Огонь, вода и медные трубы - В. Беляев

В воинских частях, расположенных в тылу, систематически производились осмотры на вшивость. Чтобы не произносить этот неблагозвучный термин использовалось название «Осмотр по форме 20». Для этого рота, без гимнастерок, выстраивалась в две шеренги. Старшина командовал: — «Приготовится к осмотру по форме 20!» Стоящие в строю, снимали нижние рубашки до рукавов и выворачивали их наизнанку. Старшина проходил вдоль строя и , бойцов, у которых обнаруживалась на рубашке живность, отправляли в санпропускник.

Надо сказать, что у меня живность находили крайне редко не потому, что чистюля, Вши любят жирную кожу, а у меня она не просто сухая , а сверхсухая до сих пор. Это была одна из причин раннего облысения.

Наш эшелон шел через Пензу.

Все военнослужащие, независимо от того, были они сформированы в команды или ехали одиночками, обязательно должны были пройти санитарную обработку в пензенском санпропускнике, расположенном возле вокзала. Он представлял собой баню, при которой была, так называемая, «жарилка», то есть камера для «прожаривания» (интенсивного прогрева) носильных вещей военных. Пока военные мылись в бане, все их носильные вещи прогревались при очень высокой температуре в этой «жарилке». Когда мы получили, обмундирование и белье, то они были настолько горячими, что пришлось подождать, пока они остынут

Жарилки, вроде пензенской, были во всех гарнизонах и даже при воинских частях. Даже на фронте, в боевых условиях, устраивали такие жарилки. Обычно это была кабина квадратного сечения. Материалом для жарилки служили жерди. Кабину обертывали брезентом.. В верхней части на жердях развешивалось обмундирование и белье. Внизу горел костер.

Комендант пензенского санпропускника лично проверял всех поименно (по списку) и двигаться дальше, без этой гигиенической обработки, было невозможно Войска шли сплошным потоком и, санпропускник работал круглые сутки.

Через Пензу ехала команда женщин, медичек, 6 человек. Им не выдавали билеты на дальнейший проезд без справки из санпропускника. Освободить баню для их санобработки было невозможно. Это вызвало бы пробку на железной дороге. Положение усугублялось тем, что опоздание в свою часть более, чем на 24 часа, , рассматривалось, как дезертирство. За это в военное время полагался расстрел. Чтобы не подводить этих женщин под трибунал, комендант разрешил им помыться в бане вместе с мужчинами в трусиках и лифчиках.

Мылись эти девушки вместе с нашей ротой, Они заняли две скамейки в уголке и большую часть времени мыли головы. Потом бойцы между собой говорили, что нельзя тратить столько времени на мытье головы. Все пришли к выводу, что лучше ходить стрижеными под машинку.

В раздевалке девушки также расположились в углу. Чтобы сменить мокрое белье, в котором они мылись, на сухое, две из них устроили из каких —то тряпок занавеску. Оттуда, они выходили полностью обмундированными с расчесанными волосами. Любо-дорого смотреть!

Чтобы пройти из своего угла к выходу из предбаника, девушки шли мимо нас, как сквозь строй. Видно было, что им неприятно идти мимо молодых парней, которых они только что видели в голом виде. Ну, а что делать? Они шли, виновато опустив головы. Мы же, как истинные джентльмены, делали вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло.

Мытье в бане с женщинами вызвало много пересудов в наших рядах. Мы невольно сравнивали наши тела с их телами. Это сравнение было явно не в нашу пользу. Мы были высокими, костлявыми, угловатыми. Острые локти и коленки, выступающие ребра, мышцы угадывались под кожей. Иное дело женщины. Они были гладенькими до такой степени, что один боец, Витька Ордынцев, назвал их «обтекаемыми, как крыло самолета». Большинство с ним не согласилось. Крыло самолета ровное на всем протяжении, а у них имеются неровности и спереди и сзади. Нам было удивительно и обидно, что женщины не обращали ни малейшего внимания на нас

Нашей маршевой роте поспать дали только три часа..

После подъема и завтрака команда: «Выходи стоиться! В колонну по три, становись!» При каждом перекусе съедаю одну треть от дневной нормы, о которой сообщал ранее. Этого так мало, что, кажется, совсем не ел, но чувство дисциплины берет верх.

Позднее оказалось, что таким дисциплинированным был только автор этих строк. Все остальные съели поек за два, три приема. И вот наступил момент, когда ротный скомандовал строиться. Стою на дороге один одинешенек. Все остальные бойцы, как сидели на обочине дороги, так и остались сидеть. Ни один не шевельнулся.

Это была сидячая забастовка. Совсем не исключительное явление в армии. Мне после ранения приходилось участвовать в подобных акциях.

— Команда была: строится! Немедленно всем на дорогу и встать в строй! — заорал страшным голосом ротный.

— .Голодные мы! — раздались нестройные голоса

Вдруг меня осенило, штрейкбрехер! Немедленно уселся рядом с другими бойцами. Когда же все договорились и почему мне ничего не известно об этой своеобразной забастовке? Такая моя не информированность возникала довольно часто и позже. У меня сложилось такое впечатление, что моя жизнь протекает в каком — то другом мире или в другом измерении. Почему, не знаю?

Было видно, что ротный нервничает. Не знает, что делать. Не отдать же под трибунал всех бойцов — 225 человек! Прошелся по дороге вправо, влево. Остановился перед сидящими бойцами и объявил.

— В 15 километрах отсюда пункт, где все получат продовольствие. Каждый может добираться сам, кто как сможет. Недалеко от этого места дорога раздваивается. Нужно двигаться по правой дороге. Проедите деревню Шваново, затем деревню Сапово, а дальше пешком. Слева от дороги, в лесу, пункт питания. Все!

Ротный выкрутился из положения, но правильны ли его действия? Для ответа на это вопрос приведу отрывок из воспоминаний сослуживца по дивизии Горбатова П.В.(комсорг батальона).

"Так однажды, поздно вечером, когда мы пришли в какую — то незанятую никакими подразделениями деревню и остановились на кратковременный привал для отдыха, рота устроила сидячую забастовку, категорически отказываясь следовать дальше, требуя ночлега.

Но график и маршрут движения, утвержденный командованием, это приказ и его никто не волен изменить.

Несколько раз командир роты подавал команду::-"Рота в колонну повзводно, становись!", а командиры взводов дублировали эти команды, ни один из наших подопечных даже не пошевелился.

Командир роты имел определенный опыт обращения с подобной публикой, на разговоры и убеждения времени тратить не стал.

Он хорошо знал бесполезность обращения сразу ко всем, знал он и повадки истинных заговорщиков и заводил, которые всегда стремились быть в глазах начальства безупречными и исполнительными в силу своей подлой натуры и хитрости и, в то же время, держали в страхе и в повиновении наиболее слабых.