Товарищ Ссешес - Леонид Кондратьев

Пока меня отволокли к ихнему особисту, пока я этого упёртого барана пытался уговорить послать человека на аэродром. Часа два прошло. Когда встречающая команда меня всё же нашла — видок у меня был ещё тот — особист местный больно недоверчивым оказался. Бдительный не в ту степь, мать его! А, ладно! Рёбра не поломали, да и зубы на месте остались. И то хорошо. Откомментировать тогда столь радушный прием времени не хватило. Меня сразу в грузовик, вместе с пожитками, потом на аэродром и под конвоем из звена истребителей через два часа уже были на подмосковном аэродроме.

Вот потом началось! Благо хоть Павел Анатольевич сразу появился, заверил так сказать личность. Стандартную процедуру обмена кодовыми фразами сдал, так сказать на пять, с этим проблем не возникло. А вот после первых слов моего отчета, в которых прозвучало это нехорошее слово — магия, окружающие ожидаемо переглянулись и погнали меня на полное медицинское обследование. Чуть ли не полдня крутили, светили и щупали. Особое внимание привлекли шрамы после Ссешесового лечения. На них медики чуть молиться не принялись, все поверить не могли, уж слишком старыми выглядели, а в личном деле не значились. От мозгокрутов так вообще чуть живым ушёл. Но ничего. Вердикт, конечно, не сказали, но после обследования письмо все же в руки отдали. Прав был длинноухий — если бы не эта писулька, объявили бы психом и здравствуй дом с желтыми стенами. Слишком уж история фантастическая. А так, после того, как документ в руки дали, да я послание предъявил, основные подозрения в моём сумасшествии пропали. Зато выражение глаз Судоплатова и окружающих, когда я руку на документ положил, и надпись светиться начала, я до конца жизни помнить буду. Да и ребята из четвёрки после этого действовать поаккуратнее стали — мозги, конечно, мыли, но деликатно — веничком и мыльцем. Ведь могли и по-другому разговор вести. Нет, конечно на то, что к немцам переметнулся кололи, но как-то вяло, без души. А вот по отношению к недавним событиям, выдоили всё, вообще всё, что мог вспомнить. Даже какого-то незнакомого старичка-гипнотизера приводили, но тут ничего не получилось — я гипнозу вообще никак не поддаюсь, ещё в особом отделе при Бокии проверяли.

Лес, поляна.

…Три умильные мордашки, устроившиеся на животе у старшины и посапывающие во сне, заставляли меня щуриться от удовольствия, а вид прибитого столь необычной жизненной коллизией Сергеича поднимал настроение до уровня стратосферы.

Стараясь не разбудить только что накормленных кусочками мяса малышей, старшина повернул голову и тихо, почти одними губами спросил:

— Ссешес, можешь ответить на вопрос?

Ухмыльнувшись, я протянул руку и осторожно погладил по мелким чешуйкам между двух маленьких, пока ещё почти прозрачных рожек. Вздрогнув во сне от прикосновения, дракончик слегка заскулил, завозился поудобнее пристраиваясь на тёплой и мягкой кроватке в виде старшины. Прижавшиеся к нему с обеих сторон самочки, не просыпаясь, недовольно зашипели. Лежащая справа, ближе к лицу старшины, после всего этого громко зевнула. С наслаждением клацнув молоденькими белыми зубками и на секунду показав окружающим гибкий красный, раздвоенный на конце язычок. При этом заставив Сергеича невольно вздрогнуть.

— Я даже догадываюсь, о чём ты хочешь спросить. У тебя ведь сейчас все мысли только о малышах?

— Тут уж сложно не догадаться. — Уровень скепсиса в словах старшины зашкаливал.

— Объясни ты мне — чего они меня мамкой кличут? Я сколько ни пытался объяснить, что я не их мамка. Так они сразу хныкать начинают. А вот эта зевунья, так вообще в три ручья плакать принялась. За что мне такое наказание? Ну какая из меня мамка?

Глаза старшины, смотрящие при этих словах на малышей, представляли собой озёра, заполненные скрытой застарелой болью и умилением. Он по очереди ласково и почти невесомо гладил драконят по сложенным на спине перепончатым крыльям и вздыхал. Вздыхал непередаваемым вздохом человека, обрётшего для себя что-то родное и давно потерянное. Как вдруг резко заморгав, Сергеич заговорил чуть сдавленным голосом:

— Меня мамкой-то поначалу дочка моя Варюшка звала. Я ведь у неё один остался, когда при родах моя Марфа умерла. И был я ей и мамкой, и папкой, кровиночке-то моей. А с год назад в феврале испанка, будь она проклята — Варюшка за неделю сгорела, как свечка, как огарочек. Вот я и остался один на белом свете. А тут эти вот пострелята. Ну не могу я слышать, когда они меня мамкой кличут-то — не могу. Душа разрывается. Всё Варварушка моя перед глазами стоит. Богом прошу — сделай что-нибудь. Ведь не железный-то я. Не железный!

— Тише Сергеич… тише… не разбуди дракончиков…

— Что ж вы за нелюди-то такие, как почтовых птиц их используете — они же как люди, они говорить могут. Это получается, как детей на лесоповал гонять. Рабовладельцы проклятые.

Громко скрипнув зубами, так что дракончики вздрогнули и завозились в беспокойном сне, я отвернул голову в сторону, и устремив взгляд на стену кустарников, обрамляющую поляну, глухо произнес мертвенным злым голосом:

— Разговаривают они только с тобой… Если ты заметил, то вслух они ничего не произносят. Ведь слова звучат в глубине твоего мозга? Ведь так? Ведь так, хуманс! Дети! О детях он вспомнил! Стайные хищники, с зачатками телепатических способностей. Да, они говорят, но говорят только с тем существом, которого увидели первым в своей жизни. Разумны ли они? Имеют ли они душу? Теперь, да! Именно эти — да… Часть твоей души… малая часть, но им хватает… Высшая степень симбиоза! Полуразумные стайные хищники-симбионты… Ты часть их стаи, их родитель… базовое ядро их общей психики… их мать, отец, предводитель и защитник, в общем тот, кто несёт ответственность за всех их. И вашу связь не разорвать — умрёшь ты, умрут и они. А насколько они будут разумны зависит от тебя — ты базовое ядро их разума. А они твои дополнительные — руки, ноги, глаза, уши и крылья. Больно им, больно и тебе, и наоборот. Так что сам решай — рабовладелец ты или нет…

Оставив старшину размышлять о столь нелегкой ноше свалившейся на его плечи, я удалился в лес в надежде подстрелить что-нибудь свежее — копчёное мясо уже стояло поперёк горла. Не успел сделать и десяти шагов за пределы поляны, как в мою голову робко постучалась мысль — а ведь Сергеич воспринимает их как детей, как своих собственных детей. Не удивлюсь, что именно та часть его души, которая до сих пор терзается болью из-за потери семьи, и разделена теперь с этими малышами. Не скрою, я сегодня впервые увидел нашего старшину именно с такой стороны — со стороны любящего отца. Каждый человек в глубине своей души скрывает как грустные, так и веселые моменты своей жизни. Сегодня мне приоткрылся кусочек души этого старого вояки, покрытый болью и кровью кусочек. Надеюсь, эти юные крылатые сорванцы, соскоблившие своим появлением корку со старой раны, смогут уменьшить душевную боль, терзающую этого человека. Да и сам, с чего это я так расклеился? Какое мне дело до переживаний старого солдата? Хотя теперь многое из его поступков и умений стало понятно. Только хуманс растивший в одиночку три года ребёнка, тем более девочку, может так профессионально организовывать быт и управляться с великовозрастными дуболомами. И самое главное, осторожно сглаживать углы в общении со столь ненадёжным и взрывоопасным индивидуумом, как я. Если бы не любопытство — был бы идеальный снабженец, а так на текущий момент у меня наличествует идеальный кастелян для замка, которого, в прочем, нет. Причём его ещё на наличие магического таланта проверить необходимо, просто так сквозь защиту, установленную Духом Чащи, знаете ли, не проходят. Даже с учётом того, что защита была так себе — в тот момент Дух из себя на эту защиту последние капли силы выжимал. Но ведь была же? Была, значит, Сергеич не просто так, а ого-го. Хотя, какой из хуманса маг? А впрочем… Даже если только пару заклинаний выучит — всё помощь будет. Только перед обучением надо обязательно полную ученическую клятву взять, во избежание, так сказать. Оно мне надо — нож под рёбра или пригоршню яда в травяной настой? Хотя, о чём это я? Это ж ведь Сергеич, старшина. С какого ляду он меня травить будет или того хуже — кинжалом под рёбра тыкать? Ведь он же свой. Свой? Когда это хумансы своими стали? А чьими? Не скажешь ли Глава Дома из двух членов? Но не хумансы же!.. А кто тогда? Пушкин? Какой ещё Пушкин?.. Он же тоже хуманс… Так кроме них никого в кандидаты членов Дома вокруг нет. Вот и будем исходить из этого, а свою спесь пока придуши… Нет, кажется, я всё убыстряющимися темпами схожу с ума — надо срочно развеяться!