Быть котом - Мэтт Хейг

— У тебя большие неприятности, Барни Ив!

— Это не я! Вы же видите, я даже близко не подходил к сигнализации.

Через десять минут, когда все выстроились в линейку на спортивной площадке, мисс Хлыстер подошла к Барни Ив и строго проговорила ему на ухо четыре самых страшных слова на свете:

— В мой кабинет. Живо.

Подставка для ручек в кабинете мисс Хлыстер

Нестерпимо воняло рыбой. Запах как будто бы исходил от стола мисс Хлыстер, хотя на нем не было ничего, кроме распечатанного письма и подставки для ручек.

Подставка была какой-то чудной. Черная, с двумя отверстиями, которые таращились на него, словно глаза.

Мисс Хлыстер приказала ему ждать ее здесь: ей нужно было выйти по каким-то делам.

Он понимал, что, когда она вернется, его ждут серьезные неприятности. И он знал, что письмо, лежащее на столе, поможет ему оценить масштаб этих неприятностей. Он привстал, наклонился и попытался разобрать перевернутые вверх ногами слова.

Уважаемая миссис Ив,

Пишу Вам с тем, чтобы сообщить, что Ваш сын Барни…

На этом ему пришлось прервать чтение, потому что за спиной раздался стук двери. Щелчок замка прозвучал зловеще, как удар по последнему вбитому в гроб гвоздю.

Барни торопливо уселся на место. Обернуться он не смел, хотя мисс Хлыстер ненадолго задержалась у него за спиной, ничего не говоря.

Он представлял, как она стоит, глядя на него с отвращением. Представлял ее глаза, потемневшие от злости и сверлящие его затылок.

Барни мечтал начать этот день заново: он жалел, что утром, почувствовав прикосновение наждачного языка Гастера, не натянул одеяло на голову и не остался лежать в кровати.

Мечты!

Именно мечты и составляли основное занятие Барни в последние дни.

Мисс Хлыстер обошла стол и уселась в свое кресло, готовая начать беседу про пожарную сигнализацию.

— Итак, Барни Ив, — раздался ее холодный резкий голос. — Барни Ив, Барни Ив, Барни Ив… вечно Барни Ив… Объясни мне, почему ты включил пожарную сигнализацию?

Барни заерзал на стуле и снова покосился на странную подставку для ручек.

— Я этого не делал.

Мисс Хлыстер набрала в грудь побольше воздуха и распрямила спину. Она явно сердилась. Впрочем, сердилась она всегда; рот ее был похож на маленькую букву «о», черные волосы были стянуты так туго, что ее тонкие брови всегда были немного приподняты, а большие злые глаза, казалось, в любую минуту готовы были выкатиться и упасть на стол, сбив крошечные очки, которые непонятно зачем сидели на кончике ее носа.

— Ты этого не делал? — Тон был зловещим. — Ну конечно. Ты никогда ничего не делаешь, Барни, правда? Ты никогда не срываешь собрания, никогда не рисуешь граффити в туалетах, никогда не затеваешь драки с Гэвином Иглом.

Это было уже чересчур. Барни не выдержал и возразил:

— Гэвин подложил мне на стул кнопку. Он постоянно так делает. Он думает, что это смешно. Еще он думает, что подставить мне подножку в коридоре — это тоже смешно. Он постоянно надо мной издевается. С самого первого дня.

Была минута, когда мисс Хлыстер, казалось, готова была согласиться с ним. Гэвин Игл ей явно не нравился. Пока Барни говорил, она как будто кивала его словам и в ее глазах даже мелькнуло сочувствие. Но она очень скоро прогнала от себя эти эмоции. Она ненавидела Барни — это было очевидно. Очевидно не только по ее поведению сегодня или на прошлой неделе, а по всему, что было раньше. Например:

Он проучился в этой школе всего полгода, а его уже успели выгнать примерно с десяти школьных собраний. Один раз за то, что он воскликнул «Ой!», когда Гэвин ущипнул его за ухо, но во всех остальных случаях — за шум, в котором был виноват кто-то другой.

Как тогда, когда Алфи Крокер хихикнул.

(«Выйди вон, Барни Ив, в нашей школе хихиканье недопустимо!»)

Или когда Лотти Левис, сидевшая за километр от него, чихнула.

(«Барни Ив, если ты не можешь уследить за своим носом, немедленно убирайся из зала… НЕМЕДЛЕННО!»)

Или когда мистер Ваффлер зевнул.

(«Барни Ив, тебе скучно меня слушать, не так ли? Возможно, тебе станет немного веселее, если я оставлю тебя после уроков!»)

Однажды он получил выговор просто за то, что читал на спортивной площадке свою любимую книжку, «Дети воды» Чарльза Кингсли («Читать на перемене! Какая наглость! Быстро в мой кабинет…»)

— Я сижу здесь с тобой не для того, чтобы говорить про Гэвина, — сказала мисс Хлыстер. — Или про кнопки. Я здесь для того, чтоб поговорить про тебя. В чем дело? Что с тобой не так? — Она неприятно усмехнулась. — Скучаешь по папочке?

Внутри Барни, словно раскаленная магма, поднялась волна ярости.

— Не смейте так говорить!

— Ах, прошу прощения! Честно говоря, я не могу его винить. Думаю, я бы тоже сбежала, если бы ты был моим сыном.

— Он не сбежал. — На глаза Барни навернулись слезы. Он опустил веки, чтобы не дать им пролиться.

— Ах, правда? Что же случилось?

Барни было нечего сказать. Ведь папа уже год как жил отдельно. После развода он переехал в другую квартиру и виделся с Барни только по выходным, когда они устраивали походы в зоопарк или пиццерию — и почему-то эти походы никогда не получались такими радостными, какими должны были быть.

А потом, летом, он просто исчез.

Раз — и нету. С концами. Ищи-свищи.

Оставив после себя миллион вопросов и ни одного ответа.

Полиция не могла ничего выяснить.

«Блэнфордская газета» напечатала объявление, в котором поместила фотографию его папы с большим вопросительным знаком.

А мама Барни начала вести себя очень странно, как будто кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки, заставив ее жить на удвоенной скорости.

Да, и именно тогда Барни стали сниться сны. Иногда ему, как сегодня утром, просто снилось, как они с папой сидят в пиццерии. Но часто это были кошмары. Он видел, как папа кричит от боли, прижимая руку к глазам, и по его пальцам стекает кровь.

Вскоре после этого Барни перевелся в среднюю школу Блэнфорда, и с первой же недели мисс Хлыстер начала к нему придираться, сваливая на него вину за чужое хихиканье на собраниях и надписи на стенах, хоть они и были сделаны чужим почерком.

— Так что случилось с твоим папочкой? — повторила вопрос мисс Хлыстер.

— Никто не знает.

Она хмыкнула.

— Кто-то всегда знает. Ты просто не там ищешь. Впрочем, тебя нельзя назвать особо сообразительным, правда? Я видела твои оценки.

Директриса встала, подошла к тумбочке и вытащила какие-то бумаги.

— Да, у тебя самая плохая успеваемость среди учеников твоего возраста. Боюсь, что ты самый глупый одиннадцатилетний мальчик в школе.

— Двенадцатилетний, — поправил Барни. — Сегодня мой день рождения.

Мисс Хлыстер пожала плечами: возраст Барни и его день рождения явно ее не интересовали.

— Как ты считаешь, почему у тебя такие плохие оценки?

Барни снова не знал, что ответить. Еще пару месяцев назад он получал только четверки и пятерки. Теперь же он радовался даже тройкам, хотя занимался гораздо усерднее, чем раньше.

— Может быть, это потому, что вы ставите оценки за все мои домашние задания, — осмелился предположить Барни. — Когда оценки мне ставили мои учителя, я учился хорошо.

Мисс Хлыстер вспылила:

— У меня высокие стандарты. Только и всего.

— Мне просто кажется, что…

Мисс Хлыстер захлопнула дверцу тумбочки и резко повернулась.

— Молчать. Это мой кабинет. Говорю и командую здесь я. — Наклонившись, она прошипела ему на ухо: — Ты меня понял?

Барни кивнул, уставившись на настенный календарь. На листке с февралем красовался кот. Белый пушистый персидский кот, который нежился на солнышке. Мисс Хлыстер, проследив за взглядом Барни, довольно улыбнулась. Он услышал сладкий шепот у самого уха:

— Вот славная жизнь, а? Быть котом, валяться на солнышке, ни о чем не беспокоиться…

Барни заворожили ее слова. Быть свободным! Никаких жутких свиданий с мисс Хлыстер в ее кабинете! Никаких кошмаров по ночам! Никакого Гэвина Игла!

Мисс Хлыстер взяла со стола письмо.

— Но ты не кот. Ты — это всего лишь ты. — И она опустила письмо в лежавший под ним конверт. — А это твоей маме.

У Барни от страха и обиды задрожали губы. Когда он в прошлый раз принес домой такое письмо, мама расплакалась. Расплакалась — это значит зарыдала. А зарыдала — это значит уселась на ступеньки, вцепившись в перила и раскачиваясь взад-вперед. Тогда он пообещал ей, что больше этого не повторится, хотя виноват он был только в том, что вскрикнул, сев на кнопку, которую ему подложил Гэвин Игл (и мисс Хлыстер прекрасно это знала).

— В этом письме, — сказала мисс Хлыстер, — я сообщаю, что это последнее предупреждение перед тем, как исключить тебя из школы. Малейшее нарушение — и тебя здесь больше не будет.