Тайное и явное в жизни женщины - Лариса Теплякова

Журавликом меня называл только один человек, и это был очень давно… В голове застучали молоточки памяти. Сделалось душно и жарко.

– Олежка, это ты? – догадалась я. – Ты откуда?

– Оттуда! – весело усмехнулся он. – Да нет, я здесь, дома. Почти год, как я вернулся в родные края! Не хотел тебя беспокоить, но так тянуло! А вот сегодня решил позвонить! День особенный. Праздник такой интересный придумали – день всех влюбленных! Ты в курсе?

– Не придумали, а переняли за границей… – рассеянно поправила я.

– Не важно! Говорят, в этот день можно всё! – продолжал он. – Даже нужно! А своей первой и неповторимой возлюбленной нужно позвонить тем более! Ну, здравствуй, журавлик! Это я.

– Привет, – вымолвила я. – Как ты?

– Как всегда! Отлично! – бодрился он. – Я где угодно могу неплохо устроиться. Знаешь, везде люди! Слушай, мне кажется, что ты всё-таки сомневаешься, что я совсем близко от тебя. Хочешь, я посигналю тебе, как раньше? Смотри в окно!

Когда-то у нас была такая забава – сигналить светом. Наши дома разделяли ряды гаражей, игровая площадка и детский садик, но верхние этажи хорошо просматривались. Вскоре я увидела, как в доме напротив зажегся свет в одном из окон. Спустя короткое время свет погас, и это повторилось три раза.

Сомнений не осталось. Звонил Олег Полозовский. Впрочем, я поняла это и без световых сигналов. Голос у мужчины с возрастом меняется, но интонации и манеры остаются.

– Ну, видела? – закричал он в трубку.

– Да, конечно! – подтвердила я.

Зная его характер, я могла ожидать любой экстравагантной эскапады. Большой букет цветов в руках – это слабый и скромный вариант для него. Он мог забраться на мой балкон. Он мог взять напрокат коня на ипподроме и гарцевать вокруг дома. Он мог приволочь огромную связку воздушных шаров, которую нельзя протиснуть во входную дверь, но можно раздать лишние шарики обалдевшим соседям. Наш подъезд уже переживал такое явление. Эту романтическую затею с шарами Олег высмотрел в телефильме «И это всё о нём». Мы все тогда восхищались главным героем, простым парнем Женей Столетовым. Роль с блеском сыграл Игорь Костолевский, он многих свёл с ума. Все только обменивались впечатлениями, а Олег, не раздумывая, повторил эффектную сцену для меня.

Это было, было в моей жизни… Лет этак двадцать пять назад.

Можно заставить себя не думать о первой любви. Можно забыть дату рождения и отчество былого возлюбленного. Можно вполне благополучно существовать с другим мужчиной. Но прошлое вдруг однажды зачем-то настигает и бьёт наотмашь. В тот морозный февральский день моя судьба совершила зигзаг, кульбит или что-то другое в этом роде. Сработал часовой механизм: тик-так, тик-так, год за годом, год за годом назад. Полозовский материализовался. Его голос реально звучал и волновал меня, как прежде.

– Аня, Анечка, Анюта, – нараспев проговорил Олег. – Ты только не волнуйся. Я всё про тебя знаю. Я не собираюсь причинять тебе неприятности. Уже скоро год, как я здесь. Первым делом узнал о тебе. Рад за тебя ужасно. Не раз лицезрел издалека, какая ты привлекательная женщина. Звоню, чтоб сказать, что я по-прежнему вижу тебя во сне. Пусть для тебя цветут сады Земли добрым взглядом тех, кто с нами рядом, и уже потусторонним взглядом…

– … Тех друзей, что навсегда ушли, – закончила я.

– Умница, не забыла! – восхищенно воскликнул Олег. Это был куплет из песни, которую он часто мне пел когда-то.

– Оказывается, я всё помню, как вчерашний день, – сказала я. – Так всё же, как ты поживаешь, Олежка?

– Я? Безусловно, о" кей! Я иначе не могу, ты же знаешь! – бодро воскликнул он. – А ты не волнуйся, журавлик, и знай, что я рядом и, не раздумывая, убью любого, кто сделает тебе что-то плохое!

– Не надо так шутить, Олежка! – попросила я. – Ты же знаешь, я не люблю чёрный юморок. Убивать никого не надо. Пусть все живут.

– Анюта, ты явно нервничаешь. Всё, я кладу трубку. Или ты первая?

Это была наша другая забава – кто первый положит трубку. Мы обычно звонили друг другу перед сном и долго висели на телефоне, болтая ни о чём, вслушиваясь в звуки любимого голоса, пока родители не вмешивались и не прерывали бесконечную игру бессмысленными словами.

– Ты первый, Олежка, – уступила я.

– Давно меня никто не называл Олежкой, – сказал он. – Повтори ещё раз, и я положу трубку.

Я повторила его имя. Оно мне всегда нравилось. Строгое, мужественное, короткое – Олег, и ласковое, домашнее – Олежка.

– Пока! Я не потревожу тебя, если ты сама не захочешь меня видеть, – сказал он с нажимом на слове «ты» и повесил-таки трубку первым.

Сердце колотилось, словно я вернулась с пробежки. Захочу ли я увидеть Олега? Заглянуть в его смеющиеся глаза, подышать с ним одним воздухом? «Хочешь, я в глаза, взгляну в твои глаза, все слова припомню я и тихо повторю…» Стоило появиться Полозовскому, и песни молодости зазвучали в подсознании. Нет, это невыносимо!

Воспоминания о первой любви застигли меня врасплох. Я поспешила к Марине, не взглянув на часы. Я не могла оставаться наедине с нахлынувшими мыслями: они жалили меня, как разъярённый пчелиный рой. Когда происходит что-то значительное, я не могу молчать. Мне надо проговорить ситуацию с близким человеком.

– Пришла пораньше – будешь помогать! – сказала Марина, открыв мне дверь. – Слушай, на тебе лица нет. Случилась чего?

– Не нарисовала ещё себе лицо, – уныло пошутила я. – Не успела. Я к тебе на полный пансион. У тебя и поем, и напьюсь, и подкрашусь. Как-то одной тошно стало.

– Что случилось?! – настойчиво повторила Марина.

– Полозовский объявился, – приглушенно сообщила я.

– Вот это новость! – ахнула Марина. – Так, молчи пока. Надо срочно присесть. В ногах правды нет. Пошли в столовую.

Я, молча и послушно, пошла за подругой след в след по длинному просторному коридору, рассеянно глядя на яркий, широкий подол её экзотического платья. Свободный покрой позволял невесомой ткани струиться и лететь за своей хозяйкой. Платье реяло впереди меня, как фантастическое видение.

У Марины огромная квартира, и по ней можно долго бродить. На нашем этаже живём мы в трёхкомнатной, а всю остальную площадь занимают Филимоновы. Это произошло в результате серии разъездов, обменов и ремонтов.

В детстве Марина жила с родителями и братишкой в двухкомнатной. Рядом соседскую однокомнатную давно сдавали внаём. Когда она вышла за Колю, ему удалось выкупить однокомнатную квартиру у соседей, куда молодожёны и въехали. В последствии брат Марины, Вова, женился и отделился. Родители изъявили желание жить за городом. Хваткий Коля постарался, извернулся и помог купить им небольшой домик в тридцати километрах от города. Оставшимся соседям он организовал обмен в этом же доме, приплатив за хлопоты. Но это ещё не всё. В результате у Филимоновых получилась грандиозная квартира, которую они терпеливо модернизировали. Пример Марининых родителей оказался заразителен для моих. Пришлось нам с мужем пройти по тому же пути. В итоге все остались довольны полученным результатом.

Вдоль всех комнат тянулся большой просторный коридор. Марина устраивала в нём вернисажи из репродукций, с раннего возраста настойчиво приучая своих детей к живописи. На стенах крепились специальные пеноуретановые панели, на которые Марина прикалывала заламинированные репродукции из своей обширной коллекции.

В те февральские дни у неё был период Ван-Гога, Сезанна, Гогена. Ближе к столовой висело несколько работ Тулуз-Лотрека.

– Не люблю Тулуз-Лотрека, – пробубнила я, присаживаясь на удобный диванчик. – Тратил талант на изображение каких-то уродливых распутных девок…. Меня его сюжеты как-то будоражат.

– Будоражат – значит, не оставляют равнодушной! – заметила Марина. – Я для себя повесила. Хочу проникнуться. Специалисты по живописи пишут, что его надо сопоставлять именно с Ван-Гогом, моя дорогая!

– Господи, ты ещё статьи по искусствоведению успеваешь читать! – воскликнула я.

– А как же! – горделиво ответила Марина.

– Такой домохозяйке, как ты, давно пора самой писать книги по истории живописи и культуры, – заметила я с дружеской иронией. – Или выступать по каналу «Культура».

– Какие наши годы! Напишем. Выступим. Детей на ноги поставлю и займусь, – отшутилась подруга. – Мне есть, о чём поведать миру. Уж очень меня возмущает нынешняя эпоха наиглупейшего смешения стилей! Картины пишут по принципу – «сделайте нам красиво». Венчают Шилова с Боттичелли. И непременно втиснут всякие гламурные завитушки, крендельки, гербы, кресты. С этим пора кончать! Книгу я пока не потяну, а вот над очерками думаю поработать.

– Ты серьёзно? – удивилась я.

– Вполне! Напоминаю, моя сноха – журналистка. Она давно уговаривает меня публиковаться. Ей нравятся мои суждения об искусстве.

– Мне тоже всегда интересно тебя послушать…