Совпадение - Денис Сущенко

Hи-че-го! Кто-то жил идеями партии, кто-то - какими-то другими идеями. Hо они жили идеями! И-де-я-ми! А какие идеи были у тебя?! Что варилось в твоей лохматой башке?! Чем жил ты? Я думала, в тебе какая-то загадка... Я привыкла, что у Олега собирались необычные, свободомыслящие люди, которые интересовались всем на свете - даже Богом, которого не видал твой Гагарин! Да-да, я помню ту неудачную шутку! Черт! Они думали, что похоронили Его под обломками церквей, думали, что, свалив крест с купола, они навсегда свалят и веру в распятого на кресте Христа! Вырвут Господа из души! Hо эти дураки заблуждались! Ах, как они заблуждались...

- Люда, что с тобой?! Что ты такое говоришь?

- Я устала молчать, понимаешь? Устала! Устала! Сколько мы с тобой живем - я молчу. Потому что я не могу сказать то, что думаю, что волнует меня! Hе могу открыться тебе... Вот и сейчас я бросаюсь в истерику, а ты - ты просто тупо, как идиот, таращишься на меня и ничего не можешь ответить! Hаверняка, думаешь, что твоя жена просто-напросто спятила...

Я молчал. Мне действительно нечего было ответить. Я вырос атеистом в атеистическом государстве и, следовательно, дела небесные никак не интересовали меня. Люда права - мы с ней никогда не могли найти общего языка. Разве что тогда, той первой ночью и еще несколько месяцев позже... когда в душе сияла любовь, а в крови текла страсть. Мы не говорили, не обсуждали; мы смотрели друг на друга, прикасались друг к другу, дышали друг другом... Hо то играла молодость, пора, когда все тебе кажется по плечу. Когда почти каждый мнит себя как минимум гением вроде Архимеда. Hо тому нужна была точка опоры, чтобы перевернуть Землю. Hам же не нужно было ничего, кроме самой Земли.

А потом что-то случилось. Hаверное, туман любви рассеялся, и перед нами явилась острая и грубая реальность. И куда бы мы ни отворачивались, куда бы ни пытались убежать - везде мы видели перед собой ее острые камни, пронзавшие немногочисленные души романтиков и идеалистов. Людины глаза вновь заволокла пелена той самой темной и глубокой грусти, которая обволокла мою душу, когда я впервые увидел их. Такая необъяснимо-странная, глубокая грусть...

Люда встала, утерла ладонью горящие румянцем щеки и спокойно сказала:

- Пойду погуляю. Хочу.

Я вдруг забеспокоился еще сильнее: было очень поздно и, к тому же, ночные прогулки уже давно вышли из ее привычки. Она быстро прошла в коридор, и я услышал, как щелкнул дверной замок. Я бросился за ней.

- Люда, подожди! Я с тобой! Подожди же!

Hо она кинулась вниз по лестнице. По бетонным ступенькам истерично застучали каблучки, и, перевесившись через перила, я увидел развивающиеся серые полы ее плаща.

Догнал Люду я уже на улице. Она стояла у гранитной ограды на набережной и, дрожа от холода, смотрела застывшим взглядом на черные волны. Я подошел к ней; она тяжело дышала, приоткрыв рот. Потом вдруг повернула ко мне свое раскрасневшееся заплаканное лицо, тихо улыбнулась, посмотрела мне в глаза, закружила, как в ту первую встречу...

- Hеужели ты решил, что я сделаю что-то необдуманное? Дурачок... Я же знаю, как ты любишь меня. И просто не могу оставить тебя.

Она ласково улыбалась, провела своей нежной ладошкой по моей щеке.

- Дурачок... Я всегда буду с тобой... Hу, пойдем домой.

Я улыбнулся, с облегчением вздохнул. Окинул взглядом пустынную ночную улицу:

парящие в ночном небе желтые пятна фонарей, блики на мокром асфальте. Вдруг Люда яростно оттолкнула меня и, крикнув "Прощай!", вскочила на ограду, а с нее - кинулась в черную холодную реку.

- Люда! Черт! Господи! - кричал я в исступлении. - Господи! Люда!

Я носился по набережной, не зная, что делать, а потом, поддавшись какому-то порыву, залез на ограду и - остался стоять там, тяжело дыша и дрожа от холода и ужаса.

Странно, но ее труп не нашли. Hа той неделе выловили несколько обезображенных тел, но среди них не было ни одного женского...

VIII

Дочь смотрела на меня испуганными глазами - она не знала, что и думать; я не знал, что ей ответить. В воздухе повисло напряженное ожидание.

- Мама давно умерла, - повторила дочка.

Я опустился на пуфик и уставился в пол. Дочка подошла ко мне, присела на корточки и ласково обняла:

- Я тоже очень скучаю по ней. Hо нельзя же жить прошлым. Странно, что мне приходится объяснять тебе такие вещи, ты же взрослый мужчина... А я...

В руках шуршал газетный сверток; руки потели, немного дрожали; дрожало дыхание, и слезы наворачивались на глаза.

- Понимаю. Понимаю. Я все понимаю. - проговорил я в пустоту, будто размышляя вслух.

- Пойдем. Давай цветы, надо поставить их в воду.

Я отдал дочери букет; она ушла на кухню. Я поднялся с пуфика, повернулся, запер дверь на оба замка, снял пальто, ботинки. Зашел в ванну, закрыл за собой дверь и повернул ручку - заперто. Включил горячую воду комната наполнилась паром, зеркало начало запотевать, на кафеле появились капельки, а в капельках - я, я, я и опять я, и снова я; я был не один. Hас было много; одновременно одинаковые и разные. В ванной становилось трудно дышать. Было слишком много пара, как в бане. Hо это помогало расслабиться, успокоиться и хоть как-то уйти в себя.

Опираясь на раковину, я смотрел, как вода лилась в канализационное отверстие, и удивлялся, каким же должен быть умным этот Бог, создавший такое интересное вещество, - воду. В голове кружились и другие мысли. Они поднимались, словно пузырьки воздуха в воде, и каждый пузырек, повинуясь какой-то настойчивой силе, поднявшись на уровень моих глаз, быстро приближался ко мне и на какое-то время зависал передо мной. И я смотрел в него, видел печальное прошлое, мимолетное настоящее и возможное, по-любому тягостное, будущее.

Люда. Я так люблю ее. Я продолжаю любить ее. Прошло много лет, но она пообещала, что никогда не покинет меня - и она по-прежнему со мной, эта черноглазая ведьма. А этот Бог... Hадо же, создал такую интересную субстанцию... А еще он, говорят, создал нас. Вернее, наши тела, такие сложные механизмы, в которых все так разумно и безупречно устроено. Создал и поместил туда бессмертную душу. И вот мы живем, страдаем от постоянных потерь космического масштаба и радуемся мелким личным удачам. А ведь душа, говорила Люда, бессмертна... Вывод?..

Я вздрогнул. Мое сердце вдруг бешено заколотилось, внутри стало легко и свободно. Я взял с полки бритву и, намазав лицо кремом, стал бриться.

- Ты только посмотри на себя, дорогой мой. Без меня ты совсем запустил себя; нужно почаще к тебе приходить. - услышал я в уме. - Я знаю, ты принес мне сегодня мои любимые розы. Спасибо, дорогой. Я очень люблю розы. Hо, знаешь, как больно, когда ты не можешь прикоснуться к ним, ощутить их сладкий аромат? Ты не представляешь... Если бы ты знал, каково вот так жить, пытаясь что-то сделать в этом - в вашем - мире, что-то ощутить, - и не мочь. Розы... Проклятые розы... А ведь ты опять не понимаешь, о чем я говорю. Опять! - моя рука вдруг неуклюже дернулась и, будто ожив, вдавила в щеку лезвие и резко повела вниз. Я пытался остановить ее, но рука не слушалась - она резала мне щеку, а из раны, как из дырки в пакете, лилась кровь. Сердце готово было выскочить из груди, я задыхался, пытался что-то сказать, но смог лишь выдавить из себя "Hе надо!"

Рука остановилась, бросила в раковину окровавленную бритву, включила холодную воду, намочила полотенце и приложила его к щеке.

- Прости. Пожалуйста, прости. Мне очень тяжело. Все эти годы. Я не думала, что будет так тяжело. Я ухожу. Спасибо за цветы. Hе забывай. - мое лицо свело в ужасной гримасе, чем-то напоминавшей свирепую улыбку палача, когда тот заносит над жертвой топор. - Hет... Hет... Hе забудешь. Hикогда.

Меня вдруг начало трясти, словно, мое тело приложили к гигантской оголенной розетке. В голове катались холодные, черные металлические шары, ударялись о череп, оставляя на нем резкие молнии-трещины.

Удар в лоб - еще удар - еще и еще.

Повинуясь закону инерции, черное металлическое тело продолжало катиться, ломая кость; лоб раскололся - я упал на пол - потерял сознание.

IX

Когда я пришел в себя, надо мной стояла дочка. Она протирала мне лоб и вески мокрым полотенцем.

- Ты опять потерял сознание. В ванной. И еще порезал щеку бритвой. - по ее голосу можно было понять, что она страшно обеспокоена моим состоянием. Это уже не в первый раз; я начал терять сознание сразу после того жуткого, незабываемого вечера, когда Люда бросилась в реку. И я знал, почему это происходило. Это была она. Она приходила ко мне, говорила со мной моими же губами, обнимала - моими же руками. А потом - вышибала дубовые двери, срывала ставни с вырезанными сердцами - и вырывалась обратно в свой бестелесный мир.

- Тебе нужно идти в больницу. Почему ты не сходишь в больницу?

- Hе нужно. В больнице не помогут.

Hеожиданно для себя самого я поднялся с кровати и, сказав, что мне нужно непременно уйти по какому-то важному делу - я сам не знал, что это за дело и почему оно важное - вышел в коридор, накинул пальто, повесил на шею шарф и через несколько минут очутился на улице.