Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

— Кнут, сказали вы?! — побледнев от возмущения, переспросил блондин, его же товарищ, не такой смелый или более впечатлительный, растерялся.

— Да, кнут!

— Похоже, я сплю или вижу сны наяву. Сколь бы ни были склонны к злоупотреблению властью российские служащие, ваша угроза представляется мне неуместной шуткой, если только…

— Если — что?

— Если только мы не стали жертвами недоразумения.

— Неплохо вошли в роль! Ни один подданный его императорского величества не решился бы говорить так со мной, его скромным представителем, а посему слова ваши заставляют меня задуматься, кто же вы на самом деле. Может, действительно иностранцы, за коих выдаете себя?

— Я уже сказал и повторяю: мы — французы. В этом легко убедиться, заглянув в наши документы, которые в саквояже. Не набросься на нас ваши люди со свойственной казакам грубостью, мы бы давно уже предъявили вам паспорта.

Капитан молча вытащил из-под револьвера одну из бумаг и ровным, беспристрастным голосом принялся читать, обильно уснащая письменный текст личными комментариями:

— «Среднего роста»… Так и есть… «Оба с бородой. Блондин и брюнет. Весьма активны, особенно блондин. Исключительно хитры… В равной степени превосходно владеют несколькими иностранными языками…»

Покончив с описанием примет, офицер сказал самому себе:

— Это, конечно, они, голубчики! Интересно, надолго ли им хватит выдержки? Но вначале позабавимся: ведь развлечения так редки в этом проклятом краю! — Затем он промолвил как можно мягче: — Итак, согласно вашему заявлению, вы — французы?

— Я уже сказал вам это.

— И как же вас зовут?

— Меня — Жюльен де Клене, его — Жак Арно.

— Прекрасно! И путешествуете вы ради удовольствия?

— Не совсем так. У Жака Арно дела. Я же действительно сопровождаю своего друга для собственного — и надеюсь, и для его — удовольствия.

— Неплохо у прохвоста подвешен язык! — пробурчал капитан себе в усы. — Но хорошо смеется тот, кто смеется последний! — И снова обратился к Жюльену:— Не будет ли нескромностью узнать, куда вы направляетесь?

— Что ж тут нескромного? В Бразилию!

Капитан ждал любого ответа, но только не такого. Собеседник вроде бы находился в здравом уме и твердой памяти, и разговор происходил не где-нибудь, а в сибирской избе, недалеко от города Томска, на 56° северной широты и 82° восточной долготы. Словом, капитан буквально онемел. И неудивительно: название далекой солнечной страны слишком уж контрастировало с этой пышущей жаром печью, у которой пытались, хотя и без особого успеха, отогреться трое пришедших с мороза мужчин.

— В Бра… в Бразилию?! — заикаясь, произнес офицер. — Но в Бразилию не едут…

— По суше? Конечно! Тем более что Азию от Америки отделяет Берингов пролив — пятьдесят с чем-то километров. Но мы пересечем его зимой, по льду. Мой друг не переносит морской качки, почему и занесло нас в самый центр Сибири, где нам и представилась возможность познакомиться с вами.

Все это было сказано с чарующей легкостью, свойственной парижанам, всюду чувствующим себя как дома.

Капитан, долго сдерживавший себя, взорвался:

— Хватит, негодяй! Я люблю посмеяться, но шутки мои, как у медведя, с когтями и клыками! Не выношу, когда из меня дурака делают! Нет, довольно уж! Не удался вам маскарад! Ты, так называемый Жюльен де Клене, — Алексей Богданов, студент из Риги. А ты, Жак Арно, — Николай Битжинский, студент из Москвы! И оба вы — из кружка нигилистов[4], участвовали в заговоре против родимого нашего царя-батюшки! Приговоренные к пожизненной каторге, вы неделю назад бежали из Томска. Ну как, неплохо осведомлен я обо всем, касающемся вас?

На крик прибежал унтер-офицер — на всякий случай.

— Это ты, Миша? — взяв себя в руки, бросил капитан Еменов. — Забери голубчиков да отправь по этапу. Поскольку здесь у нас нет ни цепей, ни кузнеца, свяжи их покрепче по рукам и ногам, а уж в Красноярске их закуют в железо. И предупреди старосту: он головой ответит за них.

ГЛАВА 2

Ужасная дорога в Сибирь. — Два года в пути. — Две тысячи лье[5]пешком и в цепях. — Забота русской администрации о ссыльнокаторжных. — На этапе. — Неистовое усердие капитана Еменова. — Подобие ада. —Староста. — Полковник Сергей Михайлов. —Сокрытие побегов начальниками конвоя. — Солидарность несчастных. —Копилка нищих. — Проблеск надежды.

Не собираясь специально описывать зловещий сибирский путь по этапу, мы, со ссылкой на вполне достоверные источники, коснемся только тех данных, которые необходимы для ясности нашего повествования.

Двадцать лет тому назад осужденные на каторгу или ссылку весь путь от Москвы до места отбывания наказания проходили пешком. А это ни много ни мало — две тысячи лье до Забайкалья и две тысячи двести — до города Якутска. Вы не ошиблись, даже самое короткое расстояние — две тысячи лье, или восемь тысяч восемьсот километров, составляет едва ли не четвертую часть земного экватора! Одни партии арестантов находились в дороге два года, другие — два с половиной. Но с тех пор администрация произвела кое-какие изменения, к несчастью, скорее видимые, чем подлинно положительные. Согнанных отовсюду заключенных отправляют теперь на пароходиках вверх по Каме, одному из притоков Волги, везут из Перми до Екатеринбурга через Урал по железной дороге и затем на повозках доставляют в Тюмень, откуда начинается нескончаемо долгий речной путь на баржах — сперва по реке Тобол до города Тобольска, далее по Иртышу до Самарского — места впадения этой реки в Обь — и, наконец, вверх по Оби до Томска.

Услышав о таких переменах, некоторые могут подумать, что осужденные избавлены от дорожных мук, поскольку их доставляют на транспортных средствах поближе к месту изгнания. Какой-нибудь умник, демонстрируя неуместный оптимизм, может даже воскликнуть: «Им остается пройти лишь последнюю часть пути — уже после Томска!» На самом деле до поселений вдоль реки Кара — три тысячи восемьдесят километров, или девять месяцев пешего пути. Если же место назначения — Якутск, то пройти придется еще больше — четыре тысячи шестьсот восемьдесят километров. Воистину, бескрайние пространства России то и дело заставляют нас удивляться.

Но, по мнению администрации, и Якутск еще слишком близок от Москвы, и политических заключенных отправляют теперь в Верхоянск и Нижнеколымск — в край полярной ночи. Следовательно, к вышеприведенным четырем тысячам шестистам восьмидесяти километрам, отделяющим Томск от Якутска, надо прибавить еще две тысячи триста двадцать километров — от Якутска до Нижнеколымска. Приплюсовав к 4680 километрам 2320 километров, получим семь тысяч километров, или 1750 французских лье, что примерно совпадает с названной вначале цифрой в две тысячи лье. Для того чтобы преодолеть подобное расстояние пешим строем, требуется два года.