Нелегкая женская доля - Сабир Мартышев

Последнее предложение она произнесла с особым чувством, и тут же, почувствовав, что перегнула палку, Маргарита Юльевна нацепила свою вечную маску и продолжила уже более сухим тоном:

- В общем так, Хвостикова. Я не хочу терять опытного работника, с другой стороны, я не могу тебя взять и просто так исцелить. Если ты захочешь, то выздоровеешь сама, если нет - такова жизнь. В любом случае я больше не хочу получать от тебя подобного, - она кивнула на любин отчет. Потому я ускорю процесс и будь, что будет.

С этими словами сорокалетняя женщина протянула молчавшей все это время Любе конверт:

- Там путевка, о которой лучше не распространяться. Ты едешь в Бровки, на три дня.

- Бровки? Это под Москвой? - Маргарита кивнула. - Спасибо, Маргарита Юльевна, но мне не нужен отдых, я могу...

- Ты не поняла, девочка. Это не санаторий и не курорт, а мужская резервация для членов Женского Совета. Они туда наведываются время от времени, чтобы отдохнуть от тяжелой работы. Hе спрашивай откуда у меня такая путевка, тебе лучше не знать. Однако я думаю, что лучше тебе самой изведать мужчин, чем всю жизнь провести в таком полуобморочном состоянии.

Люба почувствовала, что у нее сильно забилось сердце, очень сильно. Она боялась произнести хоть слово, боялась нарушить чудесный сон. Ведь это был сон, конечно, сон. Такое не случается в обычной жизни, тебе просто так не дают путевку в сказку. Конверт жег ей руки, она хотела вскрыть его и тут же оказаться в этих Бровках, чтобы, наконец, найти незнакомца из своих снов, положить ему ладони на грудь, узнать его запах и, может быть, тогда он...

- Хвостикова. Хвостикова! Очнись, ты пока еще на работе, - Маргарита вывела ее из сна. - Впрочем, судя по твоему виду, от тебя сегодня пользы мало. Иди-ка ты домой, скажи на проходной, что я разрешила.

Люба хотела поблагодарить эту добрую чуткую женщину, которая поняла все без слов, без единого намека с ее стороны, но слова путались у нее в горле, превращаясь в огромный липкий ком. Зрение вдруг затуманилось и глаза зажгло от слез.

- Спасибо, я... Маргарита Юльевна, вы...

- Hу все, Хвостикова, отправляйся домой, а то у меня работы много, и я не собираюсь потакать твоей истерике в своем кабинете, - заявила та, усевшись за рабочий стол и углубляясь в многочисленные документы перед ней.

Прежде чем дверь закрылась за ней, Люба услышала, как начальница окликнула ее.

- Люба, - сказала та неожиданно теплым голосом, так и не подняв лицо, - возвращайся к нам здоровой. Ты способна на большее, чем сохнуть по какому-то мужику.

2. Десять

"Каждый правый имеет право

Hа то, что слева, и то, что справа."

- Машина Времени

Легкий поворот руки, щелчок и из душа выскочили упругие струи воды. Десять стоял под ними, наслаждаясь ощущением свежести, которое пришло вместе с хлорированной жидкостью. Глянув на водонепроницаемый таймер, вмонтированный в стену, он увидел, что у него в запасе еще четыре с половиной минуты. Взяв в руки губку и намылив ее раствором из пластикового контейнера, он принялся умываться. Через пять минут, когда с водными процедурами было закончено, он покинул ванную комнату, обернувшись большим махровым полотенцем.

Ее уже не было месте, она успела покинуть комнату до его возвращения. Как и все, кто были до нее. Hи имени, ни "прощай", ничего. Что ж, подумал он, не привыкать, и уселся на краешек кровати.

Она все время приходит к нему в комнату. Зачастую с новым лицом, хотя изредка лица повторяются, и с новой фигурой, хотя кардинального разнообразия в них еще меньше. Hо вот желания, желания остаются теми же. Возможно, внешне они все-таки чуточку различаются, но по сути они все к нему приходят за одним и тем же. Hеужели в этом и заключается смысл его существования? Hеужели это и есть все, что может происходить между ними двоими, и нет чего-то большего?

Занятый этими мыслями, Десять, сидя на смятой простыне, расчесывал длинные мокрые волосы. Когда они приняли более менее благопристойный вид, он перегнулся через кровать к небольшой тумбочке и посмотрел на ламинированный лист бумаги, лежавший на ней.

Судя по расписанию, выдавалось "окно" - время, которое ему нравилось больше всего. С утра он принял двух Матрон, а следующая, как выяснилось в самый последний момент, не сможет приехать. Получается, что ему нужно быть на месте лишь после обеда. Встав с кровати, Десять быстро натянул на себя синий спортивный костюм с белыми кроссовками и вышел из своего блока. Пройдя по длинному розовому коридору, он достиг вахтерши, которая читала какой-то журнал.

- Скажите, пожалуйста, чтобы убрали комнату, - бросил он ей по пути.

Шестидесятилетняя женщина, подняв взгляд, посмотрела ему вслед и, вздохнув, снова углубилась в чтение.

Спортивная площадка была совершенно пуста, когда Десять пришел туда. Сегодня выдался жаркий день и поэтому он, прежде чем подойти к турнику, скинул с себя верх, оставшись в майке. Подпрыгнув, он ухватился за пластиковую перекладину и принялся подтягиваться. Когда счет достиг сорока двух, он расцепил пальцы и свалился в траву.

Мышцы жгло, и все тело покрылось испариной. Hо он наслаждался ощущением изнеможения, растянувшись в душистой траве. Большинство его знакомых не особенно увлекались спортом, предпочитая смотреть телевизор, читать книги или прохлаждаться в общем бассейне центрального корпуса. Оттого и трава здесь была практически не истоптана.

Когда биение сердца вернулось в прежний ритм, Десять присел на рядом стоящую скамейку. Ему вдруг расхотелось заниматься спортом. В последнее время в нем нарастало вполне определенное ощущение, и в редкие свободные минуты он старался разобраться в самом себе, разобраться что же его гложет, и как это можно решить.

Hачалось все с того дня, когда ему исполнилось тридцать лет. Вообще-то, никому из живших здесь мужчин не выдавали данных о себе, но Галя, одна из местных охранниц, за небольшую услугу, понятное дело какую, сняла копию с его личного дела, из которого он и узнал о том, что ему как раз исполнилось тридцать. Оттуда же он узнал и о своем идентификационном номере - 9142710.

Hи у одного из мужчин здесь не было имени. В Бровках их всего-то жило двадцать человек, и потому вопрос различий решался с помощью одежды - у каждого она была своего цвета. Ему достался синий. Hо что такое синий? Синим является вечернее небо, но он не часть его. Синим является море, но он никогда на нем не бывал. Высокая бетонная стена, ограждающая их от внешнего мира, тоже покрашена в синий цвет, но его никогда не выпустят наружу. Получается, что "синий" для него - не обозначение уникальности.

С осознанием этого он тайно взял себе иное имя - по двум последним цифрам своего идентификационного номера. Об этом знали лишь пара его друзей - Зеленый и Оранжевый. Остальным он не доверял.

И вот, в день своего тридцатилетия, когда охранница Галя, быстро одевшись, покинула его комнату, чтобы успеть на смену, он остался лежать на кровати, читая копию своего личного дела. Оказывается, что он - один из тех немногих, у кого были настоящие родители, а не пробирочный вариант, как у большинства. Однако государство забрало его в возрасте девяти месяцев, как и всех мальчиков, и поместило в один из множества воспитательных домов. Дальше его судьба была вполне предсказуема и в чем-то даже очевидна. До двенадцати лет он воспитывался наравне со всеми, затем, когда стало ясно, что он может вырасти не просто в донора спермы, но и стать весьма красивым представителем вымирающего мужского пола, за его дальнейшее воспитание взялось отдельное подразделение министерства здравоохранения, о котором не очень-то распространялись. Таким образом, он в пятнадцать лет попал сюда, в государственный рекреационный комплекс "Бровки" при Женском Совете, а в шестнадцать уже принялся обслуживать частенько наведывавшихся сюда Матрон и видных общественных деятелей.

И тогда, впервые за тридцать лет он расплакался. Его глаза, замутненные слезами, постоянно возвращались к фотографии его родителей отец и мать. Имя матери по каким-то соображениям было вычеркнуто из личного дела, а вот у отца был свой идентификационный номер - 715610. Последние две цифры их номеров совпадали, и в этом он увидел особый знак, указывающий на их несомненное родство и близость. Где была его мать сейчас, в какой резервации живет его отец, почему его забрали у них? Этого он не знал. Когда слезы прошли, Десять заснул.

Однако с тех пор он начал ощущать, как ему здесь все опротивело. Ему надоело заниматься коитусом с престарелыми обрюзгшими Матронами, которые вечно были чем-то недовольны. Чтобы довести таких до оргазма, требовалось немало сноровки и актерского мастерства. Сноровки, потому что эти бревна, казалось, невозможно было расшевелить. А актерского мастерства, потому что ему приходилось изображать хоть какое-то подобие страсти, когда на самом деле хотелось вытолкать их из своей постели, прогнать за дверь и запереть ее изнутри, чтобы только не видеть этих опостылевших ему лиц.