Квазиклассический треугольник - Владимир Покровский

А мне показалось...

Ты не должен был звать меня.

Тебе плохо, я вижу. Что будем делать?

И мы три часа говорили о разведке. Мы говорили о Кинсли, о микробах Баньоля, мы вспоминали сумасшедший день на Ванитас-А, мы почти все время говорили вслух (телепатии каждый из нас боялся), Зофья сидела рядом и задавала удивительно глупые вопросы.

Он почуял мою настороженность, понял - что-то не так, а я закрылся, я выставил мощный щит из воспоминаний, и он ничего не мог вытянуть из меня. Он даже морщился от усилий. И стыда. По обычным человеческим нормам нельзя ведь подглядывать, а мы с Борисом - люди приличные: мы всегда, с самого детства старались жить по этим самым обычным человеческим нормам, все время старались, изо всех сил. Но то, что проникало сквозь щит, тревожило его. Мы вели поединок не врагов, но соперников.

Мной владело необычное ощущение новизны окружающей обстановки. К моему восприятию примешивалось восприятие двойника, и я словно впервые увидел нашу гостиную: многочисленные горшочки и кашпо с земными цветами (последнее увлечение Зофьи); автономный бар, который вышел из моды лет сорок назад - достался в наследство от прежнего хозяина дома; самодельная библиотека, моя тайная гордость, унылая, тусклая, никаких других эмоций, кроме сожаления, у него не вызывающая; окно с переплетом из настоящей осины, повернутое в тот момент к югу, на вышку Маори, парковку моего вертолета... Все казалось невыносимо старым и скучным. Вдруг испугало кресло с брошенным на него домашним протезом - показалось, что там прячется человек. Изношенный, хромой, чиненый-перечиненый, этот протез обладал для меня одним существенным преимуществом - мягкими, почти безболезненными креплениями. Я холил в нем свои свищи осенними вечерами, после особо трудных отстрелов.

Зофья держалась согласно плану, даже слишком согласно. Была оживлена, смеялась, кокетничала, обращалась только к Борису. При звуке ее голоса он оттаивал, на секунду забывал обо мне, но тут же одергивал себя, пытался замкнуться, скрыть то, что видно было простому глазу.

Даже здесь, даже здесь я с таким трудом выдавливаю из себя правду, мне не хочется в ней признаваться, я стыжусь ее, я не хочу говорить о том, до какой степени я тогда был подлецом. В наших краях известно некое зелье, под названием "невейский порошок", лекарство против какой-то, уж не знаю какой болезни. Порошок этот обладает любопытным побочным эффектом: он усиливает влечение. И я Борису подсыпал этой гадости в чай.

Когда я подавал ему чашку, он насторожился. Не то чтобы заподозрил неладное, просто почуял опасность, так как я не мог скрыть волнение. Он отпил глоток и больше к чаю не прикасался. Но глотка хватило.

Он сдавался. Он уже не мог скрывать своих чувств, он сидел так, чтобы все время видеть Зофью. Каждое движение ее тела вгоняло его, а, следовательно, и меня в краску, он все чаще запинался, все бессвязнее говорил. У него даже руки дрожали.

Сейчас я вспоминаю эту беседу и вижу, насколько нелепой, насколько нереальной она была. Двое только что не сошедших с ума мужчин, спрятав глаза, выжимали из себя никому не нужные фразы. Зофья по инерции кокетничала, но тоже была в полуобморочном состоянии. Она уже не знала, что делать, что правильно, а что неправильно, она тянулась к нам обоим одновременно и не знала, не знала, кому первому дать по физиономии, чтобы прекратить это взаимное издевательство.

Я даже предположить не могу, чем бы все это кончилось, если бы не сигнал тревоги.

Как только он отзвенел, запищал вызов и вспыхнул экран телефона.

- Борис, вы дома? - спросил Жозеф, мой сосед, человечек с искусственным лицом. В нашем поселке множество инвалидов. Жозеф болезненно вежлив. Он больше трех лет ходил со мной на отстрелы в одном вертолете, а все на вы. Слово "ты" он не смог бы выговорить даже под пыткой.

- Что случилось? - Я прекрасно знал, что случилось, я чуть не попался, я подумал о пауке слишком открыто, но Борис не успел уловить - он вслушивался во внешний разговор, да и лицо Жозефа с непривычки ошарашивало.

- Я вам не помешал?

- Что случилось?

- Но я вижу - у вас гости! - он не позволил себе вглядеться в Бориса, сразу отвел глаза, однако удивления скрыть не мог.

- Жозеф, почему тревога?

- О, ничего такого, мадам. Это даже не тревога, а так, небольшая забота, и я был бы очень признателен вашему мужу...

- Кто? - не вытерпел я.

- Ипритовый паук. О, совсем небольшой паучок, уверяю вас, мы с ним быстро...

- Жди у вертолета.

- Но у вас гости!

Я выключил телефон, снял со стены стоп-ружье, коротко извинился и пошел к выходу. Это был тонкий момент. Борис глубоко сидел на крючке, по моим расчетам он никак не мог оторваться от Зофьи и увязаться за мной, но в принципе такая опасность существовала, и поэтому надо было спешить, не давать ему времени на раздумье.

- Что случилось? Может быть, я с тобой?

- Сиди. Я скоро, там ерунда. Минут пять-десять.

Я вышел, заковылял к вертолету, около которого уже вертелся Жозеф. Через Бориса я видел, как жена принялась объяснять, что произошло.

Нет, я все-таки пойду с ним, - Борис поднялся со стула, но Зофья тронула его за руку.

- Останьтесь, - сказала она, и вы бы слышали, каким тоном! - Он прекрасно справится сам.

Он послушно сел рядом и повернул к ней немеющее лицо.

Ипритовый паук - невероятно прожорливая, невероятно плодовитая всеядная тварь, одно из немногих животных, которым люди позволяют жить на Куулу в относительно близком соседстве с собой. Он похож на бурдюк павлиньей расцветки четырьмя лапами и несколькими выхлопными хоботами, через которые в момент опасности или охоты выстреливается парализующий газ, для человека безусловно смертельный. Генная память паука, как и всей фауны Куулу, нестабильна - следствие экологического взрыва, о котором я уже говорил. На практике это значит, что даже особи одного подвида не имеют единой анатомии, то есть каждая особь - уникум. У нас поэтому разрешен только фиксирующий отстрел, который не разрушает тела животного. Фиксированные туши мы обязаны, видите ли, отсылать на Землю или близкие к ней центры, другими словами, ждать оказии, а потом уговаривать командира, который, разумеется, не горит желанием принимать на борт такой сомнительный груз.

Любимое лакомство ипритового паука - прыщеног в период течки. Он идет за мускусом, как земной кот за валерьянкой. Его трудно убить. Единственный жизненно важный центр - мозгожелудок - блуждает по всему телу. Чтобы попасть в него, нужен немалый опыт. Все зависит от того, какую позу принял паук перед выстрелом. У меня такой опыт есть.

Нам попался паук, легкий для фиксации - у него было только три хобота. Сверкая хитиновыми щитками, он мчался прямо на поселок, этакая скотинка высотой в шесть метров.