Взгляд с наветренной стороны - Иэн Бэнкс

– Деньги, у них был такой технический термин.

– Вот именно. И тогда на это время они уезжали.

– Простите, вы съедобны?

– Вы, что, действительно пытаетесь разговаривать с нищей?

– Не знаю. То есть не знаю, пища ли это?

– Но в самых примитивных обществах не было и того: свободными оставались всего лишь несколько дней в году!

– Но я полагаю, что примитивные общества могли быть вполне…

– Он имеет в виду примитивизм в индустриальном смысле. Не обращайте внимания. И не прекратите ли вы тыкать в это? Испортите!

– Но вы-то сами можете это есть?

– Вы можете съесть все, что угодно, если только сумеете донести это до рта и проглотить.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я.

– Так спрашивайте, идиот!

– Именно это я и делаю.

– Нет, не это! Гриф, что вы делаете? Перестаньте сейчас же! Где ваш майндер[1], где комп, наконец?

– Но я вовсе не хотел…

– Вижу. Так что? Они уезжали все разом?

– Как это возможно? Все бы остановилось, если бы все они так уехали.

– М-да, разумеется.

– Но иногда бывало, что инфраструктурой занимались подсобные команды. Словом, они все-таки уезжали и ездили с места на место время от времени.

– А!

– А ведь теперь каникулы – это время, когда мы остаемся дома, ведь иначе у нас не было бы возможности вот так собираться вместе, и ты никогда не узнал бы, кто твой сосед.

– На самом деле, я и сейчас точно в этом не уверен.

– Это потому что вы столь легкомысленны.

– Ах, если бы были только одни длинные каникулы!

– В старом смысле, конечно?

– В гедонистическом.[2]

– Шило у вас в заднице.

– И в заднице, и в руках, и в ногах, и везде…

– Хаб, так можно это есть или нет?

– …и в крыльях, и в ребрах, и в печенках…

– Хорошо, мне кажется, есть идея.

– …и в коленках, и в копытах, и в рогах…

– Так что же, Хаб?

– …и в панцирях, и в мускулах, и в голове…

– Заткнешься ты, наконец?

– Хаб, а, Хаб? Черт, мой комп не работает! Или Хаб просто не отвечает.

– Может быть, он на каникулах?

– …и в плавниках, и в волосах, и еще где? М-м-м… Где же? В зубах ничего нет?

– Предлагаю его все-таки заткнуть.

– Одобряю.

– Хаб! Хаб! Никогда еще ничего подобного не случалось!

– Ишлоер?

– Извините? – Наконец произнесено его имя. Кэйб вынужден был признаться, что все-таки втянут в один из тех странных, напоминающих транс разговоров, в которые попадал на подобных сборищах. В таких случаях диалог – или же несколько диалогов разом – тянулся каким-то головокружительным, доводящим до тошноты образом и действовал на него так, что он совершенно терял нить разговора, не понимая, кто, что, кому и зачем говорит.

Правда, в следующий момент он легко вспоминал все сказанные слова, но уловить связывающие их эмоции так и не мог. И сейчас он пребывал в каком-то странном дурмане, пока в разговоре не образовалась брешь, пробитая обращением непосредственно к нему. Он находился в верхней бальной зале церемониальной баржи «Уединение» вместе с сотней других людей, большинство которых были действительно людьми, хотя и не в собственно человеческом обличий. Концерт композитора Циллера – античная челгрианская мозаика – закончился полчаса тому назад. Настроение царило тихое и спокойное, несмотря на то что финал слушатели встретили взрывом аплодисментов. Теперь все занимались едой и выпивкой. И, конечно, беседой.

Кэйб вместе с группой мужчин и женщин стоял посередине зала у буфетного столика. Воздух был теплым, полным ароматов и тихой музыки. Над головами сгибались деревянные и стеклянные светильники, сделанные на какой-то старинный манер так, что, хотя и не давали полного спектра, озаряли все вокруг уютным ласковым светом.

В носу его тихо позвякивало кольцо. Когда Кэйб впервые прибыл сюда, ему совсем не понравилась идея имплантации компьютера прямо под черепную коробку (да и вообще куда бы то ни было). Единственной вещью, с которой он действительно не расставался, было это фамильное кольцо в носу, поэтому компьютер вживили ему именно туда.

– Прошу прощения за беспокойство, господин посол. Это Хаб. Вы оказались ко мне ближе всех и потому передайте господину Олсьюлу, что он пытался говорить не по компу, а по обыкновенной брошке.

– Хорошо. – Кэйб обернулся к молодому человеку в белом костюме, державшему в руках какую-то драгоценность и с большим удивлением на нее взиравшему. – Это вы господин Олсьюл?

– Слушаю вас, – молодой человек отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть хомомдана. Лицо отражало такую растерянность, что Кэйб понял: он действительно введен в заблуждение этой скульптуркой, или монументальной бижутерией. Здесь это часто случалось. Молодой человек, прищурившись, изучал свою крупную брошь. – А ведь я мог это испортить…

– Еще раз простите, господин посол, благодарю за помощь, – пропищало кольцо.

– Не стоит благодарности.

Сверкающий пустой поднос подплыл прямо к молодому человеку и, качнувшись, произнес:

– Хай! Это снова Хаб. То, что вы держите в руках, господин Олсьюл, это драгоценный камень в форме двадцатигранника, оправленный в платину и саммитиум. Изделие студии господина Ксоссина Наббарда, последователя школы Кварафид. Настоящий шедевр, сделанный с настоящим мастерством. Но, к сожалению, не компьютер.

– Черт побери! А где же тогда мой компьютер?

– Вы позволили ему остаться дома.

– Но почему вы мне не сказали об этом раньше?

– Вы просили меня не делать этого.

– Когда?

– Сто два…

– Ах, неважно! Но тогда смените инструкции. В следующий раз я отправлюсь из дома без компьютера и…

– Хорошо, так и сделаем.

Господин Олсьюл, наконец, оторвал взгляд от брошки:

– Может быть, мне надо было взять тот шнурок или что-нибудь другое из этих имплантированных штук?

– Может быть. Главное, не забывайте дома голову, это может привести к серьезным затруднениям. А теперь я рад сказать вам, что готов сопровождать вас весь остаток вечера, если вам будет угодно.

– Разумеется, мне это угодно. – Молодой человек прицепил брошь к лацкану пиджака и повернулся к буфету, где чего только не было. – Но все-таки – могу я это есть или… О, господи, оно уходит!

– Ах, шило в заднице! – ухмыльнулся проплывающий мимо поднос.

– Что?

– Кэйб, дружище, вот вы где! Спасибо, что пришли! Кэйб обернулся и обнаружил рядом с собой хозяина, дрона И. X. Терсоно, подплывшего к нему на уровне головы человека, но немного ниже хомомдана. Дрон был чуть меньше метра в высоту и около полуметра в ширину и длину. Его округлые формы из нежного розового фарфора украшали мягко сиявшие синие камни. Сквозь прозрачный фарфор – тонкую керамическую кожу – прекрасно просматривалось все внутреннее устройство дрона. Его аура, как раз под гладким основанием, вспыхивала глубоким лилово-красным светом. Это означало, если Кэйб правильно помнил, что дрон занят. Занят разговором с ним?

– Терсоно, ведь вы меня пригласили!

– Разумеется, пригласил. Представляете, до меня только потом дошло, что вы сможете неверно истолковать такое приглашение – как вызов или даже требование. Конечно, если приходит послание…

– Да-да. Вы хотите сказать, что это не было требованием?

– Скорее, просьба. Видите ли, у меня к вам действительно есть просьба.

– Вот как? – Такое случилось впервые.

– Да. И теперь я думаю, как бы нам с вами побеседовать приватно?

«Приватно», – удивился Кэйб: это слово редко употреблялось здесь. А если и употреблялось, то, скорее, в сексуальном плане, да и то редко.

– Конечно, – поспешил, однако, согласиться он, – пойдемте.

– Благодарю, – ответил дрон, поднимаясь под потолок и оглядывая толпу, словно ища в ней что-то. Или кого-то. – Пожалуй, полного уединения не найти… Ага, вот здесь. Прошу вас сюда, господин Ишлоер.

Они приблизились к группе людей во главе с Махраем Циллером. Челгрианец был почти так же высок, как сам Кэйб, и полностью зарос шерстью, очень светлой вокруг лица и темно-коричневой на спине. Он явно имел вид хищника, с большими, близко посаженными глазами на широкоскулом лице. Ноги были длинными и мощными, а между ними, украшенный серебряной цепью, изгибался сильный хвост. Но если его далекие предки имели по две средних ноги, то Циллер обладал лишь одной, зато широкой и чуть ли не полностью прикрытой темным жилетом. Его руки, очень напоминавшие человеческие, заросли золотистой шерстью и заканчивались шестипалыми кистями, больше похожими на лапы.

Едва только они присоединились к группе Циллера, Кэйб почувствовал, как снова его уносит волна другого, столь же сводящего с ума разговора:

– …Разумеется, вы не имеете понятия, о чем я говорю. Вы не знаете контекста.

– Удивительно! Неужели у каждого есть свой контекст!?

– Отнюдь нет. Чаще всего есть ситуация, так сказать, окружение, – а это не контекст. Вы, конечно же, существуете, и отрицать этого я не могу.