Симарглы - Варвара Мадоши

Лена встала. Кровать, на которой она лежала, оказалась заправленной, а сама девушка — полностью одетой, только как-то… странно. Неправильно… На ней был ее любимый зеленый свитер, заляпанный реактивом в прошлом году и выкинутый на помойку, и не менее любимые когда-то коричневые джинсы, безвозвратно погибшие в начале первого курса, когда весь поток вкупе с кибернетиками и почему-то теологами и социологами вывезли на картошку. А также носки… обычные капроновые, пять рублей пара. На коврике у двери нашлись кроссовки.

Лена обулась, подержалась за ручку, но выходить не стала. Подошла к окну.

Оно тоже выглядело старым — из множества мелких стекол, вставленных в витую железную раму — и оказалось чуть приоткрытым. Белая тюлевая занавеска шевелилась от ветра. Снаружи было прохладно — тоже весна, только более поздняя. А может, лето, самое начало июня. Утро, наверное, потому что солнце еще низко.

Зеленый луг, полого спускающийся к неширокой речке. Березы, растущие прямо под окном — комната Лены, наверное, находилась не ниже третьего этажа. Еще березы — мощные, раскидистые. Одна совсем на берегу реки.

За рекой — снова луг, а за лугом лес. Темный, не разобрать, хвойный или лиственный. Судя по пейзажу, лиственный, наверное. На лугу, у кромки леса, пасутся коровы, видно только рыжие, странно горбатые пятнышки на фоне зеленого массива. Мало их, совсем небольшое стадо. Деревня, наверно, бедная.

«Какая, к черту, деревня?»

Лена вздохнула. Подошла к туалетному столику, посмотрела на себя в зеркало.

Есть такие зеркала — они похожи на старинные, заросшие ряской пруды. Так и кажется: вот сейчас отразят не тебя, а что-то совсем неизвестное, может быть, даже жуткое… Точно: из темных глубин вынырнуло полузнакомое бледное лицо, глаза — один желтый, другой зеленый — в обрамлении прядей каштановых волос. Ну и космы…

На столике нашлась щетка, так что Лена расчесалась, без всякого удивления обнаружив у себя в волосах заколку, сломавшуюся с месяц назад.

Зеркало располагалось таким образом, что тяжелая дубовая дверь в комнату в нем ни в коем случае не могло отразиться, поэтому вошедшего Лена видеть не могла. Скорее, услышала скрип половицы.

Она обернулась и сделала несколько шагов в сторону, так, чтобы шкаф не загораживал поля зрения. И увидела его.

Очень странное впечатление он на нее произвел.

Бывает такое: если очень давно не видел друзей, потом встречаешься с ними и понимаешь, что они ни капельки не изменились. Так же точно готовят чай на кухне, те же точно характерные словечки, те же выражения лица, те же реакции… И одновременно — по-новому сидят, подперев щеку рукой, по-новому встречают тебя, иные слова говорят… А если еще глубже копнуть, то выясняется, что изменения эти поверхностные.

Вот такое трудноописуемое чувство узнавания или даже какой-то близости ощутила Лена, когда увидела вошедшего. Это ничего не имело общего с так называемой «любовью с первого взгляда» или «родством душ»… просто этот человек настолько отличался от всех, когда-либо виденных ею, что непостижимым образом казался уже прежде знакомым. Словно она видела его давным-давно, да забыла.

Внешне он ничего особенного из себя не представлял. Это был мужчина лет, наверное, тридцати или тридцати пяти, «приятной наружности», как принято говорить. Даже очень приятной. Ростом, правда, маловат — Лене всегда нравились высокие, а этот был выше ее всего лишь на голову.

Держался он с той вежливой естественностью, которая присуща хорошим секретарям и профессиональным продавцам, но казался честнее.

«Очень хороший продавец. Высший класс».

— Елена Владленовна? — спросил он серьезно.

Лена кивнула и покраснела, как всегда, когда называли по имени-отчеству (слава Богу, в ее годы это случалось нечасто). Иметь отчество «Владленовна» вдобавок к фамилии «Красносвободцева» в наше время странно и неприятно. А уж каково, наверное, приходится папе, да еще с отчеством «Ильич»…

Хорошо, что вошедший фамилию добавлять не стал.

— А меня зовут Сергей Петрович Комаров. Такое вот обычное усреднено русское имя… — он обезоруживающе улыбнулся, словно бы давая понять, что на самом-то деле ни в коем разе посредственностью не является. Лена этому сразу поверила. — Можете звать меня Сергей Петрович, но на «ты». У нас принят полуофициальный стиль общения.

У кого «у нас»?

— Только, пожалуйста, меня зовите просто Лена.

— Здравая мысль, — он снова улыбнулся. — Пойдемте, прогуляемся. У вас, наверное, много вопросов, как раз все и расскажу.

Он посторонился и вежливо пропустил Лену в дверь вперед себя.

«Нет, не секретарь, — подумала она. — Вежливый проводник или экскурсовод из старых советских фильмов».

Они прошли по длинному темному коридору, вдоль одной стены которого тянулись одинаковые почерневшие от времени двери, а вдоль другой — похожие на двери марины с человека размером. Море на всех было черным, буйным, под не менее мрачным свинцовым небом. «Ну и вкусы…» — оценила про себя Лена.

Потом они оказались на верхней площадке невысокой лестницы, которая спускалась в какой-то не то зал, не то холл. В холле этом стояло три круглых стола, на каждом из столов — три перевернутых стула. Пол влажный, как будто только что помыли. Еще Лена краем глаза заметила большой шкаф с фарфоровой посудой и почему-то русскую печь на всю стену.

Поймав ее взгляд, Сергей Петрович коротко пояснил:

— Печь не просто для антуража. Хотите верьте, хотите нет, но иногда мы ее используем.

— Детей запекать?

— Можно и детей, — последнюю фразу Сергей Петрович произнес совершенно серьезно.

Но страшно Лене не стало.

За дверями холла оказался тот самый луг, который Лена видела из окна, прохладный и росистый. По лугу бежала извилистая тропинка, спускаясь к речке. Кажется, она так и просилась под ноги, и зову этому не было никакого желания противиться. Напротив, казалось, что, если не пойти по ней, то пропадет из утра что-то важное… У Лены впервые возникло чувство, которое теперь ей было суждено испытывать довольно часто — чувство, что все вокруг, и день этот, и ее спутник, и она сама, покоится на крайне хрупких весах, и ни в коем случае нельзя сказать или сделать что-то лишнее или не сделать чего-то, нельзя терять равновесие. А то полетишь в пропасть, имя которой — беспомощное отчаяние.

Руки опускались. К счастью, ей ничего не нужно было делать и пока что ничего не нужно было понимать. Просто идти по лугу следом за Сергеем Петровичем.

Они неторопливо зашагали по тропе. Снаружи оказалось теплее, чем Лена думала, солнце пригревало. Это было удивительно. Из холодов и нерастаявшего снега — сразу в почти полное лето.

— Что последнее вы помните? — спросил Сергей Петрович.

Вопрос был не так-то прост.

— Что сердце остановилось. И — облегчение с обидой пополам, — Лена помедлила секунду. — Вы не думайте, у меня не шок. Я понимаю, что умерла. Но это… не больница явно, на рай или ад непохоже… Опять же, свитер… — она потянула зеленую шерсть. — Я прекрасно его помню… Мы с мамой его выбросили. Но это ведь все и не бред… Мне таких ярких и разноцветных снов никогда не снится!

— Отлично, что вы все понимаете! — явно обрадовался Сергей Петрович. — Приятно иметь с вами дело. А то иногда начинается… слезы, сопли… Да, вы действительно умерли. Но, хочу вас обрадовать… или огорчить: ваше земное существование закончилось окончательно и бесповоротно.

— А что, бывают альтернативы? — без тени сарказма спросила Лена.

— Вы Библию читали? — он спросил это так, как спрашивают: «Ты что, дура?». Только вежливее. Потом продолжил более легкомысленно:

— Конечно, нет, в наше время молодые и красивые девушки не читают Библию… Если вкратце — вариантов посмертия может быть несколько, и я точно не знаю, какие именно. Вам достался на редкость неканонический. Но Благовестию не противоречит, не беспокойтесь, Страшный Суд мимо не пройдет. Вас просто телесно воскресили несколько раньше, чтобы вы делали то, до чего у живых не доходят руки.

— Так это… все-таки рай? — вздрогнув, Лена окинула взглядом мирный пейзаж.

— Нет, что вы! Это место, где мы живем… ну, и не только мы. Вы бы назвали его параллельный миром, но это вообще не мир. Это… что-то вроде декорации. Она неотличима от оригинала, но настоящей жизни в ней нет. Если мы говорим о «жизни» в земном понимании. К семи дням творения это место отношения не имеет. Оно было создано уже после падения Вавилонской башни, когда Господь в неизречимой милости своей решил отделить зерна от плевел… Ах, пойдемте присядем. Это долгая история.

Он махнул рукой на большое поваленное березовое бревно чуть в стороне от тропинки, уже почти на берегу реки. Лена послушно села, не обращая внимания на то, что кора была влажной от росы, а Сергей Петрович пристроился рядом.