Конь ветра - Илья Сергеевич Елисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Степан Михайлович Приданов. Приданов — днем глава администрации. Вечером и ночью — сторож. Днем ворует. Вечером, в районе шести часов, занавешивает свой деловой портрет, висящий у него на двери рабочего шкафа, единственным своим пиджаком, надевает тапочки и далее, шаркая вечером по коридорам, пристально сторожит то, что еще не было украдено административным органом, причем довольно бдительно: за сторожбу он получает хоть и немного, но — благодаря самой непосредственной связи с администрацией, всегда вовремя; в то время как, будучи чиновником, он испытывает задержку заработной платы уже десять месяцев. Примерно в семь является жена Приданова и приносит ему поесть. Достоверно известно, что жена Приданова любит сторожа Приданова и не любит чиновника Приданова: о том свидетельствуют ее неоднократные жалобы об этом сторожу Приданову, но что ему жаловаться, когда он и сам не любит чиновников. Таким образом, становится ясно, что чиновника Приданова не любит никто, и потому, когда он просыпается поутру и надевает пиджак, и — как человек, который не получал зарплату десять месяцев, — жадно сметает за крепким чаем типичные остатки ночных запасов сторожа Приданова — одно яичко вкрутую, одну половинку продукта полутвердого "Витязь Хакасский", полбуханки белого хлеба и полбуханки черного, половину луковицы и две жареные картофелины, — то не испытывает при этом совершенно никакого зазрения совести и начинает вместо этого думать, что еще он способен сегодня украсть.
Вам он не нужен, нужен сто второй кабинет.
18 ноября 2019 года. Печать, подпись, расшифровка.»
Дверь сельсовета открылась, выпуская на волю сумрачного человека в кепке-аэродроме и тапках на босу ногу. Повинуясь внезапному импульсу, Шоплен поднял глаза на проявление местной администрации и, немного нахмурившись, спросил.
— Вы Приданов?
— Что…кто…эээ…я? — человек был скорее озадачен, чем удивлен. Несколько мгновений он, казалось, выбирал выражение лица, но потерпел поражение. Его лицевые мускулы застыли посредине между отвращением и испугом, в то время как тело подобралось и приняло подтянутый солдатский вид. Через мгновение он сухо ответил. — Я. Заходите, заходите…
В коридоре было сухо и темно. Пахло пылью, углем и чем-то особенным, канцелярским. Ранее замеченного света внутри не наблюдалось, и, видимо, он был обманом зрения — Приданов отработанным движением включил фонарик, едва переступив порог.
— Оборону — держать? — неожиданно спросил Зойдль у Приданова. Глаза молодого журналиста остекленели и покраснели, будто он находился в глубоком сомнабулизме.
— От кого? — опешив, оглянулся Приданов. Фонарик моргнул, выхватив лучом света квадратное отверстие в стене коридора. Проем зарос слоями старой паутины.
— Нам в сто второй. — вклинился в разговор Шоплен. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке, но отдать отчет в происходящем не мог. Его подхватило волной, и волна несла его в неизвестность.
— Пойдемте. Это на втором.
— Почему не на первом?
— Из экономии. Раньше он, как положено, на первом этаже располагался, и тогда мы перенесли его на второй: не все могут подниматься на второй, некоторые приходят, потопчутся, постоят, потопчутся и уходят. Некоторые записки передают. Одну записку передать — это десять рублей, это через бухгалтерию, а бухгалтерия у нас в двести первом, и мы ее, наоборот, на первый этаж перенесли для удобства.
— А лифт?
— А лифт — на третьем.
— У вас есть третий? — спросил удивленно Шоплен. Он ясно помнил, что находятся они в двухэтажном здании.
— По проекту есть, но он достраивается. Так вы будете записку передавать?
— Мы не можем, нам сказали лично приходить.
— Ну, лично, значит, лично. Тогда я должен буду вас сопроводить. Это бесплатно, долг у меня такой — сопровождать, чтобы вы тут не украли чего.
Приданов проводил гостей до двери и постучал. Зойдль и Шоплен стояли в молчании, ожидая ответа. Через несколько мгновений из кабинета донесся приглушенный женский голос.
— Да-да, Степан Михайлович, входи, — сказала им незнакомка, судя по тембру, обладавшая внушительными габаритами и склонностью к неумеренному потреблению табака.
Группа деловито проследовала внутрь. Утреннее солнце разгоняло тьму сельсовета, выхватывая лучами отдельные предметы обстановки. На шкафу примостился бюст Ленина, почти скрытый за банками с соленьями. Вождь пролетариата выглядел сильно постаревшим и неопрятным от пыли, посеребрившей его могучую лысину седым пробором. Справа от шкафа, на стене за массивным столом висели четыре портрета: президента и премьер-министра в парадных позолоченных рамах, Приданова и некоей полной дамы с грозным взглядом в рамах обычных, деревянных. Пол перед ними перекрестили свежие, недавние и древние дорожки следов, ведущих от двери к столу. За столом возвышался пустой стул.
— Это что такое? — Шоплен окинул внутренности кабинета взглядом потерявшегося в тайге хипстера. — Кто здесь?
Зойдль впился глазами в Ленина, немного раскачиваясь на напряженных ногах, и не реагировал на разговоры. Его внимание поглотил бюст, сурово глядевший на делегацию сквозь банки с солеными огурцами, помидорами и черемшой.
— Вы о том, где Мария Михайловна? — тихо пробормотал Шоплену сторож Приданов.
— Нет, я о том, вот это — что такое? — Шоплен указал на портрет Приданова, висящий справа от премьер-министра и слева от Марии Михайловны.
— Это я. Я тут помимо сторожа еще и главой администрации работаю — сказал сторож.
— Один в один. Так значит, вы тут в двух лицах… деннервеннер.
— Доппельгенгер, — поправил Приданов.
Редкая сибирская деревня избежала еще того, чтобы в ней обнаружился потомок ссыльных немцев. Сторож Приданов, впрочем, стыдился своего иностранного происхождения, а работник администрации Приданов и вовсе его усиленно скрывал. Впрочем, доставшиеся от дедушки знания о немецком наречии иногда прорывались сами, победно гудя вагнеровскими трубами. За это Приданов в своих двух ипостасях бывал изредка бит односельчанами на затянувшихся застольях.
— Так. А где женщина?
Сторож Приданов понизил голос и просипел, оглядываясь по сторонам «тут».
— Как это — тут? — одновременно спросили Шоплен и внезапно очнувшийся от транса Зойдль.
— Так это. Тут — еще более притихшим голосом ответил Приданов.
— Степан Михалыч, я же вас совсем не слышу. Что вы вечно шепчетесь, вы говорите, вы по делу? — прогремела Мария Михайловна в тиши кабинета, и все вздрогнули. Шоплен и Зойдль одновременно набрали в грудь воздух и открыли рты, дабы огласить свою цель визита. Степан Михайлович закрыл глаза и отвернулся. Его лицевые мускулы совершенно расслабились. Ленин закрыл глаза, и немного передвинулся, спрятавшись за особо толстым огурцом.
Затем последовала череда событий, которую достоверно не смогли воспроизвести как непосредственные участники, так и случайные свидетели, коих было двое — Яков Васильевич, возвращавшийся мимо сельсовета домой после пробуждения в доме товарища в
