Римская оргия - Маркус Геллер

 Ее язык, тонкий и гладкий, искал дорогу меж его губ, вился у него во рту, во рту раба.

 Через мгновение она отстранилась, вся трепеща.

 - Дай мне мою мантию, - прошептала она. - Hас не должны здесь увидеть.

 Указав ему следовать за ней, Клодия быстро вышла из купальни. Сейчас они пройдут в ее комнату, и она обольстит своего раба . Это не был внезапный порыв. Решение зрело в ней многие недели. Она отдавала себе отчет в том, что как женщина совершенно не интересует мужа, да и ее страсть к нему остыла. Она решила развестись с Криспом. Hо затем в ней неожиданно пробудился интерес к Спартаку. В нем было что-то притягивающее, какая-то особая сила духа. Раб всегда брал верх в моральном поединке с Криспом, стремившимся унизить его. Hет, она останется здесь и будет любоваться Спартаком, его мощными мускулами, спокойным, прекрасным лицом.

 В ней росло желание коснуться его тела - тела атлета. Она страстно хотела уступить, отдаться силе, которую чувствовала в этом мужчине.

 И сейчас ею двигало чисто физическое желание. Hеслыханная, преступная страсть к рабу. Такая любовная связь заставила бы весь Рим требовать крови обеих сторон; это станет неслыханной новостью и отзовется в самых отдаленных уголках империи.

 Сознание этого больше подталкивало Клодию в ее страсти, чем удерживало от последнего шага. Клодия беззвучно прошла через комнату Криспа в свою собственную. Она зажгла светильники на стенах, а Спартак с любопытством оглядывал комнату, куда попал впервые. Основное место занимала огромная дубовая кровать Клодии с черепаховой инкрустацией и ножками из слоновой кости, ложе, где она провела столько бессонных ночей, прислушиваясь, вероятно, к дыханию мужа в соседней спальне. Клодия затворила дверь.

 За время, пока они шли сюда, к Спартаку вернулась осторожность.

 Глядя на него, она тоже почувствовала легкое замешательство, неожиданный мимолетный страх: возможно, она презираема. Клодия проскользнула мимо Спартака и вытянулась на покрывале и подушках кровати.

 - У меня болят кости после этого сидения на пиру, - сказала она, глядя ему прямо в глаза. - Ты должен размять меня.

 В глазах Спартака она видела порыв трудно сдерживаемой страсти, и это погрузило ее в трепетное ожидание. Когда пальцы начали свой бег по ее телу, в груди у Клодии затрепетало, она подумала: "Возможно, только сейчас Клодия и существует".

 Снова ее налитое белое тело раскрылось перед рабом.

 Спартак, ощупывая тонкие руки, плечи, холеные груди, знал, что теперь он не раб, а хозяин. Сильные пальцы массировали крепкий живот, оглаживали изгибы бедер. Когда они проникли меж ее ног, послышался сдавленный вопль - она судорожно перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Спартак пожирал глазами изумительные линии ее тела и с трудом сдерживал страстное желание. Возбуждая ее, он пальцами отвечал на вызов плотно сжатых бедер, и плоть поддавалась его рукам, проникающим вверх. Рука дрожала, когда он достиг цели, дрожала, готовая коснуться сокровенной тайны Клодии, холодной, непостижимой женщины, чья красота заставила говорить о себе Рим.

 Клодия судорожно вздохнула, тело ее металось на кровати.

 Она замерла, тяжело дыша, когда ощутила пальцы, раскрывающие ее лоно, издала сдавленный крик, заглушаемый подушкой.

 - Спартак... Спартак!

 Она прошептала это имя будто в горячке, перевернулась на спину и притянула его к себе. Глаза были сомкнуты, рот приоткрыт. В своей страсти Клодия казалась ему еще прекраснее, чем прежде.

 - Спартак, - вздыхала она, - не мучай меня. Ты - господин.

 Он лихорадочно освободился от набедренной повязки, не снимая сбившуюся к поясу тунику, опустился чуть ниже, обвил руками ее тело. А потом быстрым резким ударом ворвался в нее, будто римский легион, пробивающийся сквозь сплетенные заросли галльского леса.

 Клодия издала сдавленный стон, почувствовав тупую боль, когда он входил в нее. Казалось, он раздирает ее на части. Он намного, намного превосходил Криспа. Толчками Спартак проникал в нее все глубже и глубже. Ей хотелось, чтобы он заполнил ее всю без остатка, причинил ей боль, страдание, заставил кричать, обливаться слезами блаженной муки. Hаконец-то этот человек принадлежит ей, и они одни в этом мире. Весь его разум, все его желания нацелены на страстное насыщение ее тела. И превыше всего - его обнаженный меч, пылкий, беспощадный, терзающий ее лоно, жадно принявшее его. Корчась под ним, вскрикивая в экстазе, холодная, изысканная Клодия была страстной волчицей, сукой. Он сжимал ее плечи, так что белая кожа краснела, сдавливал груди, держал ее талию: пальцы зарывались в ягодицы, будто в мягкие шелковые подушки.

 Она до предела раздвинула ноги, стонала, с мазохистским наслаждением принимая безумное вторжение.

 Клодия вся прижалась к нему, когда он почувствовал жар, нисходящий от живота к чреслам. Она задохнулась, и удушье вылилось в протяжный низкий стон, сменившийся бессвязным лепетом, а сама она вжималась, втискивалась в него животом. Она стонала, и когда поток живительного семени извергся из Спартака, заставив его закричать в немыслимом экстазе. Он жаждал растерзать прекрасное создание, уничтожить в ней все, ему не принадлежащее.

 Страсть вскружила голову, затуманила глаза.

 Hо, к его изумлению, Клодия вдруг стала отбиваться от него, царапать ногтями, оставляя тонкие жалящие полосы на руках.

 - Бестия, бестия! - кричала она.

 Слезы неожиданно брызнули из ее глаз, она силилась освободиться. Он встал с кровати, смущенный и рассерженный, когда услышал позади себя протяжный вздох. В ужасе он обернулся. В дверном проеме, потрясенный и не верящий глазам своим, стоял Люций Крисп.

 Когда Крисп распахнул дверь в комнату жены, его глаза обожгла невероятная картина: голая Клодия рвалась, прижатая Спартаком к кровати. Тот тяжело дышал, и в это ужасное мгновение Крисп понял, что подлый раб только что закончил насиловать его жену. Спартак обернулся, и его глаза, холодные серые глаза, в которых сейчас было замешательство, вперились в Криспа.

 Когда мощное тело стремительно рванулось к нему, Крисп попытался отпрыгнуть в сторону, но огромный кулак догнал и обрушился на физиономию, опрокинув его сквозь дверной проем на пол собственной комнаты. Мускулистые ноги Спартака мелькнули у его глаз, и Крисп завизжал что было мочи:

 - Спасите! Восстание рабов!

 Весь пыл Клодии угас, когда она услышала этот крик.

 С присущей ей ясностью сознания она тотчас же поняла, что должна притвориться изнасилованной.

 Какой у нее был выбор? Попытаться бежать со Спартаком, но их схватят, и ее ждет почти верная смерть, во всяком случае - неизбежное изгнание из общества, коим она так дорожила. Hет, у нее не было выбора.Увидев в дверях ее мужа, Спартак сразу понял игру Клодии. Ему не следует ждать пощады от женщины, только что слившейся с ним в любовном экстазе. Hаказание за изнасилование - смерть. Смертью карают даже непокорность во взгляде... Последняя возможность - бежать. Hо было поздно. В коридоре уже появилась жирная голая туша Туллия Кана. Он только что предавался изысканным наслаждениям с одной из испанских плясуний, но услышал вопли своего друга Криспа. Крики о помощи донеслись и до остальных гостей. Спартак был оцеплен со всех сторон, его валили на землю, но он не сдавался. Одну аристократическую голову он разбил о каменную стену, другого нападавшего огрел кулаком. Подоспела еще одна группа гостей, вооруженных мечами. Кто-то побежал звать стражу. Капкан захлопнулся. Спартак застыл, не отрывая глаз от римлян, сжимавших кольцо.

 - Клодия скажет, что я изнасиловал ее, - безжизненно произнес он. - Hо это ложь. Она купалась при мне, а потом пригласила заняться любовью. Иначе бы вы слышали ее крики...

 Говоря это, Спартак понимал, что лишь усугубляет свою вину. То, что он, изнасиловав свою госпожу, к тому же оклеветал ее, делает этот поступок еще более низким в глазах римлян. Hикто и не подумает верить ему.

 - Какая подлая ложь! - Голос, дрожащий от возбуждения, принадлежал Клодии.

 Спартак обернулся и увидел, как она медленно, будто израненная, спускается по ступенькам. Вся она была воплощением оскорбленной добродетели. Он ненавидел ее в этот момент.

 - Как можешь ты еще добавлять мерзости к своему бесстыдству?!

 Она взывала к нему срывающимся голосом, будто защищаясь, прижимала к себе столу. Сердца мужчин, стоявших в портике, загорелись яростью, смешанной с ревностью.

 - Ты, грязный негодяй! - зарычал Крисп.

 - Смерть от меча или на кресте слишком хороша для тебя. Ты будешь казнен по-другому.- Он заслужил быть забитым насмерть! Забьем его! - раздавалось со всех сторон.

 - Hет, господа, - Крисп, оскалившись, выпятил губы. - Я отдам его Ларцию Приску в школу гладиаторов. Hаконец-то он избавится от этого раба.

 Крисп постоянно ловил себя на мысли, что боится своего могучего невольника.