Пепел - Федор Березин

Впереди нечетко вырисовались далекие разрушенные сооружения. Они простирались слева направо и тянулись в непознанные дали. Хадас кинул взгляд на счетчик: показания заходили в красный сектор. Он обеспокоенно посмотрел на разбитые вдребезги строения. Город? Судя по фону, поражен совсем недавно, но, черт возьми, по слухам, бродящим в подлунных (в буквальном смысле) помещениях базы, городов на планете давно уже нет, а может, никогда и не было. Может, радиацию нанесло каким-нибудь шальным ветром? Так или иначе, Хадас решил держаться от греха подальше и отвернул в сторону. Некоторое время он брел, часто поглядывая на датчик, даже забыв о подсчете шагов, неблагодарном занятии, которым он занимался последнее время. Идти было тяжело, но он шел. Несмотря на периодически возобновляемые вычисления, он все равно сбился со счета пройденного пути. Возможно, для тренированного ходока он прошел совсем немного, однако он был жителем лунной базы с притяжением гораздо меньше местного, и со стороны, с непредвзятой точки зрения, его поход мог считаться подвигом местного значения. Ноги были ватными, однако он изводил себя, как делал это на тренировках. Он гнал мысли о неминуемом конце, он считал себя способным бороться до последнего и делал это. Силы еще были, а сознание надо было занять работой.

Теперь сооружения тянулись с левой стороны относительно движения, и тянулись долго. Он стал прикидывать, какого размера мог быть этот город, и невольно перешел к мысли о количестве когда-то живущих в нем. Эти подсчеты поразили его, но он успокоил себя тем, что, не зная плотности населения, безусловно, ошибался. Вокруг расстилалась планета, а не военная база: здесь не надо было паковать все плотно, как там, на Мааре. Возможно, в этом городе было очень мало жителей.

Окружающая обстановка действовала подавляюще. Однако неизвестно, что было бы хуже: вполне может быть, наличие открытого, не затянутого пеленой горизонта поставило бы его рассудок в гораздо более сложное положение, ведь он был жителем замкнутого пространства, по крайней мере последние два года, исключая полеты, но ведь там он видел все не напрямую, а сквозь экраны.

Хадас так увлекся борьбой с силой тяжести, что не заметил, как ступил на несколько отличное от пройденного место. Нога сразу увязла. Он провалился выше колена и потерял равновесие. Теперь обе ноги погрузились в невесомую текучую пучину. Пилот повалился на спину, мгновенно покрываясь потом. Сердце забилось учащенно, но он растопырил руки и удержался. Некоторое время он лежал, не шевелясь, подавленный своей беспомощностью перед неизвестностью. Какой-то внутренний ком замаскированных чувств выдавился наружу. Совсем неожиданно Хадас Кьюм почувствовал влагу около глаз. Это были слезы: черт возьми, он не плакал уже целую вечность. Задом-задом он выкарабкался из этой трясины неизвестной глубины. Теперь он мог встать и осмотреться. Слезы все еще давали искажение окружающего мира, однако оживший климатизатор, торопясь, высушивал внутри шлема лишнюю влагу. Человек словно заново посмотрел вовне. Он наклонился и потрогал непонятное образование, в котором едва не утонул. Оно текло между пальцами подобно жидкости, но это была не вода: микропылинками оно скользило по перчаткам и легко подхватывалось слабейшим ветерком. Оно было такое же серое, как окружающий мир. Это был пепел: раздробленный временем, никогда не встречавшийся с дождями и снегом. Его смело и нанесло с окружающего ландшафта в эту яму неизвестной глубины. Хадас содрогнулся. Он впервые подумал о сухости здешнего мира. Неужели война так изменила или вообще остановила круговорот воды? Он помнил это с детства: на землеподобных планетах вода испаряется из растений и открытых водоемов и попадает в атмосферу, затем разносится ветром и выпадает снова в виде дождя. Черт возьми: их бомбы заставили опуститься тропопаузу, и осадки перестали выпадать на континенты. «В чем-то мы переборщили, – подумал Хадас Кьюм, – сильно переборщили». Теперь он двигался более осторожно, хотя у него по-прежнему отсутствовала серьезная цель для продолжения путешествия.

Он долго разгребал ногами пыль и песок, завалившие вход. Но то, что он обнаружил, направив наплечный фонарь вовнутрь, было очень печально. Там находились скелеты. Лестница уходила вниз, и по всей ее длине, насколько хватало лампы, красовались человеческие кости и черепа. Дернул же его черт тратить силы на откапывание этой братской могилы. Однако болезненное мазохистское любопытство погнало его вниз за конусом света. Он скользил по присыпанным пылью ступеням, поначалу стараясь не наступать на тазобедренные и реберные остатки, однако их было донельзя много, и, наверное, дух, витающий здесь, внутри непроветриваемой гробницы, давно бы удушил его и заставил захлебнуться скопившимся вокруг запахом смерти, если бы не щедрый спасительный шлем. Скоро он перестал морщиться, когда под вооруженной металлорезиновой подошвой ногой выстреливали в звуковую пустоту хрустящие быстрые хлопки растираемого праха.

Он добрался до низа: новая дверь, обложенная черепами разных размеров. Сюда они шли, и здесь их не пропустили. Он видел недостертые временем следы их тщетных попыток откупорить и эту массивную дверь. Те, кто ее сотворил, знали свое дело туго. В фотонном потоке из фонаря он наблюдал на ней вмятины и царапины от пуль и гранат, однако многотонная подземная громада смело выдержала эти уколы, все ей было нипочем, даже время. Хадас тронул ее, немного постоял, ожидая чуда: он не выдержал и минуты, а требовались столетия – когда еще ржавчина съест эту многотонную стальную глыбу до толщины фанеры. Затем он посветил вверх. Черепа посмотрели на него без увлечения, те, кто носил их напяленными на мозг, давно находились вне времени и пространства, и Хадас был им вовсе неинтересен: все его отличие в солидной временной проекции заключалось в том, что его череп будет иметь дополнительный саркофаг-хранилище в виде сложного шлема. А возможно, и красивый скелет из него не получится, ведь он абсолютно не знал, витают ли в окружающем воздухе бактерии, разлагающие мертвечину, как в славные времена произошедшего вокруг мора.

Значит, сюда они шли, и их впустила первая дверь; сюда они спустились и уперлись во вторую носами, а сзади продолжали напирать, и вверх было не подняться – легче давить оттуда; и кто-то пытался остановить безумие, и кто-то запасливый рвал динамит прямо около людей, стремясь откупорить эту таинственную и, возможно, действительно спасительную дверь, а сзади все равно перли, несмотря на взрывы и стрельбу, потому как оттуда наваливалось еще более страшное; а где-то высоко-высоко заливался победным потом пилот, разворачиваясь для возвращения на базу и уносясь отсюда со скоростью, обгоняющей рев собственного двигателя, и слипался вжатый сам в себя плутониевый детонатор… А сверху продолжали напирать.