Донская Либерия - Николай Алексеевич Задонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казаки между тем все более распалялись и буйствовали. Припоминались древние государевы обиды. Поднимались кулаки, слышались угрозы.
— Не дадим казацкой старины рушить!
— Побьем дворян и сыщиков!
Долгорукий не вытерпел, перебил крикунов:
— Не слушайте воров, казаки! Велик и страшен в гневе государь!
Кто-то из круга отозвался с насмешкой:
— Сапог велик лишь на ноге, да мал под лавкой! Не дюже нас испугал!
Долгорукий, позеленев от гнева, шагнул к старши́нам.
— Вы что же молчите, старики? Иль заодно с врагами царскими? Добро, добро, попомним!
Зерщиков, подавив неприметную усмешку, промолвил:
— Взбаламученного моря словами ни нам, ни тебе не утишить, высокородный князь…
Долгорукий вспылил:
— Ваше попустительство, старши́ны, во всем я вижу. Велите крикунов немедля разыскать — да в кандалы! Нечего смутьянов и воров щадить!
Степенный и благообразный Ефрем Петров выдвинулся вперед, почтительно поклонился.
— Напрасно худое про нас мыслишь, князь. Мы воров не жалуем, служим великому государю по чести, да, сам рассуди, стоит ли сие в кругу войсковом выказывать? Ты изловишь на Дону главарей да отсель и отбудешь, а нам тут жить… Казаки же усердья нашего к тебе не позабудут.
Войсковой атаман наклонился к князю и вкрадчивым, тихим голосом совсем успокоительно добавил:
— Мы, твое сиятельство, от помощи тебе не уклоняемся. И стариков дадим для сыска беглых и пущих заводчиков, коих знаем, укажем. Только шуметь о том в Черкасске не след, — тебе прибытка не будет, а нам, верно Ефрем сказывал, опасно… Близ своей норы лиса на промысел не ходит.
Доводы стариков казались убедительными. Ссориться с донской вольницей домовитым низовым казакам нельзя.
Домовитые могут помогать лишь тайно. Пусть будет так!
Долгорукий согласился. В тонкостях казацкой дипломатии он разбирался плохо.
По совету войскового атамана Долгорукий со всем отрядом направился на Северный Донец. Там в верховных городках, и в лесных скитах, и в степных балках особенно много укрывалось беглых. Сопровождали князя самые знатные и усердные старики Ефрем Петров, да Абросим Савельев, да Никита Саломат, да Григорий Матвеев, да Иван Иванов{2}.
II
А в Черкасске тем временем созревал заговор. Войсковой атаман Лукьян Максимов и бывший войсковой атаман Илья Зерщиков непрерывно совещались с наиболее преданными им низовыми и старожилыми казаками.
Сыскная экспедиция Долгорукого явно не походила на прежние. Стольники Кологривов и Пушкин, приезжавшие пять лет назад на Дон, никакой воинской силы не имели, рассчитывая лишь на помощь получавшей царское жалованье казацкой старши́ны. К тому же стольники (а также прибывший вслед за ними воронежский дворянин Бехтеев) были довольно добродушны, доверчивы и ленивы, не отказывались от подарков и угощений, — не удивительно, что проведенные ими розыски закончились так, как желали того войсковые старши́ны.
Долгорукий держал себя иначе. Он твердо знал, что донские городки полны беглым людом. Именной царский указ обязывал действовать решительно, и горячий, храбрый князь, привыкший к военной точности, медлить не собирался. А полагался он главным образом на своих драгун, не преминув старши́нам намекнуть, что азовский губернатор Толстой в случае необходимости может прислать и дополнительную воинскую силу. На установление приятельских отношений с надменным князем старши́нам рассчитывать не приходилось.
Значит, и сыск беглых на этот раз обычными казацкими хитростями приостановить было нельзя… Донскую голытьбу ожидали виселицы, плети, каторга и вновь крепостная неволя; домовитых, старожилых казаков — лишение всех выгод, получаемых обычно от укрытия беглых; казацкую старши́ну — гнев крутого и скорого на расправу царя Петра. Ведь удачный сыск беглых неопровержимо уличил бы войскового атамана и старши́н в долголетних заведомо ложных отписках, в измене его царскому величеству, и, кто знает, не придется ли за это распроститься тихому Дону с последними вольностями.
Недовольство сыском князя Долгорукого объединяло все слои донского казачества. Мысль о том, чтоб извести князя, зародилась в горячих головах еще в то время, когда Долгорукий находился в Черкасске. Но голытьба выражала свое желание открыто, домовитые казаки держали его в строгой тайне. Верное старым обычаям «себя не марать и загребать жар чужими руками», домовитое донское казачество, опасаясь возможного подозрения в соучастии, не допустило в Черкасске нападения на Долгорукого. Пусть расправляется с князем голытьба где-нибудь подальше от Черкасска!
Совет Долгорукому ехать на Северный Донец, где наблюдалось наибольшее скопление беглых, дан был войсковым атаманом не без умысла. Авось найдутся там охотники покончить с князем. И еще лучше, если притом поплатятся головами сопровождающие князя старши́ны: войсковому атаману хорошо известно, что эти верные царю люди давно подозревают его, Лукьяна Максимова, и Илью Зерщикова в тайных сношениях с голытьбой и могут, чего доброго, написать донос в Москву.
Долгорукий и сопровождавшие его войсковые старши́ны не успели еще доехать до северодонецких верховых городков, а уж там тайные посланцы войскового атамана предупреждали беглых «хорониться по лукам» и «накликали вольницу убить князя».
И беглые хоронились. Но «накликать вольницу» для убийства князя Долгорукого оказалось не так-то просто. Нужен был предводитель, атаман, пользовавшийся доверием голутвенных и вместе с тем послушный войсковой старши́не, обладающий к тому же известным воинским умением, — ведь у Долгорукого под рукой были офицеры и солдаты регулярной армии. Черкасские заговорщики упорно ломали головы над тем, как и где найти такого предводителя.
Во второй половине сентября с Северного Донца в Черкасск примчался атаман Старо-Айдарского городка Семен Алексеев, известный больше под кличкой Драный.
Этому высокому и подвижному казаку с умными серыми глазами и негустой русой бородкой давно перевалило за сорок. Некогда,
