Дышащий космос - Лазарь Соколовский

IV

Деревья не гнулись под ветром,дни в дрему вгоняла жара…Что видел он дальше, чем смертнымдано? из какого нутра?

Терялась, петляя, дорога,курился над сопками дым…С каким разговаривал богом?с пространством шептался каким?

Но вылечить эту проказу —наверно, скорее просчет…Матфей напридумает сказок,Лука с Иоанном еще

покруче, мол, крах и гееннада близящийся пересудпосмертный… И это на сменуего откровенных минут!

«Любить всех людей без разбора, —он грустно, – вам трудно пока.Я знаю, готовит мне скоропогибель из ваших рука…

Храм рухнет – «Какая забота!Что мы-то с того соберем?» —«Напрасно вы ждете чего-то,ни богом не быть, ни царем

дано мне…» Упрямо сквозь векислеза просочилась. «Страдамоя подошла.» Человекомтаким, что уже никогда

не быть… Я влачусь безутешен —почто не впитал с молоком:бог всякий на страхе замешан —свободно добро и легко,

как шло от него… Но откудата сила взялась – от семьи?Полати одни и посуда —свет миру один из восьми…

                           ***

Но миру всегда не до слова,ему бы каких-нибудь дел,подсунут слепого, хромого:«А что – исцелить бы сумел?!»

«Мессия… что дашь для примера?дождя б хоть на первых порах…»Скорей любопытство, чем вера,сомненье в усталых глазах.

Где слушали, где и камнямишвыряли. Народ не готов:«Чтить Бога – понятно, а с вамикуда? Наломаете дров,

а мы отвечай». Уводилиего от греха за село.С тех пор уж исхожены мили,а как на душе тяжело,

что не сберегли… Да и самивсе ждали зна-ме-нья – а вдруг!Менял расхерачили в храме,фанаты ж явились – испуг!

Как будто глазами слепымисмотрели… Да что тут сказать!Весна ли в Иерусалимерасслабила… Если бы знать —

всего-то толпа хулигановс мечами, а больше с кольем.Разбуженный сад Гефсимана…И как же отдали живьем?!

Отключка какая-то, словносвалил летаргический сон:Петр трижды отрекся, неровнобродя уж средь римских знамен…

И дальше как будто проспали:Каифа, трусливый Пилат…Теперь уж какие детали,где каждый кругом виноват.

Не то, чтоб зубами вцепиться,а тупо смотрели на крест…Апостолы!.. Вижу, как птицысорвались с насиженных мест,

и черная тень по пригоркамтекла до последних минут.Казалось, им наши разборкиземные до фени, но тут…

V

С чего задождило? Как чудослучилось – в такую вот сушь!Что после… Об этом не буду,повылезла всякая чушь:

два ангела встали помпезнос мечами, разъята стена…А просто сказала: «Исчезло…» —на утро Мария-жена

и, даже не вытерев слезы,тихонько домой погребла.Там холмик земли у березы,где корни бегом от ствола…

А дождь разошелся, с неделюмесили под окнами грязьоблезлые куры. С апрелемжизнь новая не началась,

все то же, ни шатко ни валко:пьют, лаются, молятся – что ж,мирская обычная свалка.Но вдруг через этот галдеж:

«Ну, как вы там, братцы-евреи?» —с завалинки будто опять. —«Да так… я все глубже старею,последняя вылезла прядь.

Братишка, несу через силутвой улей, хоть пчел не рои…Уж осень. Туманом обстилоскупые дороги твои.

Писаки, фанаты, прохвостыпугают конечностью дней.И щеку подставить не просто —любить же намного трудней.

Порыв твой не дальше, не ближе —и совесть продашь за пятак,без этого, видно, не выжить…А бога как не было, так…

Ужели уроки задаром,что вера внутри, не во вне?Подсидки, грызня за тиару,за место у трона… По мне

о смерти твоей пересуды —напрасная трата чернил.При этом, кто больше Иуда —кто выдал? А кто извратил!

Не то чтобы здесь, да и в Риме —какую строку ни возьми,все правы, божатся святыми…»«Да будьте вы просто людьми!» —

и голос исчез, будто не был.

                           ***

Года промелькнули, как сон…Сидим полукругом, но хлебыедва преломили – вновь он

тут, рядом, и духом, и плотьюсредь осиротевших детей,сандалии те же, лохмотья…Вот разве следы от гвоздей.

Какие б тогда разговорымогли о бессмертье вести:«Коснется ли свет от Фавораи прочих на этом пути?

Как строить ученье – скатитьсяк подгнившим библейским задам?Исчезнет с веками границамеж богом с смертными там?

Откроются, может, секреты,что люди пытают у нас,повязанных новым заветом?»Ни слова… смешинка у глаз…

Подводят слова или память —последнюю, вроде, межукривлю ненароком, а я ведьпоклялся, что правду скажу.

Довольно! Что вылезет ночью,об этом не стоит в отчет.Приехали, ставлю отточье.А дальше легенда течет…

И как в этом мире бескрыломиначе? какая латынь?Нет, вынести нам не по силам:дойти до такой доброты,

любви, где нельзя без испуганикак – дней всего-то в обрез,где все пожирают друг другаи кто-то смеется с небес…

Послесловие

Иаков устал. Оплываласвеча на дощатом столе.Чем глуше мерцают начала,настойчивей клонит к земле.

Накинув хламиду на плечи,лег. Вот и причалил ковчег.Не знаю… надеюсь на встречуне с богом – се был Человек!

Я что-то слепил, но загадкана каплю не стала ясней…Уж тьма надвигается. Шаткосреди обступивших теней.

Читаю – и странно: зачем Тытеряешься с каждой строкой?Довольно чуть сдвинуть акценты —и вот уже кто-то другой.

А будут свидетелей толпы,узнай тут, поверить кому.Не в сказанном дело – что толку,когда не созвучен Ему.

Да сам я?.. Припомнил о пастве,оставленной им на авось.Эпохи пройдут, государства —а Слово неслось и неслось…

«Конечно, со смертью не умер.Как ни было б вам тяжело,Иаков, для «талифа, куми!»,знать, время еще не пришло.

Чем больше духовной работы,тем тоньше меж нами стена —дерзайте!» – как выдохнул кто-тои взмыл… И опять тишина.

В окошке прозрачен и светелзаката кровавый овал.Иаков уснул. Тот же ветерв осенней листве бушевал.

Еврейская баллада

Переселенья людского потокто как цунами, то вялотекуще,словно в природе. Хотя бы глотокхрупкой надежды на райские кущи…

Где вы, герои дворовых балладс чудаковатых окраинных кровельнищей Москвы, чьей беде невпопадРахманы, Бильдеры и Рабинович?

Часть населенья, чьи деды, отцыштопали жизнь по клоповым местечкам,носик не римский, глаза – антрацит,«эр» несуразное через словечко…

Валкой России осколки: Мешкат,Эфраимсон, Асташкевич с Кажданом —будто бы кто-то из вас виноват,что сохранился, не выйдя в мараны

даже в погромы. Крушил самогон,войны мели, навалился советскийдушный барак – упирается он,нессякаемый Сруль Жидовецкий.

Вновь поредевшим взмахнет хохолком,братью мушиную сдует с окрошки,если Господь и обидел ростком,стайка детишек иная немножко.

«Лишь подрастают – и по городамне торговать, не блажить, не портняжить,все в институтах и – я тебе дам! —Йоська, поганец, в писателях даже,» —

так он (лет сорок промчалось) вещалв хатке хохляцкой у автовокзала.Пригород тот же и мемориал —что сосестер, что собратьев лежало!

Молодость… молодость… Где вы теперьсели, какой ностальгией омыты —та же ль мезуза вколочена в дверь?те же ль соседские антисемиты?

Послевоенная ниточка дней —знать, недопили властители крови…Мы наливались от ваших корней,Гинзбург, Гилод, Могилевский, Шахнович.Выпало так: не Кулик, не Петров —общей повязаны речью и роком.Что же вас сдернуло, вроде, с основ,за океан понесло ненароком?

Коднер, Малаховец, Кацанельсон…не от зарплаты – скорей от обидытысячелетней… Что ж тычатся в сонте же снежинки звездою Давида,

что укрывают российскую тишь,уж не услышишь где вас, не увидишь?..Топятся печи другими, но с крыштянется следом молитва на идиш.

К хаосу