Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов

– Тут, господин генерал, девка…

– Ты еще и девок сюда таскаешь?! По розгам соскучился?

– Не я, она сама пришла… До вашей милости…

– Что ты врешь?! Не помню, чтоб на утро этакое затевал… – Хотя Феофан мне, собственно, никто, выказывать перед ним приуготовления к блуду казалось как-то неудобно. – Пусть войдет!

Потупив глазки, загадочная девица бочком протиснулась мимо Ивана – рослая и довольно фигуристая, хотя не первой свежести. В немецком платье, явно перешитом с чужого плеча. И с чужой, хм… В общем, прелести первой владелицы оного были куда обширней.

– Как тебя зовут и чего хочешь?

– Фрау Шульц послала… А звати мене Ганна.

Только теперь вспомнил вчерашнюю полковницу. Слава Создателю, гостья не для амуров пришла!

– Та самая Анхен? Так ты наша? Думал, у нее немка в камеристках.

– Не так, милостивый пан. Нимкени гро́ши люблять.

– А русские одними подзатыльниками бывают сыты? Садись, признавайся: кто тебя обидел? Ванька, пошел вон и к дверям не липни, а то накажу! Святого отца, девушка, не стесняйся: ему на исповеди и не такое рассказывают.

Каждое слово из уст Ганны пришлось клещами тянуть, и ничего бы у меня, наверно, не вышло, когда б Феофан не помог. Матерому попу чужую душу вывернуть наизнанку – что опытному повару куренка распотрошить. Да и мешаное польско-малороссийское наречие, привычное камеристке, он понимал без труда. Исчезли последние опасения, не наши ли гвардейцы уестествили девку. Насильники «розмовляли по-козацьки»!

Мелочь, конечно, но ткнуть высокомерных ляхов носом в дерьмо, за то что слуг в руках не держат, – все ж душе отрада.

– Как думаешь, дивчино, чьи то холопы?

– Не хлопы, милостивый пан: уси ухватки инши. Яко вовк рознится ото пса. Нэ бачила я их преже.

Я выловил в кармане новенький талер, покрутил между пальцами:

– Ну так пошукай. Походи меж людьми. Найдешь казачков – твой будет. Ванька!

– Слухаю, господин генерал!

– Сию девку пускать ко мне в любое время! А пока – проводи!

Оставшись вдвоем с игуменом, переглянулись.

– Чем обеспокоен, отче?

– Да вот, задумался: что то за волки? Не мазепиной ли стаи? То бишь, по-нынешнему, орликовой? В поле противустать русскому оружию иудино семя не может, а вот из-за угла пальнуть… Город сей – вотчина Потоцких. Здесь вражьих глаз бесчисленно, и любого ненавистника нашего примут как родного. Сноситься с предводителями легко: до турецкой границы семьдесят верст, венгерская – и того ближе. Одвуконь за ночь доскачешь. Ты воеводу киевского, пана Юзефа Потоцкого, не имел чести знать?

– Воеводу? Имел, некоторым образом. На Пруте перестреливались с ним и его людьми через речку. Положили скольких-то; жаль, что самого не удалось упокоить.

– Так вот, смотри. Сколько лет, как ляхов из Киева вышибли, однако ж оные до сей поры смириться не могут. Убогой городишко Житомир – стольный град воеводства… Какого? Киевского, само собою! А воевода, ярый партизан Лещинского, сражался против Августа, был разбит под Конецполем, ушел в Турцию и оттуда свои ядовитые тентаколи к нам запускает! И не он один: много таких, которые мечтают вновь забрать под себя Малороссию и православную веру в ней истребить! Им союз с Россией, как нечистому святая вода!

– Это понятно, только ведь нет у нас ничего, кроме голой хипотезы. Должны быть вражьи происки – и, наверно, есть… Но кого бить, кого хватать?! Коли к государю идти – там надо товар лицом показывать!

– К государю, и верно, не с чем. – Честолюбивое сожаление промелькнуло в глазах монаха. Ух, как хотелось ему, расправив ангельские крылья, подлететь спасителем от цареубийственных замыслов! – Вот служителей по тайной части, при нем обретающихся, надо на всякий случай уведомить…

– Андрюху, что ли, Ушакова со товарищи? Давай, но будет ли прок… Все, что они умеют, – взять человека в застенок да поспрашивать. Когда спрашивать некого, так чисто бараны.

По правде говоря, опасения Феофана мне показались не весьма убедительными: десять против одного, что таинственные казаки состоят в службе кого-то из магнатов. И уж в любом случае ловить их – не моя забота. Иные, более важные дела закружили в бесконечной круговерти. Не знаю, как Петру удалось, но он вытянул-таки из Августа согласие включить войска Речи Посполитой в состав союзных сил. Пришлось отбросить личину бездельника и в поте лица обсуждать военные статьи трактата с королевским главнокомандующим, генералом Флемингом. На представленные монарху резоны, что сие соглашение лишено смысла, ибо попытка короля исполнить его в обход сейма непременно окончится шляхетским бунтом, царь отвечал с усмешкою:

– Бунт и без того случится. Полагаю, не позже весны увидим конфедерацию против нашего любезного брата. Будут требовать, чтобы убрал своих саксонцев.

– Если его положение столь шатко… Прости, государь, может, я чего-то не понимаю… Зачем же тогда ему обещана Рига? Да по нынешнему трактату – Очаков, со всей землею между Днестром и Бугом?

– Ригу еще заслужить надо. А Очаков – завоевать. Посмотрим на Августово старание… Тебе известно, сколько он военных обязательств на себя взял, против моих гарантий. Не сможет исполнить – и я ему ничем не повинен. Главное, сия алианция суть мост между нами и кесарем, коий обязан польскому королю против турок помогать. Теперь свояк наш любезный не отвертится, casus foederis налицо!

Царь улыбался. Дело, еще недавно казавшееся безнадежным – превозмочь турок и шведов одновременно, становилось реальным в союзе с императором. Открыто пока ничего не говорилось, но мне явно предназначали некое место в предстоящих негоциациях, и недавнее столкновение с аббатом Гиньотти весьма походило на проверку. Задним умом ясно виделось, что нас с ним стравили, как псов на собачьих боях. Обижаться не на что: прежде чем облечь высочайшим доверием, Петр хотел выведать всю подноготную доверенного лица. Разгадав сей интерес, я попробовал ему подыграть:

– Ваше Величество, раз республику ожидает смута, не будет ли уместно воспользоваться ею для расширения границ в Литве и польской Украине? Ваши права несомненны: даже здесь, заехав чуть не к венгерскому рубежу, мы обретаемся в воеводстве Русском, населенном малороссиянами, еще не простившими ляхам насильственного приобщения к унии. Почти половина коронных земель и три четверти Литвы – изначально православные.

– Сие когда-нибудь исполнится. Но еще, пожалуй, не скоро. А сейчас прибавить третью войну к двум возгоревшимся – смерти подобно. Не время с поляками разбираться.

– Я думал, государь, о возможности взять верх над ними мирными способами. Если мы приобретем устье Днепра, добьемся в будущем свободного мореплавания и устроим судовой ход через пороги, то сможем взять под себя вывозную торговлю всей области Припяти и Березины. Примерно до линии Ковель – Минск – Орша. Еще бы Ригу себе оставить, тогда в торговом отношении восточная половина Речи Посполитой – наша! Отменно прочная опора выйдет в этих землях!

– Не слишком далеко заглядываешь?

– Видеть дальше других – значит иметь преимущество над ними.

– Под ноги тоже не забывай смотреть. Не то залюбуешься на светлые дали – да мордой в грязь! Помнишь, насчет Молдавии ты говорил, что на сем пункте легко поссориться с союзниками? Правильно говорил. Торговые дела – еще одно больное место. На первый взгляд хорошо бы взять себе всё. Ну вот, получим порт на Черном море. Дальше-то что? Выход в Медитерранию непременно нужен.

– Понимаю, Ваше Величество. Буде у Польши тоже появится черноморский порт, и кесарь добьется свободного плавания по Дунаю, коалицию сплотит общий интерес – принудить султана к открытию проливов.

– Верно. В одиночку можно лет двадцать этого добиваться, и все без толку. А если с поляков старые долги править, хотя бы и трижды законные, то все надежды на союз против турок порушим.

Трактат был готов, оставалось оный ратификовать – и, по обычаю, буйно сие отпраздновать. Бомбардирский капитан-поручик Алексеев готовил к заключительному балу грандиозный фейерверк. Вообще-то огненная потеха считалась вотчиной Василия Корчмина; но тот был ныне далеко, среди финских скал – воевал шведов под началом Голицына. Накануне праздника преемник славного инженера явился ко мне.

Казалось бы, разница в чинах разводила нас очень далеко. Нет, не так все просто! Бомбардирская рота Преображенского полка – не какая-нибудь другая. Ее капитаном числится сам Петр: так что капитан-поручик по этой линии первый после царя! Посему я принял тон дружеский и слегка покровительственный.

– Что, помощь нужна? Проси, не стесняйся – посодействую. Только государю о том не рассказывай, а то наложит на меня фейерверочную повинность. Говори, будто сам все сделал.

– Как скажете, господин генерал. Я хочу Порту Оттоманскую изобразить в виде огнедышащего змия с ужасной пастью, потом явятся два орла. Один польский, другой – наш, двуглавый, и оного дракона перунами поразят. А по бокам будут огненные фонтаны и колеса крутящиеся.