению сердец собравшихся, пока кто-то не угомонил псину. Лида протиснулась через толпу и остановилась за спиной Попкова, энергично растирая собственную правую руку, как будто могла этим движением вселить новую силу в рвущиеся мышцы казака.

Она не могла допустить, чтобы он проиграл. Не могла!

К черту деньги!

Наверху, на галерее, Алексей закурил черную сигарету и бросил погасшую спичку в толпу.

Девочка невыносима. Она что, не понимает, что творит?

Столб дыма, который въедался в его волосы и кожу подобно дыханию мертвеца, заставил его прищуриться. Под ним толпилось около тридцати мужчин плюс несколько женщин в однообразной темной одежде: тяжелые серые юбки и коричневые платки. Это ему больше всего не нравилось в сталинской России — тоскливое однообразие. Однообразие во всем, даже новые города здесь были одинаковыми. Унылый серый бетон, серая одежда, и серые лица. Бесцветные глаза, которые смотрели на серые тени, плотно закрытые рты. Алексею не хватало буйного китайского разноцветия, так же как и китайских покатых крыш и заливистых птичьих песен.

С Лидой оказалось сложнее, чем он рассчитывал. Когда он усаживал ее перед собой и принимался описывать, какие их здесь ждут опасности, она начинала смеяться своим беззаботным смехом и, тряхнув пламенной гривой, отвечала, что, хоть ей всего лишь семнадцать, она уже повидала на своем веку немало опасностей и не растеряется, если что.

«Но здесь другие опасности,  — терпеливо втолковывал ей он. —Здесь опасность повсюду. Она в самом воздухе, которым ты дышишь, в хлебе, который ты ешь, и в подушке, на которой ты спишь. Это Россия Иосифа Сталина. Сейчас тридцатый год. И никто не может чувствовать себя в безопасности».

— Давай, давай, давай!

Пьяные игроки хором повторяли эти слова, и Алексею эти выкрики напомнили блеянье стада овец. Местные жители, ставившие жалкие копейки на своего, окружили тесной толпой двух борющихся мужчин, которые крепко вцепились друг в друга, как пара любовников в момент наивысшей страсти: открытые рты, серебряные нити слюны между губами. Руке Попкова оставалось лишь дрогнуть, и она прикоснулась бы к деревянной поверхности стола. Черт возьми, в эту щель, наверное, не прошло бы и лезвие ножа! Алексей почувствовал, что сердце его забилось быстрее, когда Лида наклонилась и зашептала что-то на ухо казаку. Она казалась совсем маленькой и хрупкой между широкоскулыми смуглыми лицами и толстыми раздутыми животами, но ее волосы точно огнем вспыхнули, когда приблизились к черным засаленным кудрям Попкова.

Понадобилась какая-то секунда. Не больше. А потом могучая рука начала подниматься, пересиливать руку противника. Сначала по толпе прокатился шепот, а потом — то ли стон, то ли вой. Противник Попкова, раздув широкие ноздри, зарычал от натуги, но это ему не помогло. Руку казака уже нельзя было остановить.

Дьявол, что она ему нашептывала?

Еще миг — и битва была закончена. Бешено взревев, Попков положил мясистую лапу соперника на стол. Удар был таким сильным, что стол скрипнул как будто от боли. Дождавшись, когда сестра бросит быстрый взгляд в его сторону, Алексей оттолкнулся от перил, развернулся и двинулся в свой номер. Глаза Лиды ярко пылали победным огнем.

Алексей прислонился к двери номера Лиды и обвел взглядом комнатку. Помещение мало чем отличалось от тюремной камеры. Узкая кровать, деревянный стул, на двери — металлический крючок. И все! Однако Лида никогда не жаловалась на условия, какими бы плохими они ни были. Упрекнуть ее в привередливости брат не мог.

На улице было темно. Ветер громыхал отставшими кусками гонта на крыше, и голая лампочка под потолком то и дело мигала. В России Алексей научился ничего не принимать на веру. Здесь ты ценишь все, потому что не знаешь, когда можешь этого лишиться. Сегодня электричество есть, завтра его может не быть. Трубы отопления трясутся и гремят, как трамвай на Невском, наполняя спертый воздух теплом, но на следующий день они могут замолчать и остыть. То же и с поездами. Когда прибудет следующий? Завтра? Через неделю? Или вообще в следующем месяце? Чтобы путешествовать по этому огромному и суровому краю, нужно быть терпеливым, как Ленин в его чертовом мавзолее.

— Не ворчи.

Взгляд Алексея остановился на Лиде.

— Я не ворчу. Я вообще молчу.

— А я слышу тебя. Слышу, как ты про себя ворчишь.

— Почему я должен ворчать, а, Лида? Скажи, почему?

Девушка откинула волосы и внимательно посмотрела на брата. Она так часто делала, заставая его врасплох. Заставляя думать, будто ей под силу заглянуть ему в голову, прочитать его мысли. Она сидела на кровати, скрестив ноги и накинув на плечи лоскутное одеяло. Между коленей разложен квадратик зеленой материи. Проворные пальцы раскладывали выигранные монетки на небольшие столбики.