Открытие медлительности - Стен Надольный

Он спустился с дерева и снова полез наверх. Получилось и в самом деле слишком медленно: вот рука взялась за ветку и застряла, хотя давно уже пора было бы нацелиться на следующую. А что делают вместо этого его глаза? Они уставились на руку. Значит, все дело в этом глядении. Дерево он уже знал как свои пять пальцев, но быстрее от этого не получалось. Его глаза невозможно было заставить торопиться.

И снова он забрался на дерево, уселся поудобнее на развилке. Четверть пятого. Времени еще много. Его никто не искал, разве что Шерард. Искал, но не нашел. Он вспомнил сегодняшнее утро. Запрягли повозку. Братья и сестры с каменными лицами наблюдали за тем, как он пытается забраться, всем уже не терпелось ехать, и к тому же им не нравилось, что он их брат. Джон знал, что, когда он делал что-нибудь в спешке, он выглядел странно. Особенно из-за глаз, которые у него в такие моменты всегда казались выпученными. Нежданно-негаданно ручка дверцы могла превратиться для него в спицу от колеса или конский хвост. И тогда он замирал на месте — наморщив лоб и тяжело дыша, беззвучно шевелил губами, а в это время остальные смотрели на него и ворчали:

— Опять ползет по буквам!

Они всегда так говорили, глядя на то, как он двигается. Отец сам придумал это выражение.

Он слишком медленно смотрел. Если бы он был слепым, он видел бы больше. Ему пришла в голову мысль! Он снова спустился, лег на спину и перебрал весь вяз в голове, снизу доверху, ветку за веткой, пока не выучил его наизусть. Тогда он завязал себе глаза чулком, нашел на ощупь нижнюю ветку и полез, громко считая. Метод оказался хорошим, но немного опасным. Он еще не вполне овладел этим деревом и время от времени делал ошибки. Он решил, что будет тренироваться до тех пор, пока не наловчится так, чтобы движения обгоняли счет.

Пять часов пополудни. Потный и задыхающийся, он добрался до развилки, сел и сдвинул повязку на лоб. Он не собирается здесь рассиживаться, время терять, передохнет — и дальше! Скоро он станет самым быстрым человеком на земле и только будет прикидываться, будто ничего не переменилось. Он станет для виду слушать вполуха, говорить с расстановками, «ползать по буквам» и везде не поспевать. А потом он устроит настоящее представление: «Джон Франклин — самый быстрый человек на свете!» На ярмарке в Хорнкасле он расставит шатер. Все придут, чтобы над ним посмеяться: семейство Баркеров из Спилсби в полном составе, Теннисоны из Маркет-Рейзена, из Донингтона — аптекарь Флиндер с вечно кислой миной, Крэкрофты, — в общем, все те, кто сегодня был утром! Сначала он им покажет, что может переговорить самого быстрого говоруна, повторяя за ним все слова, даже самые редкие, а потом он засыплет их ответами и будет отвечать так быстро, что никто не разберет ни слова. А с картами и мячами он будет управляться так, что у них в глазах зарябит. Джон повторил про себя все ветки и полез вниз. На последней он все-таки сбился и упал. Джон сдвинул повязку на лоб: опять правая коленка!

Сегодня за обедом отец рассказывал о каком-то французском диктаторе, которого свергли и который теперь совсем голову потерял. Когда отец прикладывался к «Лютеру и Кальвину», Джон хорошо понимал, что он говорил. И походка у него становилась другая: он шел, будто боялся, что земля сейчас расступится перед ним или грянет гром. Если Джону удавалось разобрать слово, ему тут же хотелось знать, что оно значит. «Лютер и Кальвин» — это пиво и джин.

Он поднялся с земли. Теперь он собрался заняться мячом. Он будет бросать мяч в стенку и пытаться поймать его, и так не меньше часа. Но прошел час, а он так ни разу и не поймал мяча, зато вместо этого получил порку и принял новые решения. Он сидел на корточках на пороге родительского дома и напряженно думал.

С мячом у него почти что получилось, потому что он нашел способ, как с ним бороться: главное, сосредоточить взгляд на одной точке. Он больше не следил за тем, как он подпрыгивает и падает, а смотрел в одну точку на стенке. Он знал, ему не поймать мяча, если он будет за ним следить. Он поймает его только в том случае, если будет подкарауливать его. Несколько раз мяч чуть было уже не попался в расставленную ловушку, но тут начались одни сплошные неприятности. Сначала он услышал слово «беззубый», так его теперь называли после вчерашнего. Пришел Том и другие, они хотели просто поглазеть. А потом началась игра в улыбки. Когда кто-нибудь улыбался Джону, он всегда отвечал улыбкой и ничего с этим поделать не мог. Даже если его при этом таскали за волосы или били по коленке, он продолжал улыбаться, потому что не успевал так быстро убрать улыбку с лица. Это очень нравилось Тому, и Шерард тут был бессилен. В довершение ко всему у него стащили мяч.

Кричать на крытой галерее возле Франклинова дома было строго запрещено. На крик вышла матушка Ханна. Не хватало еще рассердить отца. Обидчики знали, что она говорит и ходит почти как Джон. Она тоже не умела по-настоящему сердиться, и дерзкие мальчишки пользовались этим. На требование матери вернуть обратно то, что взяли, они бросили ей мяч, но бросили так сильно, что она не успела его поймать. Дети выросли и не слушались взрослых, если те были медленными. Тут появился отец. Кого он отругал? Матушку. Кого побил? Джона. Растерявшемуся Шерарду он велел больше не показываться на глаза. Вот как оно все вышло.

Смотреть подолгу в одну точку оказалось полезным и для другого: это помогало думать. Сначала Джон видел только крест в центре площади, потом к нему добавились другие вещи: ступеньки, дома, повозки, он видел все, но при этом ему не нужно было подгонять свои глаза, заставляя их перескакивать от предмета к предмету. Одновременно у него сложилось в голове объяснение всех его бед в одну единую картинку, в которой совместились и ступеньки, и дома, и дальний горизонт.

Здесь они все знали его и знали, как ему приходится постоянно напрягаться. Ему нужно найти других людей, которые будут больше походить на него самого. Где-то же должны быть такие наверняка. Быть может, они живут далеко-далеко. Там он скорее научится быстроте. К тому же ему хотелось увидеть море. Здесь из него ничего не выйдет. Джон твердо решил: сегодня ночью он уйдет! Матушка все равно его защитить не может, он ее тоже, он только ей в тягость. «Со мною не так просто, — прошептал

Джон. — Я изменюсь, и тогда все станет по-другому!» Он должен отсюда уйти, на восток, к морю, откуда приходит ветер. На душе стало радостно.

Настанет день, и он вернется, как Томми из той книжки, он придет сюда, ловкий, быстрый, в нарядных одеждах. Зайдет в церковь и прямо посредине службы скажет громко: «Довольно!» И все, кто обижал его матушку, уйдут из деревни по доброй воле, и отца тогда свергнут, и он совсем потеряет голову.

Под утро Джон выскользнул из дому. Он не пошел через площадь, а выбрался задами, мимо конюшен и хлева, прямо к полям. Они наверняка будут его искать, значит, нельзя оставлять следов. Вот и Инг - Минг. Джон не стал будить Шерарда, а то еще напросится в попутчики и будет одно огорчение. На корабль его по малолетству все равно не возьмут. Джон миновал конюшни Хандлби. На улице еще было сыро и как следует не рассвело. С волнением он думал о дальних краях, в голове у него был четкий план.

По ложбинке он добрался до речушки Лимн. Пусть думают, что он отправился в сторону Хорнкасла, а не к морю. Сделав большой круг, он обошел Спилсби с севера. На восходе солнца он пересек вброд Стипинг, неся башмаки в руках. Теперь он находился к востоку от деревни. Единственный, кто мог еще встретиться ему в пути, — это пастух на холмах, хотя он обыкновенно спал по полдня, верный своему убеждению, что утро всецело принадлежит царству природы и человеку не следует вмешиваться в эту жизнь. У пастуха было времени в избытке, и он много думал, сидя на пригорке. Джон любил пастуха, но сегодня было бы лучше не попадаться ему на глаза. А то еще вернет его. У взрослых свое мнение по поводу убегающих из дому детей, даже если это всего - навсего пастух, который к тому же был лежебокой и смутьяном.

С трудом продвигался Джон вперед, предпочитая идти по лесам и полям, подальше от дорог, от домов, перелезая через изгороди и заборы. Всякий раз, когда он выбирался из темной чащи, продравшись сквозь кусты, на обочину, солнце спешило ему навстречу, одаряя сначала светом, а потом теплом. Колючки изодрали ему все ноги. Он радовался как никогда, потому что был предоставлен себе целиком и полностью. Издалека, со стороны леса, донеслись звуки выстрелов — кто-то охотится. Он повернул на север и пошел через пустошь, чтобы не стать случайной мишенью.

Джон мечтал найти такое место, где никто не говорил бы ему, что он слишком медленный. Но такое место, наверное, очень далеко.

У него был один-единственный шиллинг, подарок Мэтью. За него можно было получить в крайнем случае жаркое с салатом. А еще за один шиллинг можно было проехать несколько миль в почтовом дилижансе, правда только на крыше. Но это не для него, там надо как следует держаться и успевать вовремя пригибаться, когда проезжаешь под какими - нибудь воротами. Море и корабль были во всех отношениях лучше.