Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов

– Копай.

– Копаю. Слушай. Тут бутылка.

– Какая бутылка?

– Коньяка. Типа «Коктебеля». Не типа, а…

– Смотри еще везде! Сверточек такой, изолентой обмотанный.

– Да не свети в глаза. Нет тут больше ничего. Я чувствую.

– Реально, бутылка коньяка?

– Да. Борьба алкоголя с наркотиками.

– Они издеваются, что ли… Слышишь?

– Да.

– Тихо сиди. Нас тут нет.

1:48 Почему ты здесь

– …Ни музыки особенной, ничего того, за что мы его любим. Просто простенький суховатый бит, трогательные клавиши и текст, неожиданно понятный. Такой грустный дружеский разговор: «И лучше не пробовать ниче кроме растений, кроме растений».

– И ты хочешь такой роман написать?

– Ну типа да. Такой же по атмосфере, по настроению. Дружеский задумчивый разговор. Маленький роман. Без ничего.

– Интересно. Роман «без ничего».

– Я не знаю, интересно ли получится. Я, когда пишу, я не пишу. Я ищу. Ищу непонятно что неизвестно где, и часто оказывается…

– Подожди. После «растений» прилетит наша традиционная плашка. Которую мы ради тебя изменили: «Здесь говорят о наркотиках. Никогда не пробуйте их. Наркотики – самая большая беда, которая может случиться в вашей жизни». Почему ты поставил такое условие: в нашем интервью не должно быть мата?

– Хочется говорить на каком-то универсальном языке. Чтобы и дети, и бабушки к нам подключились.

– Ты хочешь говорить с детьми и бабушками о наркотиках?

– Я вообще не хочу говорить о наркотиках. Я хочу говорить о Соне, о еде и о литературе.

– Но интервью ты все равно хочешь без мата?

– Без.

– Хорошо. Тогда у меня встречное предложение. Давай устроим пьяное интервью.

– Может, не надо?

– А хочется говорить на универсальном языке.

– Я не хочу бухать.

– А тебя никто не спрашивает.

– Так в интервью ведь должны что-то постоянно спрашивать…

– А я не готовился. Давай. Коньячеллы!

– А что за коньячелла?..

– «Коктебель».

– Ох, боюсь я.

– А мы не боимся ничего. В том числе продакт-плейсмента. «Коктебель»! Да с шоколадочкой! Да с «Альпен-Гольдиком»!

– Ну… Ладно. Наливай. Спрашивай.

– А я не буду ничего спрашивать. Говори, что хочешь.

– Да вроде ничего не хочу.

– Ладно. Тогда, как ты думаешь: почему ты здесь?

– Ну и вопросы у тебя. Мы все, если задумаемся, где мы, можем надолго залипнуть на этом вопросе. А «почему» – вообще лучше не задумываться. Но все-таки…

– Вот давай, «все-таки». Рассказывай пока тут. Я отлить схожу.

2:28 В овраге

– Лёнич, может, коньяк пока откроем?

– Ты поехавший? В смысле – «пока»?

– Ну, пока они не уедут.

– Иван, тихо сиди, я тебя прошу.

– Да они далеко, и сейчас уедут. Давай нервы немножко успокоим.

– Я сейчас тебя успокою… А что они здесь делают?

– Ну мало ли.

– Вот именно – мало ли!

– Ну не знаю. Деревья красят.

– Ладно, давай выпьем. Тихо только. Ни запивки, ни закусить ничего нету…

– А шишкой занюхать, и нормально.

– Какой шишкой?

– Ну кедровых тут, конечно, нету. Вот, обычной, сосновой. Я, кстати, ел варенье из шишек. Хочешь расскажу? Там такая драма была.

– Из-за варенья из шишек?

– Не… Испугался я тогда семейной жизни. Устал быть постоянно нормальным. Спад у меня, в общем, был. Ну, ты знаешь, когда у меня спад… Да, я же хотел рассказать. Главная драма была у нас из-за «Нутеллы». Кстати, вот «Нутеллой» коньяк вообще отлично закусывать.

– «Нутеллы» же, как я понимаю, нету. Ты же ее не носишь с собой, я надеюсь?

– Если ее носить с собой, и ее у тебя найдут, сразу же поймут, что ты поехавший.

– Давай свою шишку. Реально, их есть можно?

– Не, эти обычные сосновые нельзя. Максимум занюхать.

– Они ядовитые, что ли?

– Да нет. Просто невкусные. Вот бы сейчас кедровых шишек найти.

– Так. Все. Давай коньяк свой.

– Он не мой.

– Вот и интересно, чей. Хотя когда бы я так собрался: коньяк из горла ночью в лесу…

– На свежем воздухе хорошо. Похмелья не будет.

– Я надеюсь, похмелья не будет, потому что ты не собираешься его весь выпивать. Нам еще идти.

– А куда?

– Вот это хороший вопрос. Мы с тобой вообще не туда пошли. Когда там наверху шли, GPS как-то подозрительно быстро показывал. А здесь, в овраге, карта уже похожа на правду. Хотя должно быть наоборот. И я как будто от тебя заразился этим…

– Кретинизмом.

– Да. Топографическим.

– И не только.

– Овраг огромный. И наша точка на том конце. Ну правильно, полчаса, это километра два должно быть. Но когда они уедут…

– А уезжают.

– Правда?

– Ну вон, что-то как будто грузят в машину. Садятся.

– После этой операции на глазах ты в темноте, что ли, стал видеть? Как летучая мышь.

– Мыши не видят. Они чувствуют.

– Ну вот, говорю же, как ты. А правда, уезжают.

– Вон, все, на дорогу выехали. В сторону того «Бургер Кинга» на заправке едут. Я бы сейчас тоже не отказался от «Бургер Кинга».

– Все. Пойдем.

– Ну сейчас, коньяк допьем и пойдем потихоньку.

– Пошли!

– Ладно… Так вот, про «Нутеллу». Увидели с Соней в «Ашане» «Нутеллу» по акции. Что-то типа четыреста семидесяти рублей большая баночка шестьсот тридцать грамм. Прикинь, найти шестьсот тридцать грамм «Нутеллы».

– Надеюсь, сегодня найдем. Не шестьсот тридцать, конечно.

– Я, естественно, Соне: давай купим. А она мне говорит: нет. Просто нет.

– И что дальше?

– Дальше драма. Она из-за фигуры переживает. Сама не хочет есть и мне не дает. Ну хочет, конечно, но запрещает себе и мне заодно. Но потом все равно едим, конечно. А я всю «Нутеллу» во всех «Ашанах» отдал бы за ее фигуру.

– Дальше-то что? «Нет. Просто нет» – и?

– Дальше драма, говорю. Мы тогда из «Ашана» шли назад вместе, но Соня шла в наушниках, как королева драмы. И теперь, когда в прихожей собираемся куда-то, она каждый раз спрашивает: «Наушники-то брать?» Знаешь, как меня бесит, когда она долго в прихожей собирается.

– Ну и драмы у вас. Дай глотнуть тоже.

– Не очень, конечно, коньяк.

– Ты его вообще бесплатно нашел.

– Бесплатно – не значит даром.

– Так, пошли мысли Ивана. Коньяк у меня будет.

– Да не нужен мне твой коньяк.

– Интересно все-таки, чей он.

– Ну может этих, которые приезжали. Прячут в лесу коньяк.

– Зачем?!

– Вопрос для целого интервью…

3:12 В домике

– Тебе свойственно прятаться?

– Да, как всем, наверное. Я в детстве любил строить домик из диванных подушек. Накрылся покрывалком, и сразу уютно.

– Все любили.

– Ну конечно, перестроечное детство.

– Ты его помнишь?

– Помню какие-то поэтичные, трогательные эпизоды. Но, скорее всего, я их себе